Фартовые
Шрифт:
Для понта соседям хозяином дома подставили старого кента, доживающего свой век. Все остальные — его сыновья, которых и мельком никто не успевал рассмотреть.
Старый кент даже мечтать не мог о таком доме. Проспавший всю жизнь на железных шконках, теперь он ночевал в кладовке на тюфяке под ватным одеялом, оставшимся от Прежних хозяев, спустивших дом за полцены и уехавших доживать свой век на материк. Они в один день переоформили дом на старика, подмазав, уговорив, упросив кого надо.
Старик теперь не раз вспоминал их добрым словом за оставленный уют и тепло.
Привидение радовался
Кирпичные стены, черепичная крыша, — все здесь было прочно. Вот только от чего-то в последнее время стала поскуливать душа Привидения. Такое начиналось у него перед большой бедой.
По откуда ей взяться? Ведь и лягавые не ходят в хвосте, и дела ему следчие не могут приклеить. И для Кляпа недоступен стал. И деньги — мешками! Чего не хватает? Дыши! Так нет, скулит проклятая, как пес над жмуром.
Сколько дней прошло, а страх внутри все холодит. И Кляп— словно сквозь землю провалился! — не объявляется нигде. Тишь п благодать. Пей да жри! Копи силушку.
Но Привидение знает — после каждого штиля бывает буря. Она за каждый день затишья тройную плату сорвет, с процентами взыщет за всякий миг отдыха.
Привидение уже знал, как сфаловался Дядя на половину общака. Как Кляп жаловался медвежатнику на неверных кентов, так и не узнавших, что единственного из уцелевших, Гниду, убьет своими руками.
Но после стычки на погосте не навещал Дядю Кляп. И в городе стало тихо. Прекратились разбои и на периферии, словно никогда не водилось в Охе фартовых.
Даже Сезонка перестала пугать прохожих. Пила и пела, пропивая Дамочкин куш, полученный из рук Берендея.
Успокаивал, заливал сосущий страх и Привидение. Пил с кентами, Берендеем. Пил много, но хмель не брал его.
Кляп… Суеверный, липкий страх охватывал Привидение от этой клички. Он ждал с ним встречи и боялся ее.
И только Берендей был спокоен. Внешне — никаких признаков тревоги. Вот только по ночам, втай от Привидения, курил у окна на кухне одну папиросу за другой. Тяжелые думы одолевали его. Он уже успел на неделю смотаться в Южный, пополнил общак. Поладил с еще недавно бузившими кентами. Вернулся один…
Первый гром, как легкое предупреждение фартовым, прогремел над Сезонкой.
Дамочку, еще способного держаться на ногах и отправившегося в магазин за водкой, внезапно кто-то схватил в темноте за горло. И, приставив нож, потребовал:
— Где Привидение окопался? Говори, падла!
Дамочка вмиг протрезвел. И по старой привычке педераста, которому мужское недорого, сунул коленом в мошонку резко, неожиданно.
Нападавший взвыл. Ухватившись за срамное, прижался к забору и прошептал:
— Попомнишь ты у меня этот денек.
Колька, неожиданно для себя, оборзев, подскочил, въехал в челюсть грозившему Тот полоснул наотмашь ножом, но не достал отскочившего Дамочку. Тот свистнул в два пальца, сзывая кентов.
Незнакомец, услышав топот многих ног, растворился в темноте.
Привидение не подал виду, что воспринял случившееся всерьез, но стал осмотрительнее в потемках. Уже не оставался в комнате
один.Берендей, услышав о нападении на Дамочку, хмыкнул недоверчиво:
— Померещилось спьяну. Уж если выйдет Кляп — то на Дядю. Дамочка — щипач, кому нужен?
Дядя молчал. Но если бы он рассказал, Берендею стало бы не по себе.
Уже через пару дней после бегства с кладбища пришел к
нему Кляп прямо домой, когда жена на дежурство ушла. Попросил:
— Нарисуй Привидение. Свидеться мне с ним надо.
— Не кентуюсь с ним. Не знаю, где живет, — отмазывался медвежатник.
— Так засвети мне его. Ждать не могу. И не буду.
— Кой понт мне его искать? Чтоб старое ворошить? Да и как найду?
— Твоя печаль! Чую, ты меня ему заложил на погосте.
— Слушай, ты, падла, я стукачом ни у кого не был. Мое дело тебе известное. Грозить иль паскудить станешь, размажу!
— Видали мы и таких. Но смотри. Ты меня уже знаешь. Второй раз не говорю. Сам в жмуры полезешь.
Григорий тогда лишь рассмеялся:
— Слыхал я в лагере от старых зэков: тень человека — всегда при нем, как жизнь. А коль пропала тень — так и при ярком солнце бывает — жди скорой смертушки. А моя тень еще вол какая — на всю стену. Меня, фартового, «на понял» взять хочешь! Я ж не пацан!
— Смейся. Может, в последний раз. И помни, что я сказал… Дважды повторять не стану.
А на другой день у Дамочки, прямо из комнаты, пропали двадцать пять тысяч. Около койки, где под матрацем лежали завернутые в полотенце деньги — Дядина зажигалка, вроде случайно обронена. Ее не только Дамочка, все кенты знали. еще бы! Из червонного золота был корпус отлит. И как ни бедствовал Дядя — не соглашался продать ее. Берег — как память о беспутной молодости своей…
Колька, прибежавший к Григорию, орал не своим голосом.
Дядя открыл ему свой разговор с Кляпом. Дамочка чуть не плакал от горя. Но решил смириться. Особо когда Дядя дал ему из своих три куска. Щипачи с Сезонки не заподозрили Дядю в краже. Слишком велик был его авторитет среди воров.
После случившегося с самим Дамочкой, тот окончательно поверил Дяде. А Кляп, понимая, что Григорий уже не откроет ему дверь, залез на чердак и оттуда — по крыше — прямо на палкой к Дяде.
Тот вначале оторопел.
— Не ждал кента? Вот и зря, — словно ничего не произошло, улыбался беспределыцик. — Мне терять теперь нечего. Не ты меня интересуешь, Привидение. Найти его должен мне ты. Кентуешься иль нет — не моя печаль.
Слушай сюда! Ты был в зонах. Знаешь, что делают с теми, кто закладывает фартового? Я не сука, не стукач, даже пуду знать — не скажу — а за подлость твою…
— Хазу ты его знаешь, — прервал Кляп Дядю, — а потому скажешь адресок, — вырвал финач из рукава.
Дядя запустил в Кляпа бутылкой с морсом, из которой только что пил. Кляп успел пригнуться и полоснул ножом по руке. Едва Григорий зажал руку, Кляп рысью кинулся на него.
Дядя навалился всей тяжестью своего тела на Кляпа, подмял под себя, вдавил в пол. И вжимая колено снизу в челюсть Кляпа так, что запрокинутое лицо беспределыцика перекосила боль, вырвал нож. Не обращая внимания на кровь, залившую руку, ударил кулаком в зубы, выбив их сразу несколько.