Фартовое дело

— Мама, она уже уехала, — отмахнулся Никита. — Просто мне надо выполнять редакционное задание.

— Боже мой, какая важность! — саркастически пробормотала мама. Было похоже, что она переживает по поводу того, что Никита будет зарабатывать две тысячи в месяц, а она по-прежнему 350 рублей.

Никита снова набрал номер и услышал длинные гудки. Через полминуты трубку сняли, и девичий голос отозвался:

— У аппарата.

— Можно попросить Юрия Петровича?

— Извините… — девушка осеклась, поскольку, видимо, не предполагала услышать незнакомый голос. — Разве вы не знаете? Дедушка умер.

Никита растерялся, но только на минуту.

— Печально… — произнес он с глубоким прискорбием. — И давно это случилось?

— Перед Новым годом. 27 декабря. А вы, простите, кто?

— Я из газеты «Красный рабочий», — Никита довольно уверенно объявил свой новый статус, — Ветров Никита Сергеевич, постоянный корреспондент по Москве и области. Понимаете, ваш дедушка в молодости, скорее в детстве, партизанил на территории области, которую я здесь представляю. Причем, по некоторым данным, совершил подвиг, о котором сейчас рассказывают легенды. Вы об этом что-нибудь слышали?

— Честно говоря, нет. А что ж вы раньше-то не интересовались?

— Ну, во-первых, я только-только приступил к работе, и мне дали это задание. У нас в области, — Никита произнес это так, будто был не коренным москвичом, а «тамошним», — проживала Иванова Зоя Михайловна, которая была с ним в одном партизанском отряде. Но она, к сожалению, сильно болела последние годы, у нее были нарушения памяти, и достоверность ее рассказа вызывает сомнение. К тому же она тоже умерла два месяца назад. Известно, что с ними тогда были еще две женщины. Но их имен и фамилий мы не знаем. Может быть, дедушка вел с ними какую-то переписку?

— Никита Сергеевич, — сказала генеральская внучка, — я вам ничем помочь не могу. Но через два часа придет папа, может, он вам что-то подскажет. Его зовут Андрей Юрьевич.

— Хорошо, я перезвоню…

Мама, которая прислушивалась к разговору, была явно довольна, что сын получил такое мирное задание. Времена давнишние, милые добрые старички и старушки. Опять же как будущему историку — полезно. Это не копаться в грязном белье политиков, не кататься в «горячие точки», не лезть мордой в дела мафии.

У Никиты, напротив, настроение упало. Обычно все деды, как ему представлялось, даже те, которые ближе ста километров к фронту не подъезжали или были в таком нежном возрасте, когда ничего, кроме пустышки, удержать не могли, страсть как любят вспоминать о войне. Или хотя бы о том, как 9 мая 1945 года громко кричали «у-a! у-a!» вместе со всем советским народом. При этом, конечно, собственная роль дедов в достижении победы заметно гипертрофировалась. Все зависело от количества принятых граммов.

А уж авиаторы известные любители рассказывать байки. Соперничать с ними могут только моряки. Поэтому, если покойный Юрий Петрович ничего не рассказывал внучке о своем партизанском детстве и некоем фантастическом подвиге на немецком объекте, то и рассказывать скорее всего было нечего. Если ему, как говорила Светка, должно было 68 исполниться, значит, он 1930 года рождения. То есть в 1943 году ему было 13 лет. Пионер-партизан, стало быть. Никита припомнил, как когда-то, ужас как давно, в 1985 году, его принимали в пионеры и он слушал на сборах рассказы о Вале Котике, Лене Голикове, Марате Казее, Зине Портновой и еще о ком-то, кого он уже позабыл. Честно сказать, он и о тех, чьи фамилии сохранились в памяти, уже ничего не помнил. Чем они прославились, когда погибли, сколько им было лет… В нынешней истории этим ребятам места не было.

