Фата-Моргана 2
Шрифт:
– И вы успели все это заметить?
– Успел. Она как бы отпечаталась у меня в памяти, я и сейчас ее вижу, будто все это было только вчера. В последний момент она повернула голову и взглянула на меня. Я хорошо помню испуганный взгляд и очки в массивной оправе.
Затормозил я так резко, что "ягуар" чуть не завертело волчком. У меня отличная реакция, но когда едешь на шестидесяти, можно только уменьшить скорость, но не остановиться, так что когда я налетел на нее, моя скорость была не менее пятидесяти миль в час… Удар был страшный…
Я переехал ее сперва передними колесами, потом задними, а метров через десять я остановил-таки свой "ягуар"…
Впереди я увидел павильон полицейского поста, выскочил из машины и побежал туда. У меня не хватило смелости оглянуться и посмотреть на то, что осталось позади. К тому же я все равно ничем не мог ей помочь. Она наверняка погибла. Такого удара хватило бы на десятерых.
Сломя голову, я вбежал в павильон, и едва отдышавшись, рассказал полицейским, что произошло. Двое из них пошли со мною на место происшествия. Поначалу я почти бежал, но копы шли шагом, и я тоже сбавил темп: сами понимаете, мне не хотелось оказаться там первым. А когда мы пришли на место…
– Догадываюсь,– перебил адвокат.– Не было ни девушки ни велосипеда.
Кэйн кивнул.
– Мой "ягуар" стоял поперек дороги, фары горели, ключ торчал в замке зажигания, но мотор заглох. Ясно был виден тормозной след, он шел от самого переулка. Но больше ничего не было: ни девушки, ни велосипеда, ни крови, ни обломков. И на моем "ягуаре" не было ни одной царапины. Полицейские приняли меня за психа, и их можно понять. Они даже не позволили мне сесть за руль. Один из копов отвел машину на обочину, а ключ оставил у себя. Потом они отвели меня на пост и допросили.
Я провел там всю ночь. Можно было позвонить кому-нибудь из друзей, попросить связаться с адвокатом, чтобы он приехал и забрал меня под залог, но мне это и в голову не пришло, так я был ошеломлен. Наверное, если бы даже меня отпустили, я не знал бы, куда идти и что делать. Мне нужно было успокоиться, хорошенько все обдумать, и полицейские предоставили мне такую возможность. Я был хорошо одет, в бумажнике лежала куча кредитных карточек, и копы решили, что если я даже и псих, то псих состоятельный, а значит, и обходиться со мною надо соответственно. Вместо того, чтобы запихнуть меня в отстойник для пьянчуг, они открыли отдельную камеру, где я мог размышлять, сколько захочу. Ясно, что заснуть я даже не пытался.
Утром ко мне явился психиатр. Но я к этому времени вполне оклемался и надумал, что от полиции в этом деле толку мало, а значит, надо поскорее с ней развязываться. Я повторил свой рассказ, но тоном ниже, и умолчал о том, как хрустнул велосипед под колесами "ягуара", и о толчке, из-за которого я чуть не вылетел сквозь лобовое стекло. Словом, у психиатра создалось впечатление, что я стал жертвой зрительной галюцинации, и только. Он сказал, что такое, мол, бывает от утомления, и меня отпустили на все четыре стороны.
Кэйн помолчал, отхлебнул из серебряной фляжки.
– Вам все понятно? – вдруг спросил он.– Вы ни о чем не спрашивали меня. Надо думать, вы мне просто не верите.
– Сейчас спрошу. Вы уверены, что действительно провели ночь на сорок четвертом посту? Вам это не пригрезилось? Я смогу найти документы, подтверждающие это? Они могут пригодиться, равно как показания полицейских и психиатра: можно попытаться доказать, что вы невменяемы и, таким образом, не несете ответственности за свои действия.
Кэйн криво усмехнулся.
– Конечно, все это был о на самом деле. И столкновение тоже было. Правда, ночь на полицейском посту проще доказать: наверное, сохранился протокол, да и копы меня запомнили. – Ясно. Рассказывайте дальше. – Так вот, полиция списала все на галлюцинацию и успокоилась. Тогда я решил действовать сам. Я отвел "ягуар" в гараж, осмотрел снизу и не нашел никаких следов. Выходило так, что и в самом деле ничего не случилось: по крайней мере, машина этого не заметила. Тогда я зашел с другого конца: решил установить, откуда взялась велосипедистка. Я нанял частных детективов, это обошлось мне в несколько тысяч, и они прочесали всю округу, разыскивая девушку по моему описанию, с велосипедом или без. Они нашли несколько похожих девушек и незаметно показали мне. Без толку. Наконец, через своих друзей я познакомился с психиатром, самым лучшим и, ясно, самым дорогим в здешних местах. Угробил на него два месяца, и все зря. Я так и не добился от него, что он думал по этому поводу. Вы, наверное, знаете, как работает психиатр: позволяет вам выговориться, подталкивает к самоанализу и ждет, когда вы сами объясните себе и ему, в чем причина ваших бед. После этого пациент благодарит врача, а тот благословляет его и отпускает с миром. Такой подход срабатывает, если пациент подсознательно знает решение своей проблемы, но у меня-то был совсем другой случай. В итоге я решил поберечь время и деньги и отказался от услуг психиатра. Но проблема оставалась, и я доверился кое-кому из ближайших друзей, и один– из них, профессор философии, рассказал мне, что есть такая наука, онтология. Я кое-что почитал и начал помаленьку догадываться. Дальше – больше, и я, наконец, пришел к решению, а оно повлекло за собой совершенно поразительные выводы. Правда, вчерашний вечер показал, что эти выводы не совсем верны. – Он-то-ло-ги-я,-проговорил Мерсон.-Что-то я такое слышал, но не могу припомнить… – Уэбстеровский словарь определяет ее так: "Онтология – наука, занимающаяся вопросами бытия или реальности; отрасль знания, объясняющая природу, основные свойства и связи существования как такового".– Кэйн посмотрел на часы.– Извините, Морти, но рассказывать придется долго. Я утомился, да и вы, наверное, тоже. Может, отложим до завтра? – Хорошо, Ларри,– согласился Мерсон и поднялся. Кэйн прикончил виски и отдал фляжку адвокату. – А нельзя ли нам и завтра поиграть в сенбернара и альпиниста? – Я побывал на сорок четвертом посту, – начал Мерсон,– и отыскал протокол допроса. Еще я встретился с одним из полицейских, что были с вами на месте… словом, у вашей машины. Все ваши слова подтвердились, за исключением самого инцидента. – Ну, тогда я, пожалуй, начну с того, на чем вчера остановился,– сказал Кэйн.– Итак, онтология изучает природу самой реальности. Начитавшись философских трудов, я сделался солипсистом. Солипсизм утверждает, что весь окружающий мир – всего лишь продукт воображения индивида… в данном случае – моего воображения. То есть, я – реален, а все прочие вещи и люди существуют лишь в моем мозгу. – То есть,– нахмурился Мерсон,– эта девушка на велосипеде сначала существовала только в вашем воображении, а потом, когда вы на нее наехали, перестала существовать, так сказать, ретроспективно? Исчезла и не оставила по себе никакого следа, если не считать ваших переживаний? – Вот и я рассуждал так же и надумал, наконец, поставить решающий опыт: убить кого-нибудь и посмотреть, что из этого выйдет. – Но ведь людей убивают каждый день, Ларри, а я что-то не слышал, чтобы они исчезали вместе со своим прошлым. – Поймите,
