Фантом

– Похоже, кажется...
– снова оборвал подчиненного Антон Варфоломеевич.
– Ты толком можешь обстановку доложить?

Порученец развел руками.

– Толком только Господь Бог знает, но есть данные, что Иван Иваныч поста не оставит. Теперь второе...

– Погоди, погоди.
– Баулин смаковал услышанное, это меняло все в корне, ведь пока Иван Иваныч был там, на своем месте, ничто на этом суетливом и неверном белом свете не могло поколебать положения самого Антона Варфоломеевича. И он чувствовал, как начинала играть в жилах еще совсем не старческая, горячая кровь, как проясняется голова и свободно, легко, весело бьется сердце в груди.

Но порученец прямо-таки изъерзался от нетерпения, и потому минута блаженства длилась, как ей и положено, минуту.

– Давай свое плохое известие, - махнул рукой Баулин, заранее отметая все эти мелкие передряги.

Доверенное лицо село поближе, склонилось над столом и прошептало, прикрывая рот ладошкой:

– С завтрашнего дня у нас новый директор, сведения абсолютно точные, проверенные.

Антон Варфоломеевич внутренне сжался, но виду не показал.

– Первый, что ли?
– сказал он, улыбка тронула уголки губ.
– Что мы, директоров не видали? На веку-то на своем? А?

Порученец удрученно кивнул головой.

– Так-то оно так, да вот только слухи про него ходят, как бы это сказать, не совсем, извините, радостные.

– Болтают.

– Да вроде бы нет. Уж больно, говорят, требовательный.

– Так что ж? Хорошая черта, принципиальность, требовательность - сейчас это все на повестке дня остро, - продекламировал Антон Варфоломеевич, забывшись, - с дисциплиной у нас порядок, планы выполняем, сам знаешь, досрочно...

– Это да, - порученец погрустнел, - только вот он не по дисциплине мастак, да и не по планам. Он все больше науку копает.

– Ну, это ты заговорился, Сашенька, - временами Баулин обращался к помощнику подчеркнуто ласково, в тех случаях, когда тот, как казалось Баулину, начинал перегибать палку. Мы, чай, тоже не лыком шиты, да и в науке не на последних местах. Как твоя кандидатская, кстати?

– Вашими молитвами, - ответствовал Сашенька, но, видимо, сейчас ему на эту тему развозить беседу не хотелось.
– Правильно вы все подмечаете, Антон Варфоломеич, одного только, извините, не учитываете.

– Ну так образумь, научи!
– Баулин начинал сердиться.

– Не ценит, говорят, новый-то уважаемых людей. Странный у него подход, ему, мол, живой товар на стол подавай, а у нас...

– Ты говори, да не заговаривайся! У нас... Чем это мы хуже других?!

Порученец расхрабрился.

– А тем, что за последние четыре года результатов-то ноль!

– Так ищем, в науке всегда так, мне тебя, как студентишку, учить?

– Правда ваша, искать-то ищем, мы-то с вами понимаем, а поймет ли он? Что скажете, Антон Варфоломеич?

Баулин замялся, до него стала доходить вся серьезность положения. Но повода для паникерства он не видел.

– Слушай, - сказал он неожиданно, - а у тебя случайно седуксена нету? Говорят, на ночь хорошо. А то что-то сон неважнецкий стал, старею, наверное.

– Да нет, - сказал опешивший Сашенька, но тут же поправился, - достану, Антон Варфоломеич, к концу дня рабочего будет у вас на столе.

– Ну вот и лады. А конспектик небольшой по нашей тематике ты мне составь, пожалуйста, очень тебя прошу. Да и перечень возможных вопросов к нашему отделу, хорошо? Загрузи там кого надо, потолковее. Да побыстрее постарайся - сам знаешь, месяцочек новый будет в курс входить, а там и к себе может потребовать, надо быть готовым.

Доверенное лицо скорчило гримасу боли и страдания.

– Да если б так, я вас, Антон Варфоломеич, и беспокоить не стал бы. Месяцочек? А завтра или послезавтра не хотите у него на ковре быть, а?! Ведь отдел-то наш первый, с нас и начнет, вот в чем штука.

Баулин помрачнел.

– Нажми, Сашка, - твердо проговорил он, - все задействуй, чтоб коротко, ясно и чтоб за день готово было. Ты понял меня?

– Понял! Все сделаю и про седуксен не забуду!

Сашка вскочил со стула, потер ладони, в глазах его загорелся огонь.

"Этот будет землю рыть, сделает!" - с некоторым облегчением подумал Антон Варфоломеевич.

– Так я пошел?
– спросил порученец.

– Погоди, ты закинь удочки нашим в конторе, понял? Они должны знать, с чем едят этого... как его фамилия-то?

– Нестеренко.

– Кто?
– Антон Варфоломеевич привстал.
– Тот самый, с производства?
– так он называл крупнейший опытный центр в стране.
– Что ж ты молчал, дружок?!

Сашка виновато ухмыльнулся.

– Сразу-то, как обухом, Антон Варфоломеич, разве можно?

– Иди!
– сказал Баулин и погрузился в мрачные думы.

Потянулся нескончаемый, наполненный заботами рабочий день: нужно было сделать десятки, если не сотни, телефонных звонков, напоминая о себе уже хорошо знакомым людям, завязывая новые связи, - срочно нужно было что-то достать, кого-то куда-то устроить, кого-то от чего-то избавить, и так до бесконечности - хлопот хватало. А память у Антона Варфоломеевича была цепкая, необычная для его лет, книжек телефонных он почти не держал - все было в голове: номера, имена, кому что нужно...

В этой мелкой суете забывались большие заботы, тревоги, приходила уверенность в собственном всемогуществе, а стало быть, и незыблемости. Но приближался вечер. Обещанный Сашенькой седуксен уже лежал на столе, а Антон Варфоломеевич, не привыкший "ко всей этой химии", поглядывал на аккуратненькую беленькую коробочку с сомнением. Однако, собираясь домой, он все же сунул ее в боковой карман пиджака.

Валентина Сергеевна перемен в муже, вернувшемся, как и обычно, в половине седьмого, не нашла и заботливо порхала вокруг Баулина. Она по-своему любила его, а уж заботиться о мужнином семейном благополучии считала своим долгом. Несмотря на затянувшийся взрыв эмансипации и свою ученую степень кандидата искусствоведения, Валентина Сергеевна любила домашние хлопоты.

Отужинал Антон Варфоломеевич на этот раз с большим аппетитом, обласкав супругу теплым взглядом; уютно посидел у телевизора, с некоторой заминкой, тайком, проглотил маленькую таблеточку и заснул. Заснул, едва коснувшись головой подушки, как человек, даже и не имеющий понятия о бессоннице и считающий всех страдающих таковой просто-напросто чудаками. И тем не менее...

...очередь в приемной была человек на двадцать пять. Все сидели на своих стульчиках молчком. Дожидались.

Антон Варфоломеевич сидел прямо напротив двери с пугающей табличкой. В голове его никак не укладывалось, зачем он сюда попал, при каких обстоятельствах. Лишь повестка, подрагивающая в его руке, напоминала, что в очереди этой он не случайно.