Фартовые деньги

— Точнее, без Шванди, — напомнил Мотыль.

— Где этот Швандя? Ты его видел? Это Механик придуривался. Он даже Ельцина изобразить может…

— На хрена ему это? Какой ему резон нас на свою нычку выводить? Ему проще пощелкать нас, как Хряпа с Вельветом или Медведя. Думаешь, совесть заела? И потом вообще неясно — ракета была, а тут никого не видать. Где Борман, где другие «казаны»?

— Может, они все на машине уехали? — наивно предположил Лапоток.

— А Швандю здесь пастись оставили? Хрен поверю. Они бы зеленую ракету не дали, если б Механика не поймали.

— Может, это Механик и дал? Заделал Бормана, узнал сигнал…

— Хорош базарить! — рявкнул Ухан. — Делаем так. Мотыль, Резаный, Лапоток и Ера будут здесь сторожить. А остальные со мной пойдут шмонать все, что тут понатыкано. И в яму без меня не соваться, если Механик жив — нам всем хана настать может.

— Зря разделяемся! — заметил один из тех, кого Ухан собрался взять с собой. — Тут фиг разберешься… Лучше вместе держаться.

— Не вякай! — оборвал основной. — Пойдешь, куда скажу!

Ухан со своими удалился, а у бугра за старшего остался Резаный. Все это были его, родные, постоянные братки из бригады.

— Что-то Ухан выступает много, тебе не кажется? — заметил Мотыль. — По-моему, он себя уже Витей воображает, а?

— Здравое мнение… — кивнул Резаный. — Боюсь, пацаны, что они тут с «казанами» какую-то дерьмократию готовят. Шуру-то Казана, говорят, завалили где-то. Темнят, суки, не сознаются, но без огня дыма не бывает. Значит, Борман уже сел на место Казана. А с Уханом они корешки, понял? Не иначе и Витю решили уделать.

— Во падлы! — пробормотал Лапоток испуганно.

— Есть момент такой. Но они и нас здесь запросто почикать могут. А потом на Механика спишут. Может, Борман его сейчас водит вокруг нас с ножом у горла и заставляет Швандю играть. А Швандя лежит где-нибудь в речке и пузырей не пускает…

— Да-а… — выдавил из себя жутко немногословный Ера, который был вовсе не ёрником, а просто имел несчастье быть однофамильцем бывшего министра внутренних дел. У него поэтому имелась еще и вторая кликуха — Министр.

От довольно путаных предположений Резаного всем стало жутковато. И почти у каждого возникла одна, но пламенная страсть: нагрести полные карманы того, что лежит в сундуке, и дерануть отсюда куда подальше. А все прочие пусть играют в свои игры: делят золотишко, режут глотки, борются за власть и так далее.

Но того, что лежало на камуфляжке Мотыля, было маловато. Всем четверым хотелось бы иметь по такой кучке лично для себя. Или даже немного больше. Хотя бы килограмм по десять.

— Слышь, Лапоток! — сказал Резаный. — Лезь-ка ты еще, пока эти козлы слиняли! А мы покараулим…

И опять тряхнул пулеметом.

— Слышь, — сказал Мотыль, стаскивая с себя черную футболку. — Он с этими карманами сто лет колупаться будет. А из этого запросто можно мешок сделать! Она крепкая, с синтетикой. Завязать на узел — и тип-топ.

— А если развяжется?

— У меня не развяжется! — уверенно произнес Мотыль. — Ты понял, Лапоть? Нагребешь сюда, прицепишь и подождешь.

— Там через пару минут задохнуться можно… — проворчал тот.

— Ничего, в Чернобыле хуже было, а померли еще не все! — подбодрил Резаный. — Такие же, как ты, пацаны! Так они всякую радиоактивность таскали за «спасибо», а ты золотишко — для себя и братков… Давай!

АХ, ШУРА! АХ, ВИТЯ!

«Ниссан-Патрол» к этому времени уже выезжал на асфальт.

Нинка спросила:

— Направо или налево?

— Налево, — сказал Швандя, и Нинка, дождавшись согласительного кивка Казана, повернула баранку.

Борман в это время мирно похрапывал — его развезло капитально и основательно. 200 грамм почти чистого алкоголя при потере примерно такого же объема крови — это неплохой кайф.