Г. Хелинга-младший
Учитель
Пушистый краб едва заметен на снегу. Белый мех покрывает все его тело. Даже передние клешни до самых кончиков укутаны им. Шандор Гэрнади лежал на вершине небольшого холма с подветренной от животного стороны и наблюдал, как оно ползло к зарослям стелющихся елей. Он долго ждал этого момента, теперь настала заключительная часть охоты. Экземпляр был необычайно крупным: между клешнями почти семь футов, а каждая из четырех лап в длину не меньше шести футов. Мех этого гиганта потянет, пожалуй, на две тысячи кредитов, если доставить его в скупочный центр неповрежденным. Краба можно ободрать еще живым, ведь мех тускнеет через несколько минут после его смерти, и ценность его пропадает. Прячась за холмом, Гэрнади ринулся к зарослям. Привязав к стволам шесть белых веревок, он спрятался за серебристыми от снега ветвями, ожидая появления краба. Охотник на Снежной должен быть терпеливым. Но сегодня Гэрнади торопился. Сезон подходил к концу, эта вылазка – последняя. Через два дня задуют северо-восточные ветры, предвестники приближающейся зимы. За это время ему надо будет добраться до фактории. Потом наступит шестимесячная зима. Впрочем, перспектива провести эти шесть месяцев вместе с другими колонистами не слишком радовала Гэрнади. Хотя жизнь на фактории имеет свои преимущества: там достаточно топлива для спасения от холода и можно полакомиться еще чем-нибудь, кроме мяса ледовых волков. Он вернется в свой охотничий район, когда 50-градусная стужа отступит, и начнется лето с его 20-градусными морозами. Нынешний сезон оказался плохим: пушистики поредели. Следующим летом надо будет уходить еще дальше от базовой стоянки, если хочешь удачной охоты. Но для этого понадобится гораздо больше горючего, чем он сможет увезти с фактории. Конечно, можно эмигрировать туда, где охотничью добычу еще не истребили, но Гэрнади уже пятьдесят восемь, и тридцать из них он охотится на пушистиков. Вряд ли он сумеет приспособиться к иной гравитации, к иной атмосфере, освоить непривычные охотничьи уловки. Пушистик добрался до деревьев. Гэрнади поднялся и набросил петлю на один из рогов, торчащих на спине животного, потом отпрыгнул к стволу дерева и с помощью скользящего узла натянул веревку. Дерево затрещало, когда пушистик попытался освободиться, но оказалось достаточно прочным – по крайней мере, на время. Животное повернулось в сторону охотника. Пушистик попытался перекусить веревку одной из могучих клешней, но Гэрнади на-" бросил на нее второе лассо и тоже натянул его. Одна из лап задергалась в воздухе в инстинктивной попытке сбросить со спины первое лассо, что дало возможность Гэрнади приарканить лапу к третьему дереву. Спустя некоторое время Гэрнади натянул все шесть веревок, и пушистик оказался практически парализованным. Охотник постоял минутку, чтобы перевести дыхание, и потер поясницу. Надо признаться, он уже староват для такой работы. Гэрнади поспешил к мононартам и вытащил тяжелую дубинку. Пару раз он взмахнул дубинкой, чтобы почувствовать ее вес. Наступила самая ответственная часть охоты. Он подошел к добыче сзади. Когда ухватился за торчащий рог, чтобы подтянуться вверх, животное задергалось сильнее. Спина была широкой, покрытой густым мехом. В нем застряло множество льдинок и камешков. Гэрнади не составляло труда сохранять равновесие и двигаться вперед. Примерно на середине спины он ударил дубинкой по небольшому бугорку. Часть мозга животного отключена. Немного позже он проделал такую же операцию с другой половиной мозга, и теперь пушистый краб полностью перестал сопротивляться. Он не был мертв, но уже не представлял опасности для человека. Впервые за три дня, с тех пор, как обнаружил пушистика, Гэрнади смог расслабиться. Он заполучил свою добычу и снова остался цел и невредим. Не в первый раз он подумал, что хорошо было бы придумать быстродействующий анестезирующий аппарат для этих тварей, но тогда на них сможет охотиться каждый, и ему придется искать другую работу. Он прыгнул со спины и принялся долбить глубокое отверстие во льду перед клювом животного. Покончив с этим, он раздвинул челюсти, нащупал левую боковую артерию и, подавив дрожь, вонзил в артерию иглу с присоединенной к ней толстой трубкой. Розоватая, с сильным запахом кислоты, кровь хлынула из трубки в отверстие во льду. Он повторил это с правой артерией и присел на корточки. Не меньше двадцати литров крови должно вытечь, чтобы при разделке уберечься от порчи шкуры с драгоценным мехом. Стемнело, когда Гэрнади вошел в свою избушку. Радостный щебет раздался при его появлении, и комок белого меха, лежавший на груде пустых банок из-под масла, мелькнул в воздухе и очутился на правом плече Гэрнади..Четыре крошечных лапки вцепились в ткань полярного костюма, белый пушистый хвост обвился вокруг шеи. Розовый язычок принялся слизывать льдинки на усах. – Вот те на! – заговорил Гэрнади.– Ты еще не привык к моим отлучкам? Но я же всегда возвращаюсь! Ну, что ты натворил тут без меня? Он огляделся. Посмотрел на жалкую кипу очищенных шкур, уже увязанных для доставки в скупочный центр, на дешевые меха, которые служили ему постелью, на печь – источник тепла и средство для приготовления пищи. Кажется, Тимми вел себя хорошо. С неожиданным приступом тоски Гэрнади подумал, что снова будет скучать и маяться вдали от своей избушки, как всегда случалось в зимнее время. Следующий день прошел в приготовлениях к путешествию и в нелегких раздумьях. Северо-восточный ветер – один из феноменов Снежной. Если он будет дуть обычные шесть дней, то при движении под парусом можно будет сэкономить три литра горючего. Если теперь оставить это горючее дома, то на следующий год можно будет расширить охотничью территорию. Ведь ясно же, что наступит время, когда он не сможет охотиться. Ему бы только один по-настоящему удачный сезон, и можно будет до конца жизни спокойно проживать свои сбережения. Но езда под парусом – игра с непредсказуемым финалом: если что-нибудь пойдет не так (задержка из-за поломки, изменение маршрута, нападение ледовых волков) в запасе у него не окажется горючего. Многие предпочли бы не рисковать, но