Фараон и наложница

Таху быстро оглядел павильон, и на его лице промелькнуло выражение нестерпимой боли. Он больше не мог вынести удушающей тишины и Радопис, застывшей подобно безжизненной, но прекрасной статуе. Он глубоко вздохнул, подавляя чувство горечи и отвращения.

— Всему приходит конец, но я не откажу себе в самом суровом наказании, — произнес он. — Я отправлюсь во дворец и позову всех, кто хорошо думает обо мне. Я объявлю им о своем преступлении и разоблачу изменника, который выдал своего повелителя, хотя был его правой рукой. Я сорву награды, украшающие мою грудь, я отброшу в сторону свой меч и погружу этот кинжал в свое сердце. Прощай, Радопис, прощай жизнь, которая требует от нас гораздо больше, чем заслуживает.

Сказав эти слова, Таху удалился.

Конец

Едва Таху успел покинуть дворец, как ялик Бенамуна бен Бесара причалил к садовой лестнице. Молодой человек выбился из сил, его лицо побледнело, одежда покрылась пылью. Волнения в городе, свидетелем которых он стал, безудержный гнев взбунтовавшихся людей совсем расстроили его нервы. Лишь с огромным трудом ему удалось пробраться к своему жилищу. Сцены, виденные им, блекли по сравнению с ужасами, очевидцем которых он стал на обратном пути. Юноша вздохнул с большим облегчением, пока шел по тропинкам сада белого дворца на острове Биге. Еще немного, и он войдет в летний павильон. Бенамун был у цели и, полагая, что в павильоне никого нет, шагнул через порог. Однако вскоре он обнаружил свою ошибку, заметив Радопис. Та лежала на диване под своим великолепным портретом, а Шейт на корточках сидела возле ее ног. Но обе хранили жуткое молчание. Он застыл в нерешительности. Шейт почувствовала его присутствие, Радопис повернулась к нему. Рабыня встала, кивнула в ответ на приветствие Бенамуна и вышла из павильона. Просияв от радости, молодой человек приблизился к Радопис, но, когда заметил выражение ее лица, похолодел от тревоги, зародившейся в его сердце, и лишился дара речи. Юноша уже не сомневался, что до его богини дошел слух о событиях в городе и сообщения о страданиях народа оставили печать на ее красивом лице, накинули на него грубое покрывало отчаяния. Он встал на колени, наклонился к Радопис и страстно поцеловал кайму ее одежд. Бенамун смотрел на нее ясными, полными сочувствия глазами, точно говоря: «Я с радостью принял бы на себя твои страдания». Выражение облегчения, появившееся на ее лице, не ускользнуло от него. Его сердце восторженно забилось, лицо зарделось. Едва слышно Радопис сказала:

— Бенамун, тебя долго не было.

— Я пробирался сквозь бушующее море людей, — ответил юноша. — Абу сегодня вспыхнул, языки пламени взмыли высоко, горящие уголья разлетались во все стороны, наполняя воздух пеплом.

Молодой человек засунул руку в карман, достал небольшой флакон и протянул ей. Радопис взяла его и крепко сжала в руке. Она почувствовала, как холод от флакона пробегает по телу и застывает в сердце.

— Мне кажется, что ваша душа страдает больше, чем ей по силам вынести, — услышала Радопис голос юноши.

— Страдания заразительны, — ответила она.

— Тогда берегите себя. Вам не следует печалиться. Почему бы вам не отправиться в Амбус на какое-то время, пока здесь снова не воцарится относительное спокойствие?

Радопис слушала его с деланым вниманием, странным выражением глаз, будто на этом свете видит человека в последний раз и больше никого не встретит. Мысль о смерти овладела ею в такой степени, что она чувствовала себя чужой в этом мире. Она была настолько подавлена, что не ощущала ни капли сострадания к юноше, стоявшему перед ней на коленях, парившему в мире надежд, не подозревавшему, какая судьба скоро настигнет его. Бенамуну казалось, будто она обдумывает его предложение, в его сердце зародилась надежда, пробудились его желания.

— Амбус, моя госпожа, — город, где царят спокойствие и красота, — взволнованно говорил юноша. — Там перед глазами открывается лишь безоблачное небо, поющие птицы, скользящие по воде утки и сочная зелень. Счастливая и беззаботная жизнь избавит ваше сердце от всех страданий, причиной которых стал несчастный и бурлящий Абу.

Вскоре Радопис устала слушать Бенамуна, ее мысли возвращались к таинственному флакону, она страстно желала, чтобы скорее наступил конец. Взгляд Радопис застыл на том месте, где совсем недавно стоял паланкин. Ее сердце громко взывало к тому, чтобы она распрощалась со своей жизнью немедленно и прямо здесь. Решив отделаться от юноши, она сказала:

— Бенамун, твое предложение замечательно. Дай мне подумать немного наедине с собой.

Лицо Бенамуна засияло от радости и надежды.

— Мне придется долго ждать? — спросил ее молодой человек.

— Бенамун, ждать тебе придется недолго.

Он поцеловал ей руку, поднялся и вышел.