А вот Швандя понимал: каждый оборот колес джипа приближал его личную безвременную кончину. И отсрочить ее было почти невозможно. Нет, конечно, он мог бы, например, сказать, что ехать надо направо. Но, во-первых, сам же рассказал, что Ухан через лес семь километров пойдет. Дурак вычислит, что машины должны ближе к Снороти стоять, а не к Знаменску. Ну а во-вторых, если Ларев или Казан и прокатятся до Знаменска, то ничто не помешает им вернуться. Ну, проживешь на полчаса больше, какая разница?

Ларев, сказать по правде, тоже не очень уверенно себя чувствовал. Одно дело разговаривать с Басмачом, имея за спиной всю братву, другое — только Шуру и Нинку. А Басмач вполне может поддаться эмоциям. Разделаться со Швандей и Уханом он не откажется, наверное, не будет возражать и против того, чтоб Шура поканал Бормана. Но из этого не следует, что он откажется разобраться с Механиком, а заодно и спросить за это с Ларева. Конечно, за Ларевым не только своя контора, но и район, и друзья в области, и даже в Москве. Если б Ларев знал Басмача как исключительного прагматика, который принимает только сугубо взвешенные и продуманные решения, то ни о каких нежелательных исходах переговоров не думал бы. Но Владимир Васильевич был прекрасно осведомлен, насколько импульсивен и непредсказуем господин Басманов. И то, что его реакция может зависеть от каких-либо мелочей, типа количества граммов, принятых накануне, — понимал отлично.

Шура Казан тоже малость сомневался. Конечно, они с Витей были дружны, и не счесть, сколько раз друг друга поддерживали в трудную минуту. Но времена меняются, и люди тоже. Раз Борман сумел втянуть Басмача в эту авантюру на «ларевской» территории — значит, сумел его чем-то заинтересовать. Например, кладом Федьки Бузуна, который прячет Механик. Но где этот клад, не знает даже Ларев. По крайней мере, он клятвенно уверял в этом Казана, когда Механик занимался спасением Шпинделя из ямы и отсутствовал в доме. На слово Лареву верить, конечно, не стоило, но Казан догадывался, что если б Володя уже заполучил сокровища Механика и приступил бы к их оценке и реализации, то информация об этом уже дошла бы до «чик-чириковцев» из разных «независимых источников». Наконец, Казан ничегошеньки не забыл насчет второго клада и уже почти точно знал, где его искать. А что, если и Борман какими-то путями узнал про то, что Орел зарыл на хуторе или, допустим, Швандя? Ведь не один отец Бати сопровождал туда атамана, мог и еще кто-то откуда-то узнать? Такое Казан, конечно, допускал только в теории, потому что вероятность этого была очень мала.

Более-менее спокойно (не считая дрыхнувшего Бормана) себя чувствовала только Нинка. После того испуга, который она пережила, когда Борман со своей командой загнал всех в подвал и начал допрашивать Юльку, ей казалось, будто ничего более страшного за эту ночь случиться уже не может. Даже когда она проехала через пост, выставленный Уханом, и то не боялась. Точнее, не успела испугаться. А сейчас все казалось и вовсе простым. Шура и Витя — старые друзья, Ларев, судя по всему, человек приличный и тоже знает Басмача. Доедут, встретятся, потолкуют, отдадут Вите на расправу нехорошего человека Швандю, шлепнут Бормана — это она была готова даже сама сделать ради милого Шурика! — после чего можно будет ехать на хутор, чтоб разобраться с Уханом или как его там…

— Знаешь, Володя, — нарушил тишину в салоне Казан. — Наверно, лучше будет, если сначала я с Витей поговорю. Не возражаешь?

Ларев ответил не сразу. Пустил струйку сигаретного дыма в полуоткрытое окно машины и немного помолчал.

— А почему нельзя вдвоем сходить?

— Во-первых, потому, что этих двух (Шура мотнул головой на Бормана и Швандю) не стоит без присмотра оставлять, с одной Ниной. А я, например, не знаю толком, в натуре Борман ужрался или только косит под это дело. Во-вторых, если Басмача эти козлы сильно завели насчет того, что ты Механика прятал, то он неправильно себя поведет. Со мной у него никаких проблем. Я подойду, поручкаюсь и подарю ему кассету. Для начала, конечно, он ее вместе со мной прослушает. А уж потом объясню ему, насколько честно и благородно ты поступаешь.