Гэрнади решился. Ведь ничем другим, кроме охоты, он на жизнь себе не заработает. Была и вторая причина для такой решительности: за годы, прожитые на Снежной, с ним никогда ничего плохого не случалось. Как только задул северо-восточный, Гэрнади отправился в дорогу. Через несколько часов пути он миновал холмы – место последней охоты на пушистика – и перед ним раскинулся глетчер – почти тысяча миль ровного льда. Холодный ветер его не тревожил: полярный костюм полностью закрывал его от ветра. Клетка с Тимми была спрятана среди кипы мехов. Мононарты мчались под парусом с почти удовлетворительной скоростью. Гэрнади мурлыкал не слишком-то мелодичную песню. Он испытывал своеобразное наслаждение от этой одинокой поездки по бескрайним снегам, в которых чувствовал себя как дома. Внезапно яркий красный свет полыхнул на половину неба. Охотничья ракета, означающая призыв о немедленной помощи. Ни секунды не раздумывая, Гэрнади направил сани в ту сторону. Если хочешь выжить в опасном окружений, надо подчиняться определенным правилам. Кто-то нуждается в твоей помощи? Помоги. Сегодня кто-то посторонний, но где гарантия, что завтра тебе самому не понадобится помощь? Даже такой мизантроп, как Гэрнади, не мог проигнорировать сигнал о помощи. Но он все-таки выругал неизвестного охотника, потому что ради него приходится делать крюк. Как раз такая ситуация и может стать причиной дальнейших неприятностей. Но, с другой стороны, если он поможет незнакомцу, то вправе потребовать взамен часть его горючего. Так что нечего беспокоиться. Через пятнадцать минут он смог увидеть, что происходит. Стая ледовых волков окружила человека. По-видимому, что-то случилось с мононартами, иначе он бы легко ушел от преследования. Гэрнади врубил сирену и лазерным лучом принялся поражать серо-белых тварей. "Как их много!" – подумал он, когда звери один за другим замертво катились по снегу. Болтают, что с каждым годом ледовых волков становится все больше. Эта огромная стая доказывает, что так оно и есть. Пушистики вымирают – волки процветают, ничего удивительного. Гэрнади снизил скорость саней, когда приблизился к удирающему человеку. Он вытянул согнутую в локте руку в надежде, что другой поймет, что от него требуется. Очевидно, спасаемый не потерял присутствия духа. В тот момент, когда сани скользили мимо, он просунул свою руку под локоть Гэрнади, одновременно с рывком оттолкнулся ногами и'упал на шкуры, лежащие в задней части нарт. Он уцепился за веревку и на некоторое время замер в таком положении, пока Гэрнади управлялся с парусом и направлял нарты прочь от весьма озадаченной стаи. Километров через десять он остановился. Теперь они достаточно далеко от волков; те не станут их разыскивать. И надо решить проблему с горючим. Спасенный сошел с нарт, потянулся с приглушенным стоном, затем приоткрыл переговорный клапан в защитной маске ровно на столько, чтобы его можно было понять и, придерживая клапан рукой в толстой перчатке, сказал: – Зовут Перри Нискайто. Огромное спасибо и все такое, сам знаешь. – Забудь об этом,– буркнул Гэрнади.– Мне нужно твое горючее. – Мое горючее? – удивленно и слегка раздраженно ответил Нискайто.– Тебе тоже придется забыть о нем. – Почему? Можно вернуться к твоим нартам и перекачать топливо. Без него мы не сумеем добраться до фактории. Второй человек – это дополнительная нагрузка, да и крюк я сделал порядочный. Второй помолчал, затем хмуро произнес: – Приятель, я попал в переделку как раз из-за того, что у меня кончилось горючее. Течь, знаешь ли. Теперь настала очередь Гэрнади помолчать. – Тогда нам туго придется,– наконец отозвался он.– Посмотрим, как далеко мы сможем уехать. Второй виновато потупился, но когда Гэрнади, даже не взглянув на него, снова взобрался в сани, Нискайто поспешно занял место среди шкур. Теперь им не хотелось разговаривать, и весь оставшийся день прошел в молчании. Только вечером, когда они построили себе иглу и отдыхали в тепле меховой одежды, вытряхнув из спецприспособлений глубоко набившийся при безостановочной езде снег, разговор продолжился. – Не понимаю,– начал Нискайто.-По всему видно, что нам не выкарабкаться живыми, а тебя, кажется, это совсем не беспокоит. Ты даже не проклинаешь меня за причиненные трудности. Гэрнади пожал плечами: – Что будет, то будет… Он надеялся, что другой поймет его нежелание вести пустые разговоры. Но такой ответ словно бы раскрыл плотину красноречия Нискайто. Он принялся рассказывать о своей жизни, вдаваясь в совершенно неинтересные для Гэрнади подробности. Выяснилось, что Нискайто принадлежит к новому поколению добытчиков пушнины. Они охотятся не сами, а нанимают аборигенов Снежной, внешностью схожих с пушистиками. – У меня нет охоты с ними связываться,– буркнул Гэрнади, демонстративно отворачиваясь.– Они меня не трогают, а я их. – Недальновидная точка зрения,– гудел наставительный голос Нискайто.– Кликетиксы довольно разумны, а если человечество желает обживать Вселенную, надо признавать равноправие других разумных существ во всех делах. Гэрнади вздохнул. С таким напарником спокойно не уснешь. Он опять повернулся, вытащил кусок жевательного табака и, не предложив другому, принялся жевать. Потом сплюнул красно-коричневую слюну и сказал: – Довольно разумны? Все их промысловые приемы один к одному слизаны с наших. Нискайто передернул плечами: – Технологический процесс – не единственный признак разумности. Во всяком случае, они прекрасно охотятся на пушистиков. А мне остается только скупать шкуры. Это намного безопаснее, знаешь ли. – Ну, конечно. А сколько кликетиксов гибнет во время охоты? – Не так уж много. Но они вовсе не обязаны охотиться ради меня. Я просто расплачиваюсь с ними товарами нашей цивилизации. Нравится тебе это или нет, но в Галактике человечество не одиноко. А это означает возможность обмениваться товарами. Что, согласись, лучше, чем обрушиваться войной друг на друга. – Возможно,– не проявил энтузиазма Гэрнади.' Нежданный гость не обратил внимания на скептицизм хозяина, но переменил тему разговора: – Ты интересный парень. У нас почти никаких шансов добраться до фактории, а ты беспокоишься о том, что аборигены гибнут на охоте. Гэрнади снова не смог удержаться от соблазна поговорить о самой большой загадке своей жизни. Из-за любви к одиночеству и неумения общаться с другими людьми слишком редко выпадал ему такой случай. И теперь он его не упустил, несмотря на то, что гость, наверняка, примет рассказ за бред сумасшедшего. – Снежная поможет,– пробормотал он с легкой надеждой, что Нискайто не потребует дальнейших объяснений, но и с чувством уверенности, что тот, конечно же, отреагирует. Так и вышло. – Откуда такое доверие к планете? – Не к самой платете. К чему-то на Снежной. – Ты имеешь в виду аборигенов? В его голосе послышались удивленные нотки. Все знали, что кликетиксы по собственной инициативе еще ни разу не помогли человеку. Они не обращают на людей внимания, пока им не понадобится какая-нибудь техническая новинка, которую они не могут изготовить своими грубыми клешнями. – Конечно, не их,– ответил Гэрнади.