Почти тут же вошла Шейт. Радопис уже собиралась встать, но, прежде чем рабыня успела вымолвить слово, она снова отослала ее.

— Принеси мне кувшин пива, — велела она. Рабыня вышла.

Шейт вернулась во дворец. Тем временем Бенамун достиг пруда и отдыхал, сидя у самого края. Юноша пришел в восторг: ведь скоро исполнится его надежда и он увезет свою несравненную богиню в Амбус, далеко от бед, нависших над Абу. Тогда она будет принадлежать ему, и он станет счастливым. Бенамун молил богов не покидать ее в минуты уединения и помочь ей найти верное решение, которое принесет счастье.

Он больше не мог сидеть, встал и начал неторопливо обходить пруд. Совершив первый круг, юноша заметил Шейт с кувшином в руке, направлявшуюся к павильону. Он провожал ее взглядом, пока та не скрылась за дверью. Юноша решил снова сесть, но едва успел это сделать, как услышал леденящий душу крик, донесшийся из павильона. Он вскочил, перепугавшись до смерти, и понесся к павильону. Бенамун увидел, что Радопис лежала там, рабыня стояла на коленях возле нее, звала ее, трогала щеки, щупала пульс. Бенамун подбежал к ней, у него дрожали ноги, в глазах были неподдельная тревога и страх. Юноша опустился на колени рядом с Шейт, взял руку Радопис и почувствовал, что та излучает ледяной холод. Казалось, будто Радопис уснула, только ее лицо стало бледным с синеватым оттенком. Губы, лишившиеся крови, чуть раскрылись, локоны черных волос рассыпались на груди и ковре. Юноша ощутил сухость во рту. Задыхаясь, он спросил рабыню хриплым голосом:

— Шейт, что случилось с ней? Почему она не отвечает?

Рабыня откликнулась голосом, похожим на стон:

— Я не знаю, сударь. Войдя сюда, я застала госпожу в том положении, в каком ты сейчас ее видишь. Я позвала ее, но она не откликнулась. Я подбежала к ней и стала трясти ее, но она не очнулась, и ничто не говорит, что сознание вернулось к ней. О боже, моя госпожа. Что с тобой случилось? Какая напасть привела тебя в это состояние?

Бенамун не вымолвил ни слова и долго смотрел на женщину, которая лежала на полу, храня внушающую страх неподвижность. Пока глаза юноши блуждали по телу Радопис, он заметил, что под ее правой рукой лежит злополучный флакон. Пробки на нем не было. Юноша издал жалобный стон и дрожащими пальцами взял флакон. Внутри осталось лишь несколько капель. Бенамун отвел глаза от флакона и взглянул на Радопис. Он обо всем догадался. Юношу начало трясти, содрогания разрывали его стройное тело на части. Он простонал от мучительной боли. Рабыня взглянула на него.

— О боже, какой ужас! — воскликнул Бенамун голосом, проникнутым страхом.

Шейт уставилась на него и, чувствуя недоброе, тревожно спросила:

— Что так ужаснуло тебя? Говори, юноша. Я чуть с ума не схожу и не знаю, что делать.

Бенамун пропустил ее слова мимо ушей и обратился к Радопис, будто та слышала и видела его:

— Почему ты лишила себя жизни, моя сударыня? — вопрошал он.

Шейт вскрикнула и стала бить себя в грудь.

— Что ты говоришь? Откуда тебе известно, что она лишила себя жизни?

Юноша изо всей силы швырнул флакон о стену, тот разбился на мелкие кусочки. Он растерянно и отчаянно причитал:

— Почему ты решила сгубить себя ядом? Разве ты не обещала, что серьезно подумаешь о том, чтобы поехать вместе со мной в Амбус, подальше от тревожного юга? Ты решила обмануть меня, дабы покончить с собой?

Рабыня взглянула на осколки разбитого стекла, оставшиеся от флакона, и, не веря тому, что услышала, спросила:

— Откуда моя госпожа взяла яд?

Безутешно пожав плечами, Бенамун ответил:

— Я сам принес ей его.

Рабыню охватил гнев, и она закричала на юношу:

— Несчастный, как ты мог такое сделать?

— Я не подумал, что яд ей понадобился для того, чтобы погубить себя. Радопис обманула меня так же, как сделала это только что.

Рабыня была ошеломлена. Она отвернулась от Бенамуна, разрыдалась и, бросившись к ногам хозяйки, начала целовать их и орошать слезами. Молодой человек испытывал безысходное отчаяние, он выпученными глазами уставился на лицо Радопис — на нем уже запечатлелся вечный покой. В своем отчаянии он не мог понять, как забвение может стереть красоту, какую солнцу раньше не доводилось озарять, и как столь кипучая жизнь способна остановиться, облачиться в эту бледную и высохшую кожу, которая скоро обнаружит признаки разложения. Ему страстно хотелось увидеть Радопис воскресшей хотя бы на миг, ее грациозную походку, радостную улыбку на восхитительном лице, таком любящем и манящем. Тогда он мог бы умереть, унести с собой последнюю сцену из этого мира.