Фараон Эхнатон (без иллюстраций)

– Не верю, – упорствовал Мин-ав.

Ему терпеливо втолковывали очевидцы (их была целая толпа):

– Да-вим сказал: «Я отказываюсь есть подобных себе. Лучше я сдохну от голода». Шава сказала: «И я, и я не стану осквернять себя мясом подобных мне существ». А мы сказали им: «Где же вы добудете столько мяса в нашей бедной долине? Вы же умрете с голоду! Вы совершаете такое, чего не бывало с тех пор, как светит наше жаркое солнце».

– И что ответил Да-вим? – мрачно спросил вождь.

– Он сказал так: «Лучше мы умрем, подобно всем живым существам, но есть подобных себе больше не будем».

– Что сказали вы?

– Мы сказали им, могучий Мин-ав: «Вот вы восстаете против устоев нашего племени, против божеств наших и вождя нашего. Вот вы навлекаете на себя гнев всего племени. Вот вы подаете молодым пример нечестивости…»

– Хорошо говорили, – похвалил Мин-ав, от злости вырвав клок волос, покрывавших его грудь.

– Мы сказали им: «Вот вы подаете дурной пример, вы поднимаете голос против племени и обрекаете себя на изгнание…»

– Хорошо говорили, – сказал Мин-ав. – Если все обстоит так, как сообщаете вы, они будут изгнаны и они умрут, как звери, в пустынной пустыне.

– Вот и они! – вскричали очевидцы.

В самом Деле, Да-вим и Шава в сопровождении толпы единоплеменников направлялись к тростниковой хижине Мин-ава. Вождь потупился. Он не хотел глядеть в сторону отступников.

– Идите сюда! – грозно сказал он – И станьте здесь, чтобы видели все, а я вас не видел!

Молодой великан Да-вим и его хрупкая жена (младшая и любимая) подошли к вождю и стали там, где он указал. Их окружили многочисленные соплеменники.

Да-вим держал голову слишком высоко, его глаза смотрели куда-то вдаль, поверх песчаных насыпей. Шава держалась чуть сзади него и не спускала глаз с вождя.

Мин-ав спросил их:

– Это правда?

Да-вим молчал.

– Правда! Правда! – загалдели стоявшие вокруг.

– Это правда? – снова спросил вождь молодого Да-вима.

И тот поразил его своим ответом.

– Правда, – сказал он глухо, но твердо. – Мы отказались от мяса моего друга. Я закинул в кусты его берцовую кость. Я схоронил его голову, и никто не отыщет ее.

Мин-ав от удивления ахнул:

– Что я слышу! Что я слышу!

– Он был моим другом, – продолжал Да вим. – Мы шли с ним в обнимку. Мы поклялись беречь друг друга…

– Это хорошо, – сказал вождь.

– Он сказал: «Мы друзья навсегда».

– Это хорошо!

– Я ему сказал: «Я твой навсегда».

– Это тоже хорошо!

– Он сказал мне: «Если рядом появится лев, брошусь на него и обороню тебя…»

– Это очень хорошо! – подтвердил вождь.

– Я сказал ему: «Если змея зашипит, я схвачу ее, но не дам ужалить моего друга».

– Это хорошо!

– Я ощущал его тепло. Я знал его радости. Он знал мое горе. Когда я сломал ногу, он тащил меня с утра до полудня.

– Это хорошо!

– Я плакал, когда он сорвался с кручи и сломал себе шею. Я плакал, когда он остыл.

– Ты плакал? Это хорошо!

– И я не позволил глодать его. Я ударил осмелившегося отделить его голову…

Мин-ав нахмурился.

– Я ранил того, кто хотел унести его ногу…

Мин-ав рвал на груди волосы – молча, исступленно. И все племя смотрело на этих двух мужчин со смешанным чувством любопытства и презрения к молодому отступнику и его женщине.

– Да, мне все известно, – сказал вождь. – Я знаю, что ты дрался точно лев и тебя пришлось связать. Я знаю, что ты плевался от злобы и грозил убийством соплеменникам. Ты переступил черту невозможного. Ты сквернословил…

– Да, – признался молодой великан, – все это было. Теперь ты знаешь все, и я не отступлю от того, что сказал. А сказал я так: никогда во рту моем не будет мяса ни соплеменников, ни врагов. Никогда не прикоснусь я к трупу, чтобы отведать вкус его.

Мин-ав вскочил со своего места. В глазах его горел огонь, и пальцы его сжимались, как при схватке с медведем.

И тут раздался из толпы голос:

– Это она, эта тихая на вид женщина, смутила его сердце!

И все взоры обратились на юную Шаву. И под взглядами разгневанных людей она словно выросла, словно стала тверже и сильнее.

– Говори! – приказал ей вождь.

И она сказала:

– Да, мы дали друг другу слово. Смерть нашего друга открыла глаза. Мы больше никогда не прикоснемся к мясу человека. Мы никогда не станем есть его. Вы можете побить нас камнями и съесть нас, но мы будем стоять на своем.

– Она! – сказал Мин-ав. – Она совратила его!

Толпа загудела и потребовала изгнания отступников, что равносильно смерти. Вождь молчал. Он сопел, все еще надеясь на раскаяние…

– Нет! – твердо произнес Да-вим.

– Нет! – сказала маленькая женщина.

Толпа приумолкла в ожидании решения вождя, мудрого и беспощадного.

– Хорошо, – сказал вождь, – хорошо, что вы не утаили от нас своих неслыханных намерений. Мы изгоним вас, и пропадете вы, словно песчинка, в этой великой пустыне!

– Да, – сказал молодой, – мы это знаем.

Вождь готов был задушить его, лишь бы не слышать его слов.

– Вы плюете на свое племя. Вы осмелились поднять руку на соплеменников своих. Послушайте, что говорят они.

И вождь обвел волосатой рукой огромную толпу мужчин и женщин. И те заорали:

– Вон этих смутьянов!

– На съедение зверям нечестивцев!

– Убить их и устроить пиршество!

– Перегрызть им глотки!

– Я, я перегрызу глотки!

И когда поутих рев, вождь обратился к Да-виму:

– Ты слышал? Ты видел? Вас двое, а против вас – все племя. Вот люди, преисполненные гнева, и они растерзают вас по одному знаку моему. И вы станете прахом. Возможно ли двум идти против многих? Неужели все мы неправы и правы только вы? Нет, правы мы, а вы виноваты перед нами. И только раскаяние спасет вас!

Толпа заревела, как стадо львов, и гнев ее был безудержен. Однако вождь был сильнее толпы, и он сдерживал ее. Да-вим сказал:

– Я готов ко всему. Я отказываюсь от мяса подобных мне. И я уйду в пустыню.