– Но, все равно, кто-то мне помогает. Преодолев порог психологической неловкости, он стал рассказывать, надеясь, что на этот раз говорит с человеком, который сможет объяснить происходившее с ним. Это была долгая история, но Гэрнади выбрал для примера только три случая. Один раз он провалился в расщелину, из которой невозможно было выбраться. Сверху свалилось лассо, которое оказалось привязанным к нартам. Он выбрался на поверхность, почти не веря, что это могло произойти. На несколько миль вокруг не было ни единого живого существа. В другой раз, когда он находился очень далеко от своей стоянки, у него оказалось разряженным лазерное ружье. Два дня он голодал, не имея возможности охотиться. Похоже было, что придется умирать от голода. А на третий день у входа в иглу он нашел тушу ледяного волка. И опять никого вокруг. Однажды полоз у нарт сломался так, что никакой возможности отремонтировать его не было. На ночь он соорудил иглу, а когда проснулся – новый полоз лежал рядом с нартами. Нискайто слушал его, не прерывая, и, когда Гэрнади закончил, сказал: – Я представился тебе, а ты не назвал свое имя. Теперь я знаю его. Ты – Шандор Гэрнади! Это прозвучало, словно обвинение. Очевидно, гость наслышался рассказов о Гэрнади на фактории. Никто не воспринимал его всерьез с того самого дня, когда из его памяти выпала почти неделя жизни. Однажды утром его обнаружили бесцельно бродящим вокруг склада на краю фактории. Он понятия не имел, как попал туда. Он ничего не мог вспомнить из того, что с ним было в предыдущую неделю. Гэрнади никогда не отличался особой общительностью. Он и не чувствовал в этом особой необходимости. Случись такое с кемнибудь еще, любопытный эпизод давным-давно предали бы забвению. Ну, а в его случае люди без конца болтали и подшучивали по этому поводу. И когда он начинал рассказывать о чудесной помощи, все убеждались в его невменяемости. Возможно, он сумел бы убедить Нискайто в реальности происходящего, обладай он минимальным искусством общения. Но тон, каким было упомянуто его имя, лишил Гэрнади последней надежды на продолжение разговора. – А, да ладно,– бросил он.– Я хочу спать. Будь добр, заткнись на время. На следующее утро Гэрнади выкарабкался из иглу с некоторой надеждой обнаружить возле входа то, что поможет им в беде. Однако, ничего не было. И он впервые начал испытывать нешуточное беспокойство. Может быть, таинственное "Нечто" в состоянии оказывать ему помощь только в окрестностях его летней стоянки? В силах ли оно везде следовать за ним? Из-под груды шкур на мононартах послышался слабый щебечу – щий звук. Гэрнади вдруг вспомнил, что вчера он в спешке совершенно позабыл выпустить из клетки и накормить Тимми. Он разобрал шкуры и крепко прижал к себе единственное существо, с которым его соединяло нечто вроде дружбы. Красные бусинки глаз укоризненно смотрели на него. – Прости меня, малыш! – воскликнул Гэрнади, скармливая зверьку кусочки тундрового мха.– Я был очень занят вчера. – Извиняешься? – послышался голос.– Я не понимаю… О, Земля всемогущая! Ледопрытик! – Его зовут Тимми,– отозвался Гэрнади.– И я хочу, чтобы'ты относился к нему, как к моему другу. Нискайто ответил не сразу. Он посмотрел на Тимми, затем медленно произнес: – Ты знаешь, это маленькое существо в состоянии помочь нам в решении наших проблем. Ты уже научил его какимнибудь трюкам? Гэрнади ощетинился: – Конечно, нет! – Что ж, потратим некоторое время на его обучение. Послушай, я напишу послание на языке знаков, с помощью которых общаюсь с кликетиксами. Потом Тимми доставит записку к ним! Гэрнади удивленно спросил: – Как ты скажешь ему об этом? – Ты в самом деле интересуешься только теми вещами, которые как-то тебя задевают? У ледопрытиков и кликетиксов одни и те же враги, поэтому они" помогают друг другу. Да, куда же я положил знаковый камень?.. Он порылся в карманах своего полярного костюма и вытащил небольшой.камень, испещренный крохотными царапинами. При виде его Тимми возбужденно заверещал. – Смотри, я привязываю записку вместе с камешком на шею Тимми. Видишь, он понимает, для чего это нужно. И прежде чем Гзрнади смог высказаться против отправки своего маленького друга в опасный путь, Нискайто скомандовал: – Пошел, Тимми! Ищи кликетиксов! Зверек умчался прочь, оставив у Гэрнади противоречивые чувства. Конечно, им надо использовать любой шанс, но он подобрал Тимми совсем крошкой. Сможет ли зверек самостоятельно избежать ловушек Снежной? Долго еще после наступления ночи Гэрнади ворочался с боку на бок в своей постели. Потом вдруг холодное и мокрое покрытое мехом существо проскользнуло к нему. Он испытал редкий прилив необычайной радости. В этот момент он вовсе не думал, выполнил ли Тимми поручение Нискайто. Его маленький друг вернулся, и этого было достаточно, чтобы спокойно уснуть. Они проснулись от громких трескучих звуков. Нискайто немедленно выбрался из-под мехов. – Ну, теперь можно считать, что мы выкрутились,– удовлетворенно произнес OIL-Подожди немного. Гэрнади остался в иглу. Он мало что мог понять из разговора, начавшегося за порогом, как бы ни старался. А Нискайто, по-видимому, не был новичком в переговорах. Гэрнади почесывал Тимми, скармливал ему последние клочки тундрового мха и равнодушно прислушивался к щелкающим и дребезжащим звукам, которые издавали крабовидные существа. Эти звуки могли напомнить человеческую речь только при наличии хорошего воображения. Аборигены, кажется, не оправдывали ожиданий Нискайто. Гэрнади слышал, как он несколько раз ругнулся от всей души и в раздражении хлопал рукой о снег. Когда он вернулся в иглу, Гэрнади смог убедиться, как сильно он зол. – Подлые мерзавцы! Они требуют все твои шкуры всего лишь за одну небольшую канистру горючего! Удивленный Гэрнади спросил: – У них что, есть запасы горючего? – Конечно, нет. Но они могут передвигаться по льду с огромной скоростью. Если захотят, могут доставить горючее из фактории к завтрашнему утру. – Значит, это для них не так уж и трудно. Почему же они так много требуют взамен? Нискайто пожал плечами. – Они придерживаются правила торговли: "Взять как можно больше – отдать как можно меньше". Гэрнади с подозрением посмотрел на него. – Сколько ты платил этим членистоногим за хорошую шкуру пушистика? Снова пожатие плеч. – Это когда как. Дюжину веревок, прицеп на полозьях для транспортировки тяжестей. Ну, и тому подобное. – Одну десятитысячную настоящей цены. Причем вещами, в которых они, в общем-то, и не нуждались бы, если бы не охотились вместо людей,– горько произнес Гэрнади.