Фараон Мернефта

— Только не моей жене и дочери, — с неудовольствием ответил отец, — и я думаю, что ни одна благоразумная и благовоспитанная женщина не захочет лезть в эту толкотню. Но я советую тебе съездить завтра в храм Изиды и принести благодарственную жертву богине за ее покровительство в этой опасности.

— Ты прав! — воскликнула мать. — Завтра мы с Ильзирис отправимся в храм, и я воспользуюсь случаем посетить почтенную Гернеку, жену верховного жреца. От нее я узнаю все подробности ужасной смерти бедной Снефру.

Пообедав, я ушел в свою комнату и лег спать, приказав слуге разбудить меня в назначенное время. Под вечер я проснулся свежий и бодрый, принял ванну и, надев форму и оружие, отправился во дворец.

Начинало темнеть, весь дворец находился в движении. Почтительно пропуская царских советников и других высоких сановников, шедших к государю, я поднялся по широкой лестнице в залу, примыкавшую к внутренним покоям фараона, присоединился к группе офицеров и молодых вельмож, которые оживленно беседовали. Они рассуждали о вероятности отыскать труп злодея и говорили, что тому, кто найдет его, фараон обещал дать большую сумму золота и перстень со своей руки, даже если это будет невольник.

— Может статься, судьба пошлет находку на твою долю, Нехо, — сказал один из молодых людей, смеясь и хлопая меня по плечу, — ты всегда так счастлив в игре и в борьбе.

— Я вовсе не горю желанием выудить еврейскую падаль, — отвечал я, — и предпочел бы на поле битвы заслужить перстень с руки фараона. Но зрелище, я полагаю, будет грандиозное.

— Еще бы. Уже и теперь река покрыта множеством лодок, а по берегам и вокруг храма Изиды стоят ряды солдат. Фараон отправится в храм, чтобы взять с собой жрецов.

Молодежь продолжала болтать, пока наш начальник и старший церемониймейстер двора не подали сигнал начала шествия. Тогда мы, офицеры, выстроились по обеим сторонам выхода из царских покоев, а все прочие заняли места, соответствующие своим должностям.

Вскоре двери распахнулись, и появился Мернефта в царских регалиях, сопровождаемый веероносцами и сановниками. Спустившись с лестницы, он сел в великолепный открытый паланкин в форме трона. Предшествуемый скороходами, которые раззолоченными палками расчищали дорогу, музыкантами, воинами и знаменами и сопровождаемый огромной свитой, царский паланкин медленно двигался по улицам, ярко освещенным факелами, к берегам Нила. Под крики толпы Мернефта сел в свою раззолоченную и украшенную флагами барку и отплыл к храму Изиды.

Я находился в лодке, шедшей за шлюпкой царя, и, приблизившись к древнему зданию, мы услышали священное пение и увидели величественную процессию, спускавшуюся со ступеней храма.

Впереди шел верховный жрец, неся циструм богини, потом жрицы, каждая с арфой и цветком лотоса на челе, а за ними длинный ряд жрецов всех степеней в белых одеждах.

Великолепная лодка верховного жреца присоединилась к барке фараона, и начались усердные поиски.

Но тщетно суда бороздили реку по всем направлениям; тщетно люди ощупывали дно шестами и крючьями и перешарили все места, заросшие тростником, — труп гнусного вампира не находился.

Солнце стояло уже высоко над горизонтом, когда царская шлюпка причалила к берегу и Мернефта, мрачный и озабоченный, отправился обратно во дворец.

Усталый, я вернулся домой и заснул как убитый. Проснулся только к обеду, который подали очень поздно, потому что брат мой, также участвовавший в ночной экспедиции, пробудился не раньше меня.

Когда слуги прибрали со стола и удалились, мы начали толковать о странных событиях, случившихся накануне, передавая друг другу разные слухи и новости. Мы с отцом описали нашим дамам бесплодные поиски в реке, а затем в свою очередь осведомились у матери, какие вести слышала она в храме.

— О, мне многое придется рассказать вам, — отвечала она, покачав головой. — Не одна страшная история вампира волнует теперь храм. Сегодня поутру случилось там еще одно происшествие, не менее поразительное. Представьте себе, что открылась любовная связь между Менхту, первой красавицей и лучшей певицей храма, и одним знатным египтянином, имени его не знают или не хотят сказать. Эта несчастная сумасбродка, которой досталась честь представлять лицо богини во время последних таинств, имела дерзость ввести своего любовника в священную рощу, где их и застал старый пастофор[1].

Преступный обольститель, сильный как бык и проворный как обезьяна, успел скрыться, сваливши с ног жреца. Теперь Менхту сидит в заключении, и если поймают ее любовника, то он будет осужден без милосердия, потому что гнусный преступник не только осквернил священное место, но и дерзнул поднять руку на достопочтенного старца.

— А как их накажут? — спросила Ильзирис.

— Смертной казнью, без сомнения. Менхту приговорят быть погребенной заживо. Знаешь ли, Ментухотеп, при виде всех этих ужасов я полагаю, что настают последние времена. И благородная Гернека говорила мне по секрету, что звезды предвещают великие бедствия.

— О, несчастная Менхту, — воскликнула Ильзирис, прижимая руки к груди, — какая ужасная участь быть погребенной заживо, чувствовать над собой каменный свод, задыхаться в темноте... Я дрожу при одной мысли об этом и не сомкну глаз всю ночь. Поговорим лучше о чем-нибудь другом... Знаешь, матушка, кого я видела нынче в храме? Смарагду. В то время как я поджидала тебя от Гернеки, она явилась в паланкине, по обыкновению разряженная и сияющая драгоценными каменьями. В эту минуту наследник престола выходил со свитою из храма и, увидев Смарагду, тотчас подошел к ней. Я не могла расслышать, о чем они говорили, но он был к ней милостив и поднес розу. Вот-то счастливица! — прибавила Ильзирис с досадой. — Каждую неделю новые наряды и при этом белизна лица, привлекающая внимание даже сына фараона.

Тут вошел невольник и подал мне свиток папируса, сказав, что его принес мальчик, который не хочет говорить, кто его послал.

Заинтересованный, я развернул письмо и с удивлением увидел, что оно от Мены, друга моего детства и брата прекрасной Смарагды, о которой только что говорила моя сестра.

Он просил меня, когда наступит ночь, приехать к нему за город в назначенное им место. По тону письма я догадался, что дело было весьма серьезное, и попросил позволения уйти, чтобы написать ответ.

Родители меня не удерживали и с улыбкой переглянулись между собой, очевидно предполагая, что таинственный папирус был получен мною от какой-нибудь красавицы. Я их не разуверял и ушел к себе.

Когда наступила ночь, я велел оседлать лошадь, завернулся в плащ и уехал один. Местом встречи была назначена приостановленная стройка храма, посвященного богине Хатор.

В этот лабиринт наполовину возведенных стен, колонн и гранитных глыб, наваленных на землю, ни один человек не осмелился бы зайти ночью. Вскоре показались массивные сооружения, озаренные фантастическим светом луны. Я сошел с коня, спрятал его между несколькими колоссальными глыбами гранита и трижды испустил крик, подражая голосу совы (сигнал, назначенный в письме). Через несколько секунд фигура Мены выступила из темноты; признательно пожав мою руку, он повел меня к недостроенному святилищу.