Фартовое дело

— Я не буду лгать, я так не думала. Потому что тогда еще не было таких потерь. У нас еще есть шанс выиграть войну, тотальная мобилизация, новое оружие… Но ошибка, которую допустил фюрер, теперь несомненна: наша победа будет слишком дорого стоить. Мы не сможем, по крайней мере, лет десять вести крупные наступательные кампании. Кроме того, мы не сможем использовать ваши людские ресурсы…

— Ох, и дура ты все-таки! — вздохнула Клава.

— Нет, я не дура! — возразила Ханнелора. — Британцы сумели обмануть фюрера, представить дело так, что он решил, будто захват каких-то жалких островов обойдется для Германии дороже, чем война с Россией. Между тем ему надо было сделать все, чтобы мы были союзниками. Во время финской войны надо было решительно взять сторону России, признать права России на возвращение территории… Да что говорить!.. Мы еще и Первую мировую войну могли бы вести вместе, если бы не два идиота — Вильгельм и Николай Вторые. И всей этой вашей революции не было бы и в помине… На кой черт нужно было сталкиваться лбами людям, которые, в сущности, оба были немцами?

— Да, занятно придумала! — Клава даже улыбнулась. — Насчет Первой мировой я не знаю… Может, и правда, что просто по случайности два волка в одной упряжке не оказались… А вот уж насчет этой — шалишь! У вас коммунистов и до войны казнили, сажали, избивали… Как же бы мы с такими людьми, которые кровью по локоть залиты, вместе пошли? Пусть против капиталистов, но вместе с теми, кто коммунистов убивает, идти нельзя. Не по-пролетарски получится.

— Ох, этот пролетарский интернационализм! — иронически усмехнулась Ханнелора. — Немцы все сплошь лабазники, а все германские рабочие упрятаны в тюрьму! Вы так рассуждаете? А между тем в нашей партии процент рабочих от станка, возможно, даже больше, чем в вашей!

— Рвачами вы своих рабочих сделали! — сказала Клава. — Мы таких повывели, а у вас социал-предатели их воспитали. Зарплата высокая — гут! Работа — есть! Грабить — пожалуйста! А буржуй по-прежнему сидит и деньгу гребет! Других — грабить, своих — подкармливать — вот весь национал-социализм!

— Хайль Гитлер! — осатанело выкрикнула Ханнелора.

— Не выпросишь, не убью, — сказал Юрка, совсем успокоившись. — Легкой смерти не дождешься… В тебе-то, заразе, русского больше, чем немецкого! Это ты не нашу войну воюешь, а Гражданскую довоевываешь, думаешь переиграть? Не выйдет, не такие пробовали… Думаешь, если ваши Ленинград забрали бы, так ты бы в свой особняк обратно въехала? Примазаться ты к фрицам решила, вот что… Откреститься, как будто ты нерусская… Вон, Зоя рассказывала, был один тип, предатель, который на Россию польских панов привел… Так знаешь, чем он кончил?

— Знаю, — ответила Ханнелора, — зарядили в пушку и выстрелили в западном направлении… Григорий Отрепьев — это моя слабость. Но я не хочу сесть в Москве царицей, хотя у нас в роду найдутся династические связи и с Романовыми, и даже с более древними Рюриковичами. Я хочу только одного — свержения большевиков, возвращения России на европейский путь под эгидой Германии.

— Нет уж, — сказал Юрка, — нам ни эгиды, ни ига, ни ярма на шею не наденешь! Мы — русские, а ты —… тьфу!