– А ты еще говорил красивые слова о равноправии. ' Итак, в результате таких "взаимовыгодных" торговых сделок ему приходится расплачиваться-добытыми шкурами. Это подтверждало правильность невысокого мнения Гэрнади о своих сородичах, но что толку. Он вынужден принять требование кликетиксов. Лучше разориться, чем умереть. Он поднялся и выбрался из иглу. Гэрнади зажмурил глаза от яркого света и попытался разглядеть кликетиксов. Когда он выпрямился, внезапно послышалось оглушительное щелканье и щебетание, словно бы его появление вызвало всеобщее оживление. Нискайто выбрался следом и, все еще стоя на четвереньках, прислушался. Один из крабовидных обитателей Снежной выдвинулся вперед. – Учитель,– произнес он. И заговорил медленно, очевидно, пытаясь высказаться как можно яснее.– Мы сожалеем, но мы не знали, что ты находишься здесь. Мы сейчас же отправляемся и доставим тебе топливо. По мнению Гэрнади события разворачивались слишком стремительно. Внезапное переключение от вымогательства к готовности услужить, странные слова… – Учитель?.. – Однажды ты подарил нам семидневное общение. Теперь кликетиксы могут охотиться на пушистиков и менять шкуры на все, в чем они нуждаются. Ты научил нас охоте. "Я стал чем-то вроде бога для них,– подумал Гэрнади.– Всегда надо помогать тому, кто в этом нуждается". – Я далеко от своей обычной стоянки,– вслух произнес он. Откуда вы узнали, что я – Учитель? – У тебя лиловый запах,– ответил абориген,так, словно считал, будто этим все объясняется, и двинулся к зарослям серебристых кустов.– Этот запах только твой. "Как объяснить слепому, что такое "зелень"?" – подумал Гэрнади, глядя на заросли, едва колышущиеся при движении крабовидных обитателей Снежной. На следующее утро канистра с горючим стояла возле нарт. Два человека погрузили все пожитки Гэрнади и уже заняли места поверх шкур, когда заросли серебристого кустарника слегка зашевелились, и группа кликетиксов заняла позицию впереди и по бокам от нарт. – Он не имеет права ехать,– объявил один из аборигенов,– он не расплатился. – Но он со мной,– запротестовал Гэрнади.– Я не могу оставить его здесь! – Ты должен это сделать. Ты – Учитель. Он – торговец. За ничего ничего получит. Нискайто хрипло произнес: – Если хотите, можете взять у меня неделю воспоминании. Я знаю многое, чего не знает он. – Что именно? – Я жил на десяти различных мирах, заселенных людьми. Вы не представляете, как много я видел. – Такие знания не есть собственность. И ты не создал их. Ты просто был свидетелем. Такие знания бесполезны.– Абориген повернулся к Гэрнади: – Ты только закончил охоту, когда мы попросили твое знание. Ты сразу же согласился и ничего не просил. Мы у тебя в долгу. – Трогайся, Гэрнади, не медли! – прошептал Нискайто. Гэрнади почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в бок.– Езжай прямо через них, я отвечаю за это. И не вздумай оставить меня здесь! Нискайто не нужно было прибегать к угрозам. Гэрнади не собирался оставлять его; стоило ли тогда спасать торговца от волков, чтобы тут же бросить его на произвол судьбы? Позади нарт кликетиксов не было. Гэрнади переключил реверс, и двигатель взревел. Мононарты рванулись задним ходом. Тупые концы лыж взрыли снег. Через несколько секунд они наткнулись на камни, скрывающиеся под снегом, и резко остановились. Толчок выбросил Нискайто из нарт. Он убедился, что Гэрнади не собирается оставлять его, и направил оружие в сторону кликетиксов. Теперь от толчка палец на спусковом крючке резко дернулся. Алый луч без всякого вреда для кликетиксов пронзил пустое небо. К тому времени, когда он смог бы снова найти цель, кликетиксы уже исчезли в серебристых зарослях, а Гэрнади был достаточно далеко, чтоб лазерный луч мог его достать.' Гэрнади мчался через равнину, впервые за долгое время не испытывая тревоги. Каждый человек нуждается хоть в каком-то дружеском участии, но соплеменники слишком сложны и противоречивы, чтобы чувствовать себя с. ними спокойно. Он приручил Тимми, чтобы иметь рядом живую душу. Но Тимми был для него лишь пушистой игрушкой. И сам требовал заботы и внимания. А теперь вдруг выясняется, что у него едва ли не целая планета друзей. Будущее больше не грозило тягостным одиночеством. Теперь будущее выглядело гораздо привлекательнее.
М. Хэрли
Доза
На вид это был обыкновенный кубик сахара, но какой-то бесцветный и поэтому – опасный. Он почти ничего не весил, и она играла с ним, поглаживая и перекатывая с места на место. Ладони ее вспотели от легкого страха и напряжения. Слэшер взглянул на Синди, сунул ладони под мышки, замахал локтями и закудахтал, изображая ее – домашнюю курицу. – У-ру-ру-рух,– закудахтал кто-то, присоединяясь к хору сумасшедших криков.– Цыпа-цыпа-цып! Оцепеневшая, как в кошмарном сне, и надеясь избавиться от наваждения, она поднесла кубик ко рту. – Молодчина, Синди! – воскликнул Слэшер, и все собрались вокруг нее, крича и прикасаясь к ней, ритуальным жестом посвящения. Потом все разошлись по своим привычным местам, заглотили свои дозы и замерли в ожидании кайфа. Синди закрыла глаза и сморщилась от боли, когда вихрящиеся черные и белые пятна заполнили ее сознание так, словно она видела их на киноэкране. Они сыпались, будто горошинки из лопнувших стручков, но в последнее мгновение превращались в ножи и вонзались в затылок. Она морщилась от этих ударов, пока череп не раскололся от уха до уха. Она подняла руку, погрузила пальцы в рану и закричала, когда макушка, словно крышка, откинулась назад. – Хорошо! – пробормотала она с улыбкой, когда мозги превратились в наполненный гелием шар и выплыли наружу, потянув ее за собой. Какое удивительное чувство! Какой блаженный покой! Она совершенно свободна! Синди дрейфовала по комнате, опускалась и поднималась, и малейший ток воздуха изменял направление ее полета. Она захотела и превратилась в мотылька, а потом устремилась к сияющей стоваттной лампе без абажура, что свисала с потолка. Синди несколько раз облетела вокруг нее, чтобы обнять это солнце, и прижалась к лампочке в самоубийственном экстазе. Ожог! Она скорчилась и упала, в падении превратившись в скелет с кортиком в костлявой руке и с черной повязкой, прикрывающей темную пустую глазницу. Громко клацнув костями, она ударилась о пол. Ноги отломились