Что же касается рассказов старушки Ивановой, то если ей долго кололи обезболивающие, да еще и склероз был, то у нее вполне могли какие-то галлюцинации пойти. К тому же небось бабка, пока лежала, смотрела телевизор. А там что ни час — боевик со стрельбой и взрывами. Все это намешалось, переплелось в голове, вот она и выдала это все в качестве воспоминаний. А Светка на полном серьезе решила искать проходы на «остров Сокровищ». Лучше бы Есаула с Механиком искала. Наверняка, если б она их сумела перехватить, то, попав в подвал на хлебозаводе, эти два гада долго не продержались бы.

Тем не менее Никита через два часа вновь набрал номер. На сей раз трубку снял мужчина:

— Белкин слушает.

— Андрей Юрьевич? — спросил Никита на всякий случай.

— Так точно, — отозвался Белкин-младший, и Никита прикинул, что сын у Юрия Петровича тоже в немалом чине. Намного менее уверенным тоном, чем при беседе с внучкой, «собственный корреспондент» «Красного рабочего» изложил суть дела. Андрей Юрьевич его не перебивал и слушал внимательно.

— Я про всю эту историю мало что слышал, — ответил сын пионера-партизана. — Но могу сказать, что нечто такое место имело. Хотя, насколько мне помнится, рассказывать об этом он не любил и подвигом не считал. Помню, я, еще когда сам был пионером, предлагал ему сходить к нам в школу на сбор и рассказать, как он в детстве партизанил, а он отказался. Заявил, что правду сказать не может, а врать — не хочет. Уже под старость, года два назад, стал что-то писать. Но так и не закончил. Вообще-то отец оставил довольно большую рукопись. Но его почерк читать очень трудно. К тому же я знаю, что он писал не мемуары, а повесть, и насколько она, как говорится, документальна — вопрос сложный. Опять же я ее толком и не читал — глаза устают.

— А он никогда не называл вам имена тех девушек, которые были с ним там, на этом немецком объекте?

— Ну, во-первых, конечно, Зоя Иванова. Она была у них в партизанском отряде фельдшером. Вы ее мне называли сами. Он с ней переписывался до последнего времени. Потом отец упоминал какую-то Клаву, но она погибла в 1945 году. А еще он несколько раз говорил о Дусе. Фамилий ни той, ни другой не помню.

— А вы бы не могли мне дать рукопись посмотреть? Ну и рассказать, конечно, все, что знаете об этой истории?

— Посмотреть, конечно, можно. Тем более что я как раз сегодня свободен. Ну и рассказать, что знаю, мог бы. Адрес знаете?

— Знаю.

Никита прихватил с собой диктофон и записную книжку с ручкой, для солидности.

На сей раз мама довольно спокойно перенесла Никитин выход из дома. Во-первых, было еще светло, а во-вторых, она была убеждена, что он идет не к женщине. К тому же Никита не стал говорить, что он и сегодня скорее всего ночевать не придет. Правда, сейчас было всего два часа дня, и Никита предполагал, будто часа за три он успеет обернуться туда-сюда и заскочит домой прежде, чем поедет к десяти на «Каширскую».

Добравшись до «Сокола», найдя нужный дом и поднявшись к квартире, Никита нажал кнопку звонка.

Открыл ему усатый, коротко подстриженный, седоватый, но крепкий мужик среднего роста, в спортивном костюме.

— Здравствуйте, я — Ветров, из «Красного рабочего», — и Никита с удовольствием показал свою краснокожую книжицу.

— Понятно, — кивнул хозяин, мельком заглянув в «ксиву», — а я Белкин Андрей Юрьевич. Заходите.

Квартира была большая, четырехкомнатная, но никак не скажешь, что там до недавнего времени жили аж два генерала. Почему два? Потому что в столовой, куда Андрей Юрьевич провел Никиту, на стене висела большая цветная фотография, где были изображены отец и сын в полной форме, при всех регалиях. Только отец в старой — советском кителе, а сын — в российской.