Ханнелора уснула, а Юрка, разглядывая ножи, думал о том, что, кроме мата и окриков, ничегошеньки он против немки не смог. Вот был бы он в Германии, когда фашисты еще не были у власти, и тоже, глядишь, прошляпил бы, как тамошние рабочие лидеры… А почему? Потому что у него четыре класса, а у фрицевки небось университет за плечами… Маркса читала… Пионер Юрка Белкин Маркса не читал, даже Ленина не читал, а вот эта фашистка читала… Вот она и кроет! Поймай ее, попробуй, если она вон наизусть шпарит… А немцев, оказывается, сколько в России было! В семилетнем возрасте Юрка еще играл в челюскинцев и был Шмидтом, не задумываясь, что Шмидт — немец. И про лейтенанта Шмидта Юрка тоже слыхал, у них даже выступал в школе один матрос-очаковец, партизан Гражданской войны. А сколько еще фамилий! И никого из них Юрка не знает… Или не помнит… Эх, скорей бы раскрошить этих гадов ползучих! Тогда бы Юрка в учебу и руками вцепился… вроде как в Дуську! Наверно, много читать нужно… Ух как Юрка читать не любил! А ведь было что. Они с собой из городка в городок целый книжный шкаф возили… Только в последний раз не смогли увезти… Мать только штук десять взяла: Пушкина, Горького, Толстого, Тургенева и Лермонтова, однотомные-двухтомные. Да и те пропали, когда поезд разбомбило. Нет, надо учиться! Учиться, учиться и еще раз учиться, как говорил Ленин. Только вот сколько война продлится? Год? Мало… Десять лет? Много… Уж очень много! Если еще десять лет воевать, так, пожалуй, и учиться опоздаешь… Сколько же ему тогда будет, в 1953 году? Двадцать три! Тут уж работать надо, а не учиться… Нет! Десять лет — это долго, надо гитлеровцев раньше перещелкать! Хоть лет пять… Даже лучше два с половиной года…

…Юрка клюнул носом и попытался сбросить дремоту. Часы показывали уже пятый час утра…

Глава XI

В шесть утра Юрка наконец заснул. Дуська и Зоя проснулись, и он с легким сердцем сдал свою вахту.

— Надо мне твою рану посмотреть! — сразу же объявила Зоя, едва протерев глаза. Дуська спросонок кивнула и, сполоснув заспанное лицо под умывальником, подошла к Зое и уселась на стул.

— Так, — сказала Зоя, разглядывая Дуськино лицо, — что-то ты очень бледная, мешки под глазами… Расстегнись!

— Да ну! — вспыхнула Дуська, вспомнив об отпечатке прошедшей ночи, оставшемся на груди. — Завтра поглядим, холодно сейчас!

— Что, болит?! Признавайся… — с истинно медицинской подозрительностью спросила Зоя. — Покажи немедленно! Знаешь, что может быть? Сепсис! Нарывает, да? Нарывает?!

«А чего мне ее стесняться? — вдруг с легкостью подумала Дуська. — Я у нее мужа не уводила… Могла бы и сама к нему приласкаться, если б хотела…»

И Дуська не спеша расстегнула комбинезон, сняла гимнастерку, рубаху, обнажила перевязанное плечо и лиловое пятно на груди.

— Вот! Я же говорила! — воскликнула Зоя почти торжествующе. — Это у тебя что? Гематома!

— Что-о? — испугалась Дуська, которая, как всякая здоровая и редко ходившая к врачам женщина, боялась непонятного медицинского термина. — Это чего?

— Ну, синяк, — объяснила Зоя. — Это последствия осколочного ранения… Подкожное кровоизлияние… Надо повязку давящую наложить…

— Ох, — обрадовалась Дуська, — а я уже черт знает что подумала…

Пока Зоя бинтовала ей плечо, Дуська думала про себя, что среднему медицинскому персоналу доверяться нельзя, если они обычный засос не могут отличить от последствий ранения. Правда, сама рана, откуда Зоя позавчера вырезала осколок, уже вполне затянулась коркой, нагноения никакого не было, и температура у Дуськи тоже была нормальная, хотя по идее она давно должна была простудиться. Закончив обследование Дуськи, Зоя приступила к осмотру Клавы и Ханнелоры. Обе они, по оптимистическому мнению Зои, были на пути к выздоровлению. Спустя несколько минут после того, как Зоя поменяла повязки всем раненым, Дуська сказала:

— Надо поглядеть, куда люк ведет, который мы с Юркой нашли… Ты посиди тут, а я слазаю.

— Осторожно, у тебя плечо! — предупредила Зоя.

— Ладно… — Дуська повесила на шею автомат, впихнула в унты пару магазинов и вышла за дверь, освещая себе дорогу фонарем.