и ухнули в пустоту грудной клетки. Руки бешено и беспорядочно замолотили по воздуху, случайный удар кинжала отхватил уродливую черепную коробку. Остальной скелет недвижно развалился в кресле. Синди встрепенулась от удара и вскочила на ноги, все еще убежденная, что головы у нее нет. Она ощупала распростертый скелет, сграбастала череп и быстро приткнула его к собственной шее. Потом, сытая всем этим по горло, она решила отправиться домой. Через пару кварталов у нее заболели ноги, она взгромоздилась на пролетевшую мимо белку и вместе с ней спланировала над аптекой к собственному дому. Она поднялась по лестнице к себе в комнату и стала готовиться ко сну. Синди бросила сумочку на столик, скинула туфли и аккуратно поставила их рядом с сумочкой. Потом сняла грубую хлопчатобумажную рубашку и вдруг, не сумев найти шкаф, она не повесила, как обычно, рубашку на плечики, а тоже положила ее на столик. Сверху она поместила свои аккуратно сложенные джинсы. Удивительно, кто-то переставил в комнате всю мебель. Теперь, чтобы запрыгнуть в свою кровать, ей придется взбираться на столик. Но у нее не было сил расстраиваться из-за таких пустяков. Она уже собралась влезть на столик, но тут ее остановили. – Девушка! – окликнул ее мужской голос.– Подождите немного… Ведь это бессмысленно. – Кто вы? – пробормотала она, повернув лицо в его сторону.И что вы делаете в моей спальне? – Твоей спальне? – удивленным эхом отозвался он.– Вряд ли можно назвать это.спаль…-продолжил было он, но тут же оборвал фразу. – Понятно,– подытожил он вместо продолжения, уразумев, что каковы бы ни были ее проблемы, он легко сможет добиться своей цели. Незнакомец быстро переключился на другой тон. – Ты не узнаешь меня, девочка? – мягко спросил он с заметным огорчением.– Я тот, кого ты любишь больше всех. – Папа? – откликнулась она не слишком уверенно.– Папа! Папочка! – закричала она сначала лишь с желанием поверить, а затем бросилась обнимать его, вся во власти радостных чувств. Обхватив руками его плечи, она заплакала… И он явил в ответ свою любовь – вонзил клыки в теплую нежную шею. В полумиле от этого места патрульный полисмен Билл Эррада передал
своему напарнику чашку свежего кофе. Только хороший кофе способен отогнать сон в такую черт знает до чего длинную ночь. Эррада забрался в машину, вытянулся поудобнее – осторожно, чтобы не расплескать кофе,– зевнул и приготовился отдохнуть с часок. – Девять-три-девять вызывает Четвертый сектор,– прохрипела рация. – Черт,– выругался Эррада. – Ничего не поделаешь,– философски отозвался помощник. Эррада схватил микрофон, пролив при этом кофе, и нажал на кнопку ответа: – Четвертый слушает. – Билл, позвонила старушка с бессонницей, говорит, кто-то собирается прыгнуть с моста. Не хочешь проверить? – Хорошо, выезжаем. – Эррада включил мигалку и отвалил от обочины. Сирену он решил не врубать. Через три минуты они подъехали к мосту. Солнце только что проклюнулось над заливом. – Тормози! – воскликнул помощник, Эррада нажал на педаль.Приехали, но, кажется, поздно. Они выскочили из машины'и бросились к девушке, лежащей на дороге. – Бог мой! Она совсем голая. Неси одеяло! Напарник ринулся к машине, а Эррада приступил к осмотру места трагедии. Когда помощник вернулся с одеялом, Эррада накинул его на труп девушки, прикрыв заодно и лицо. – Она мертва,– просто произнес он. Они выпрямились, и Эррада заметил сумочку на стальной перекладине ограждения. Одежда, аккуратно сложенная, лежала рядом. – Все выглядит так, словно она готовилась ко сну. – Или ей казалось, что она у себя дома,– вставил напарник. – Да,– согласился Эррада.– Мне и раньше случалось наблюдать такое. Ребята хватят лишку какой-нибудь дряни и начинают чудить. Наверное, ей померещилось, что она у себя в спальне и раскладывает все по "своим местам. Мне кажется, она собиралась влезть вон туда и спрыгнуть в "свою кровать". Кто-то помешал ей. – Жалко девчонку. – Да, наркотики косят всех без разбора, – с горечью согласился Эррада и двинулся к машине.– Надо вызывать труповозку. – Смотри, что это там? – воскликнул напарник, указывая вверх. Эррада подтолкнул его, а сам вытащил револьвер и прицелился в темную фигуру среди верхних конструкций моста. – Эй, мистер, спускайтесь-ка вниз! – приказал он. Темная фигура, не обращая внимания на угрозу, распростерла руки, словно крылья, и повернулась в сторону солнца, всплывающего из устья реки. – Я способен это сделать,– невнятно произнес неизвестный. – Я могу полететь к Солнцу! Он взмахнул руками, прыгнул и пропал из поля зрения изумленных полицейских, которым оставалось только смотреть то на восходящее солнце, то друг на друга. Лишь через несколько минут старший патрульный Эррада со своим напарником смогли убедить себя, что они и в самом деле видели то, что видели. Мертвая девушка под одеялом помогла им убедиться в реальности кошмара. Эррада влез в машину и взял микрофон. – Девять-три-девять, говорит Четвертый. – Докладывайте, Четвертый. – Присылайте фургон… и не спрашивайте ни о чем. Все равно вы не поверите.Дж. Б. Файф
Продешевили
Бесплодная планета совершенно разочаровала Райлата. Она единственная подавала какие-то надежды – на все прочие рассчитывать вообще не стоило. – Уныло, как у нас на Олиттре,– подумал он в сторону Акайро.– Ничего не растет, кроме мха и ползучей мелочи. Чего еще ждать при таком освещении! Все четыре его глазных стебелька шевелились, разглядывая пологие холмы на телеэкране. С орбиты признаки жизни вообще не угадывались, и приземлились они только потому, что Акайро заметил радиацию. Радиация обычно связана с населением, а население обычно связано хоть с какой-нибудь формой агрикультуры. – А вдруг там жизнь? – с надеждой подумал тогда Акайро, возбужденно приподнимая свое синеватое треугольное тело на восьми парах ходильных конечностей. Однако теперь, рассмотрев планету вблизи, он утратил свой энтузиазм. – Ты ее осмотри,– подумал он Райлату,– а я есть хочу. Не глядя больше на экран, он достал из хранилища большой ломоть синтепищи и пластиковую тубу жидкости. Ломоть он держал двумя маленькими пищевыми конечностями, вторая пара управлялась с тубой. – Ну как ты можешь столько есть этой гадости? – подумал Райлат с раздражением.– Нам же пора выходить. Вот стошнит тебя в скафандре!.. – Энергию надо пополнять,– невозмутимо отвечал Акайро. Райлат представил ему красное пламя. – Ты скоро в ширину будешь такой, как в длину,– добавил он сердито. Развить эту мысль он не успел: Акайро вдруг бросил пищу на пластиковый стол и вразвалку побежал к приборной доске. Он отвечал за приборы и всегда смотрел на них хотя бы одним глазом. – Что-то есть?
