Фарцовщик: все деньги мира. Том 2

Я кивнул. Согнулся, прошелся, старчески покряхтывая.

— Ну, а теперь мы готовы отправится в город. И узнать, какая сволочь объявила на нас охоту.

Мы вышли из квартиры. Я чуток опасался. Что как только шагну за дверь, так меня сразу схватят под белы ручки. Но ничего подобного.

Все в порядке. На улице уже светило раннее солнце. Погода по-осеннему хорошая.

Всюду уже бегали прохожие. Торопились на работу. Мамочки и бабушки вели детей в садики и школы.

Мы сели в автобус. Хотя Капуста хотел поехать на такси. Но я специально поехал на общественном транспорте. Хотел проверить свою маскировку.

Сработало на отлично. Когда я вошел в переполненный автобус, люди сторонились. Какая-то пионерка тут же вскочила:

— Садитесь, дедушка!

Я хрипло поблагодарил девушку. Бочка и Капуста стояли рядом. Старались сохранить веселое выражение лица.

Кондуктор даже не стал проверять мои документы. Ясно, что проездной.

Мы вышли возле здания райкома комсомола Советского района. Я остался прогуливаться снаружи.

А Капуста отправился внутрь. С задачей отыскать Анохина Петю. Активиста, комсомольца, отличника, командира дружины. И поговорить с ним насчет поимки злостного негодяя и фарцовщика Одиссея.

Ждать пришлось недолго. Вскоре вышел Бочка. Он вспотел от духоты и тяжело отдувался. Вытер пот рукавом и сообщил:

— Нет твоего Анохина. Куда-то убежал по делам. Он еще, оказывается, лекции читает о международном пролетариате. В составе агитбригады геофака МГУ.

Хороший мальчик. Настоящий патриот. Наверное, даже испражняется нектаром и амброзией.

Но что же делать? Он мне нужен позарез. Вот через кого можно узнать, что стряслось на политическом олимпе.

Я подумал. Стоял, опираясь на тросточку. Можно дождаться его. А можно уйти и поискать счастья в другом месте.

— Когда он должен прийти? — спросил я. Но Бочка стоял и хлопал глазами. Ну конечно. Такой вопрос задать он не догадался. Это Капуста должен знать. — Елы-палы, где Илья? Вернее, где Капуста? Внутри остался? Дай, я сам пойду поговорю с ними.

Да, точно. Надо узнать подробнее. Чего я привязался к этому Анохину?

По-хорошему, надо пробиться к комсоргу. Самому главному тут в райкоме. Чтобы он уже клюнул на крючок. Который я собирался забросить местным карасям.

Бормоча проклятья, я вошел в здание. Хлопнул тяжелой дубовой дверью.

Как тут все монументально. И стильненько. Настоящий советский конструктивизм. Колонны, мрамор, паркет. Большие окна, огромные двустворчатые двери.

В коридоре я встретил Капусту. Тот стоял и болтал с парнишкой-комсомольцем. Оглянулся на меня, удивился.

— А вы зачем явились, деда? Мы же просили вас остаться снаружи.

Я сердито покачал головой. Погрозил им пальцем.

— Нет уж, с чего бы это? Вы меня не проведете. Если уж я сказал, что хочу встретиться с самым главным тут, то обязательно встречусь. Где у вас тут самый-самый начальник? Ну-ка, быстро говори.

Капуста и парнишка усмехнулись.

— А что случилось, дедушка? — участливо спросил комсомолец. — Расскажите мне. У нас нет самых главных. Все равны.

Я наклонился к нему ухо.

— Ась? Что говоришь, милок?

— Говори громче, он плохо слышит, — посоветовал Капуста.

Но комсомолец не успел ничего сказать. Оглянулся за меня. Выпрямился. Замолчал.

Я обернулся. Сзади стоял Анохин. Мой вечный преследователь.

— Что здесь происходит? — спросил он.

Глава 17

Крышка Одиссею

Ну вот. На ловца и зверь бежит, как говорится. Вот он, наш голубчик. Анохин, комсомольский активист.

Сначала я встревожился. Вдруг сейчас он узнает меня. Вцепится в фальшивую бороду и усы. Начнет трепать.

Кричать, что это и есть тот самый Одиссей. Мол, держите, поймали вора. И все такое.

Но он спросил:

— Что случилось, дедушка? Вы к кому?

Отлично. Вроде ничего не заподозрил. Больше смотрел на Капусту. Подозрительно так. Как будто думал, что у приятеля тесак в кармане.

— Ты мне скажи, мирок, вы почему этих проклятых спекулянтов распустили? — прошамкал я. Подошел еще ближе. Потыкал согнутым пальцем в грудь Анохина. В безупречную белую рубашку с тонким галстуком. — Куда вы смотрите? Вот я тебе расскажу, что у нас во дворе было. Как раз вчера. Или позавчера. На днях, не помню уже, когда. Ты вот меня послушай.

Анохин все уже понял. Перестал внимательно смотреть. Интерес в глазах потух. Наоборот, появилась тоска.

Потом покачал головой. Обернулся по сторонам, ища поддержки. Но его коллега тут же сделал вид, что ему надо идти. Посмотрел на часы, озабоченно пробормотал:

— Ох ты, чуть не забыл. У меня же собрание по «Классовой борьбе на научном фронте» через пять минут начинается. Там Потапов докладывать будет. И еще Хромова пропесочить надо. За пропуски. Ладно, я побежал.

И вправду, тут же смылся. Оставил бедолагу Анохина одного с нами.

— Ну-ка, где твой кабинет, — я тоже огляделся. — Где у вас тут присесть можно? Ноги уже не держат. Я уже весь день хожу. По учреждениям всяким. Правды добиваюсь. Вы могли бы уже сейчас арестовать этого смутьяна Одиссея. Но нет, никому не надо. Все открещиваются. Если тебе тоже не надо, то я пойду. К бабке своей. Под бочок.

Но Анохин снова заинтересовался. Очень даже. Тут же цепко схватил меня за руку.

— Подождите, дедушка. Никуда торопиться не надо. Вы попали, куда надо. Пойдемте ко мне в кабинет. Вы чай будете? Или вам просто воды? — он повел меня по коридору. Обернулся на Капусту. — А вы внук будете? У вас есть, что сообщить? Нет? Тогда подождите здесь, в коридоре. Не мешайте нам, пожалуйста. Скоро ваш дедушка выйдет.

Его кабинет находился в конце коридора. Стандартное такое помещение. Небольшая, уютная комнатенка.

Старенький, но массивный дубовый стол, вращающееся кресло с обивкой из красной ткани, скрипучие стульчики для посетителей. Тяжелые шторы под широким окном. Красный ковер на паркетном полу.

Наверняка Анохин отсюда планировал переселиться. В кабинет поширше. И попросторнее.

Поэтому и рвал жилы. Ловил непокорных фарцовщиков. И всех других смутьянов, нарушителей порядка и хулиганов.

— Садитесь, садитесь, дедушка, — приговаривал он, подвигая ко мне стул. — Ну-ка, расскажите все подробнее. По порядку. Вы пришли как раз по адресу. Мы этого Одиссея давно хотим поймать. Этого нарушителя порядка. Этого строптивца.