Проходя мимо медпункта, она сладко поежилась, припоминая о грешном деле, и еще раз усмехнулась по адресу Зои, никогда не видевшей на своем теле лиловых синяков от мужских поцелуев… «Ран небось навидалась, а такой безобидной штуки не знает! — Дуська даже и представить себе не могла, что можно быть настолько невинной… — Ох, да ведь она и правда нецелованная! Бывают, оказывается, такие!»

До дота № 3 Дуська добралась без приключений. Она уже долго не вылезала на поверхность и привыкла к тусклому свету свечей и фонарей, поэтому яркий дневной свет из амбразур дота резанул ее глаза. Поморгав, Дуська приспособила глаза к свету и влезла на стремянку. Затем, осторожно, чтобы не слишком нагружать больное плечо и не разбередить рану, она уцепилась здоровой рукой за скобу колодца в потолке дота и стала подниматься по скобам наверх. Очень скоро фонарь высветил наверху крышку, похожую на ту, что Юрка с Дуськой отвинтили накануне. Разница была только в том, что эта крышка была завинчена изнутри колодца. Дуська осторожно отвинтила точно такие же гайки-барашки, как и ночью, а затем, осторожно упершись головой и плечами, сдвинула крышку вбок. На нее пахнуло свежим лесным весенним воздухом, к которому, однако, примешивался уже недальний привкус пороховой и толовой гари, бензина, горелого масла и еще чего-то сугубо военного… Солнце уже поднялось из-за леса, его золотисто-розовые косые лучи ударили по глазам Дуськи, выползшей из полумрака дота. Дуська поднялась на ноги и осмотрелась. Ее ноги стояли на небольшой бетонной площадке, почти свободной от снега и талой воды. Площадка имела шестиугольную форму, и на каждом из шести углов возвышались четырехметровые стальные фермы, сваренные из уголков и швеллеров. Наверху у ферм виднелись прожектора с подведенными к ним кабелями, а у подножия стояли лебедки с электромоторами. Кабели от прожекторов и лебедок сходились в толстую трубу, уходившую в лес, сплошной стеной окружавший площадку. Только как следует приглядевшись, можно было заметить ниже по склону холма маскировочную сетку, прикрывавшую амбразуры дота № 3. Здесь была, очевидно, самая высокая точка острова. Фермы, на которых стояли прожектора, были раздвижные, и с помощью лебедок их можно было поднимать выше верхушек деревьев и освещать прожекторами озеро. При необходимости их можно было опускать обратно. Сверху над площадкой была натянута маскировочная сетка, а к прожекторам привязаны верхушки елок.

«Хитры бобры! — уважительно отметила Дуська немецкую предусмотрительность. — Надо бы поглядеть, куда труба ведет…» Она сняла автомат с предохранителя и с опаской шагнула на узкую тропку, проложенную в снегу рядом с трубой. Спустя несколько метров труба стала спускаться по уклону вниз, а тропинка превратилась в лесенку, почти такую же, как та, которую разминировал Юрка. На счастье беспечной Дуськи, которая бежала вниз, не соблюдая никаких мер предосторожности, мин на этой лесенке не оказалось. Внизу в лощине стояла избушка, а около нее сарайчик, банька и еще какие-то постройки. Виднелся также довольно большой стожок сена, притулившийся к стене сарайчика. Тропка, которая началась снова, едва кончилась лестница, была протоптана немцами и вела туда же, куда и труба с кабелями, а именно — к избушке.

— М-му-у! — раздался вдруг истошный рев несколько дней не доенной коровы. Дуська даже вздрогнула. Рев исходил из сарайчика. Дуська с опаской подошла к сарайчику, открыла скрипучую дверцу и увидела большую черно-пеструю корову, уныло пожевывавшую сено из большой охапки, набросанной у стены. Навоз, судя по всему, давно не убирали, и соломенная подстилка была просто-напросто утоплена в навозном море. Вымя у коровы было невероятно разбухшее, но доить Дуська не умела и вообще коров боялась. Она закрыла дверцу и пошла вдоль трубы к избушке. Труба нырнула прямо под крылечко, и Дуська, собравшись с духом, толкнула дверцу.