– спросил Райлат. – Приближается источник радиации. Может, это корабль? Он заработал настройкой и выдал Райлату координаты для телеэкрана. Догадка подтвердилась: это был корабль. Конечно, не с Олиттры – обводы совсем другие и шел он слишком низко над поверхностью. – Всего один,– объявил Акайро.– Пригласим на посадку? – Пожалуй,– согласился Райлат. Он подполз к пилотскому сиденью и заработал рычагами. В верхние слои атмосферы полетела серия световых импульсов, разворачиваясь там в стандартное приветствие Галактического Кода. Чужой корабль рванулся прочь от поверхности с внушительным ускорением. Потом, опознав мирный сигнал, повернул и на малой скорости направился к олиттранцам. Райлат одобрительно шевельнул конечностями. – Раз они могут так маневрировать, значит, у них развитая цивилизация. Может, они знают необитаемые планеты, где можно достать растения для наших злосчастных земель? Акайро не ответил, занятый переводом ответных сигналов. Он анализировал спектр излучения, определяя зрительный диапазон гостей: не все существа в известной Вселенной видят одно и то же в одних и тех же лучах. – Пошли им наши звездные координаты,– велел он Райлату.– Они передают, что прилетели со звезды в Секторе… Четырнадцать, кажется. Да, вот она в каталоге: Солнце, спектральный класс 6, девять больших планет, из них три заселяет одна доминирующая раса, входящая в Конфигурацию Четырнадцатого Сектора, уровень – "цивилизованная". – А что им надо здесь, в Двенадцатом? – Не будем невежливы,– упрекнул Акайро.– Возможно, они то же самое думают про нас. Райлат промыслил ему скверный вкус, но без злости: он сам понимал, что упрек справедлив. – Я приглашаю их познакомиться,– объявил он.– Разворачивай палатку, в корабль пока звать не будем -мало ли какие у них скафандры! Соляриане приземлились так, что Райлат опять одобрительно шевельнул ножками. Открылся люк. Палатку поставили в плохо освещенной песчаной низине: Райлат не знал, насколько хорошо гости видят при таком свете и зажег над ней переносную световую трубку. Два незнакомца энергично передвигались по неровной почве. У них было по четыре крупных, далеко отстоящих друг от друга конечности, но передвижение обеспечивалось всего двумя. Их скафандры Райлат посчитал превосходно сделанными, но нефункционально кокетливыми: рабочих органов на виду не было, а скрывающие их панели – это неизбежный лишний вес. – Смотри, как легко бегут,– заметил он.– Сразу видно – они с большой тяжелой планеты. Когда соляриане приблизились, Райлат знаками пригласил их в палатку. Акайро уже запустил тепловой конвертор – как побочный продукт, он выдавал атмосферу, привычную для олиттранцев, так что они открыли головные отсеки скафандров. Более крупный солярианин, пользуясь знаками Галактического Кода, выразил одобрение устройству палатки. Его скафандр заканчивался сверху шарообразной конструкцией, частично пропускавшей свет, и сквозь нее Райлат разглядел часть существа, которую посчитал лицом. На ней было несколько рудиментарных органов, но ничего похожего на пищевые конечности. "Как же он питается?" – подивился Райлат. Единственная пара глаз сидела в углублениях и, судя по всему, не могла даже выдвигаться. "Ну и раса,– восхитился Райлде,– так далеко уйти с такой анатомией! Оборудование у них, мягко говоря, на хуже нашего. Видимо, их выручает редкостное развитие интеллекта…" – О чем он спрашивает? – подумал ему Акайро, глядя, как товарищ обменивается кодовыми знаками с солярианином. – Удивился, как быстро мы развернули палатку, и спросил, что такое тепловой конвертор. – Наверное, у них таких нет. – Не похоже. Как только я объяснил принцип получения любого вещества в качестве побочного продукта, они сразу потеряли к нему интерес. – А как они себя обозначают? Райлат проделал передней конечностью серию жестов, солярианин ответил тем же. – Этот, с оранжевой шерстью наверху, называет себя "Мастер оболочек" или, пожалуй, точнее – "Ткач" [3] . А второй, насколько я понял, зовется "Сильная верхняя конечность" [4] . Райлат снова занялся разговором с оранжевошерстым солярианином. Его менее крупный товарищ тем временем обходил палатку. Он заинтересовался системой поддержки купола за счет внутреннего давления и неуклюжими жестами дал понять Акайро свое одобрение простой, но эффективной конструкции дверного шлюза. На конвертор он больше не обращал внимания: видимо, понял его устройство после первого же объяснения. В разговоре выяснилось, что соляриане тоже дышат кислородом, но им требуется гораздо более плотная атмосфера, чем хозяевам. Занимались они, насколько понял Райлат, в основном, торговлей. Когда он сказал Ткачу, что экспедиция у них чисто исследовательская, тот предложил все же обменяться сувенирами. – Может, они знают такие планеты, какие нам нужны? – подумал Райлату Акайро. – Неразумно проявлять чрезмерное любопытство. Если мы дадим понять, насколько это для нас важно, они могут запросить за информацию немыслимую цену. – Это же неэтично! – возмутился Акайро. Райлат промыслил ему глупую свежевылупившуюся личинку и добавил, что Акайро всегда был склонен чересчур доверяться пришельцам. – Сначала полезно как следует узнать друг друга,– поучал он,– а потом уж беспокоиться об этике. Кстати, Ткач приглашает нас на корабль. Надо познакомиться с ними поближе. Из палатки выбирались по одному – громоздким солярианам это удавалось не без труда. Зато на пути к кораблю они вежливо придерживали шаг, стараясь не отрываться от олиттранцев. Оборудование солярианского корабля производило столь же приятное впечатление, как и скафандры его владельцев. В помещении, куда пригласили гостей, все говорило о высокой технической культуре. Райлата поразила роскошь планировки: пилотские отсеки располагались отдельно от жилых. – Да,– подумал он,– они же торговцы, значит, могут позволить себе не экономить корабельный объем! – Что он говорит? – спросил Акайро, следя за быстродвижущимися конечностями Ткача. – Приглашает посмотреть образцы груза. Боюсь, он все еще думает, что мы собираемся с ними торговать. Отказываться было бы невежливо, и они пошли вслед за рыжешерстым в соседнее помещение. Тот начал демонстрировать товары. Олиттранцы отметили, что соляриане предлагали в основном точные приборы и устройства, тогда как в отсеках, где они хранили приобретенное, было очень много минералов. С непонятной гордостью Ткач показал им крупные друзы белого углерода и небольшие порции нескольких тяжелых элементов. Те, что излучали свободную энергию, были упакованы в тяжелые контейнеры. Райлат не удивился. Он и сам однажды серьезно попортил свое прочное покрытие, оставив возле палатки слишком много урана – побочного продукта тепловой конверсии. А соляриане без скафандров выглядели очень тонкокожими. Прямо сквозь оболочку Ткача просматривались разветвления его кровеносной системы. – Тут для нас нет ничего интересного,– подумал Райлат. – Верно,– согласился Акайро.– Инструменты у них прекрасной работы, но и наши хорошо нам служат. А уж минералов-то можно наделать сколько угодно! – Ну, этого я им не скажу,– решил Райлат. – А что? – Ну… по-моему, это невежливо. И он передал Ткачу, что им пора возвращаться – проверить механизмы корабля и пополнить запасы в скафандрах. Проходя через жилой отсек, Райлат повел одним глазом на плоский кусок пластика, на котором меньший солярианин расставлял пищу и жидкости. Мимоходом он отметил, что пища состоит из чего-то явно синтетического и чего-то, очень похожего на овощи. На одной из круглых подставок лежали белые необработанные стебельки с зелеными листьями. Райлат вдруг сообразил, что это могут бЫть сырые, недавно выросшие овощи, он резко перевел на дих второй глаз. Недавно выросшие! Это открытие его потрясло. Прежде, чем он успел овладеть собой, глазные отростки вытянулись наполовину и ходильные ноги почти сложились, так что Райлат прижался к полу. Акайро, конечно, заметил эту реакцию – пережиток древних времен, когда лучшей защитой для их предков было припасть к земле и положиться на крепость своего мощного панциря. – В чем дело? – спросил он встревоженно. – Посмотри на их пищу! Акайро глянул – теперь у него уже дернулись глаза. – Свежие растения! Скорее спроси, где они их взяли! Райлат с трудом овладел собой. Рыжешерстый Ткач уже повернул голову к замешкавшимся олиттранцам. Оба его глаза синхронно двигались, настраиваясь то на одного, то на другого. Он явно заинтересовался. – Перестань пялиться! – приказал Райлат.– И пошли! Он заметил нашу реакцию. – Ради потомства! – настаивал Акайро.– Спроси, где он их взял! СПРОСИ! – Позже! – сурово подумал ему Райлат, решительно направляясь к выходу. Акайро раздраженно подпрыгивал на ходу, целых три его глаза были устремлены назад – на растения. – Не будь дураком!
– . упорствовал он.– Ты что, не понимаешь, что это для нас значит? У нас мор сгубил все растения, планета на грани голода, а ты тут сцены разыгрываешь! – Твой сарказм не ко времени,– отбивался Райлат.– Я не хуже тебя знаю, зачем нас послали, зато больше твоего слышал о торговых цивилизациях. И я знаю, что делаю! – Ты уверен? – Абсолютно! Сейчас же прекрати изображать слабоумного и следуй за мной. Акайро промыслил бездонное болото липкой грязи – но про себя – и поплелся к выходу. Меньший солярианин надел скафандр и вежливо проводил их через шлюз. Райлат пообещал скоро вернуться. После обычной проверки приборов и краткого отдыха Акайро зарядил визиплейер записью Галактического Кода и углубился в работу. При следующем посещении солярианского корабля он уже мог хотя бы догадываться о ходе разговора. Сам он вступать в беседу еще не решался, но понял приветствие и первые знаки Ткача. В этот день они узнали, что соляриане залетели к белой звезде только в надежде на торговлю, и ее необитаемые планеты огорчили их не меньше, чем олиттранцев. – А мы прилетели просто осмотреть планеты,– семафорил Райлат.– Мы – исследовательская экспедиция. – Нам, торговцам,– ответил Ткач,– часто приходится быть и исследователями. – Это интересно,– поддерживал беседу Райлат.– Не расскажете ли, как действует торговая экспедиция? Акайро все это раздражало. – Ну что ты простачка разыгрываешь? – нетерпеливо думал он Райлату. Тот кратко промыслил ему глазные стебли, завязанные узлом, и продолжал невозмутимо жестикулировать. Солярианин объяснял, что совсем не обязательно выменивать товар более дорогой, чем отдаешь. – Иногда,– толковал он,– сама доставка груза в другую планетную систему многократно повышает его стоимость: там он может оказаться редким или особенно нужным. – По-моему, это смахивает на мошенничество,– подумал Акайро, но на него не обратили внимания. – Я в таких вещах, конечно, не разбираюсь,– убеждал солярианина Райлат. Ткач с сомнением уставил на него свои голубые невыдвигающиеся глаза, потом повернулся к своему компаньону. Соляриане обменялись серией низкочастотных вибраций – это был, очевидно, их способ коммуникации. Потом Ткач снова повернул свою оранжевую голову к Райлату.– Я думаю, нам все-таки следует обменяться какими-нибудь пустяками на счастье или для забавы. Приятно будет сохранить сувениры на память о нашем знакомстве. Райлат изъявил согласие. Последовал ряд безуспешных попыток предложить что-нибудь, представляющее интерес для собеседника: Соляриане вежливо отказались от олиттранских инструментов, без которых Райлат мог бы обойтись. Они сказали, что инструменты хороши, но их собственные подходят им лучше. Райлат тоже не проявил интереса к безделушкам, собранным солярианами на десятке разных планет. – У нас есть хорошие карты Одиннадцатого сектора,– предложил он в свою очередь. Ткач выразил благодарность, но сказал, что в Одиннадцатый они не собираются. В конце концов он предложил снова сходить в грузовой отсек. – Спроси про растения! – приставал Акайро. – Ну как я могу? – ответил ему Райлат.– Нам нечего предложить за такую информацию! Не могут же они дать ее даром… – Ну, если ты не желаешь спрашивать, я останусь тут и буду смотреть: может, этот мелкий вынесет еще растения. – Твое дело,– ответил Райлат и ушел вслед за Ткачом. Они отправились по металлическому коридору в тот же самый склад, где Райлат уже бывал. И на этот раз он не нашел ничего интересного и со всей возможной вежливостью дал это понять солярианину. Тут он почувствовал, что Акайро требует его возвращения, и в первый же удобный момент выразил желание вернуться. – Они их сами выращивают! – возбужденно подумал ему Акайро, едва Райлат ступил на порот. – Как это? Объясни! – потребовал Райлат, заметив при этом, что соляриане тоже воспользовались возможностью приватно обменяться информацией. – РАСТЕНИЯ! – спешил Акайро.– У них тут на корабле резервуары, и они выращивают растения в воде с химикатами, а облучение искусственное! Я видел! – Как? – Стоял тут со скучающим видом, пока Сильная Конечность не предложил поводить меня по кораблю. – И ты ему показал, что нам необходимо?! – Райлат промыслил плоский пузырь чистой пластмассы.– Конечно, показал, то-то они сейчас и зашевелили ртами! Ну, Акайро! Тут Ткач обернулся к Райлату и спросил, не показать ли ему заодно гидропонные баки. Райлат согласился без излишней поспешности. Он только надеялся, что солярианин не сумеет правильно истолковать подергивание его глазных стебельков… Все вместе прошли в гидропонную, и там у Райлата чуть не отказали ноги. Вдоль всех переборок и по центру стояли большие прозрачные сосуды, полные живых растений на разных стадиях развития. Почти все они были зеленые, но разве это было важно?! Всего на мгновение он позволил себе представить вымершие поля Олиттры заново заселенными этой мощной растительностью. Проблема питания будет решена, если ему удастся раздобыть семена или черенки! Как же он устал от синтепищи… – Очень красиво,-сигналил он между тем солярианину.– Это мне напоминает густую растительность моей родной планеты. – Райлат! – в ужасе думал ему Акайро.– Как ты можешь так лгать?! Это же неэтично! – Это не ложь! Сейчас ЛЮБОЕ растение напоминает мне об Олиттре. И потом, он же не знает, что наши растения были пурпурными! Но когда Райлат увидел, что сигналит Ткач, нервы у него сдали окончательно – он попросил повторить последнюю фразу. – Я сказал, что мы с удовольствием подарим вам часть растений. Они очень питательны. – Мы редко их едим,– ответил Райлат,– но они могут приятно украсить наш простой корабль. Соляриане обменялись такими взглядами, что Райлат подумал: уж нет ли у них специфической формы телепатии? Потом Ткач потянулся к ближайшему бачку с густой зеленью. – Может быть…– начал Райлат, но увидел направленные на него глаза Ткача и передумал,– Нет, ничего. Это не важно… Ходильные ноги Акайро отказали окончательно. Он лежал на палубе, не замечая удивленных взглядов соляриан, и представлял мощнейшее извержение вулкана. Сила его мысли была такова, что Райлат отчетливо увидел себя в центре огненного столба. – Я как раз хотел спросить,– просигналил он Ткачу,– не могли бы вы уступить нам весь бачок, у вас ведь их много? Выращивание незнакомых растений скрасило бы нам скуку долгих полетов… Ткач ответил, что сделает это с удовольствием. Он даже настоял на том, чтобы дополнить подарок набором химикалий и специальным светильником. Светильник рассмотрели все вместе, и Райлат убедился, что сможет на своем корабле подвести к нему энергию. Олиттранцам дали с собой даже запас воды. Оба солярианина надели скафандры, чтобы помочь перенести бачок, укрытый в надежном контейнере. Собственно, они его и донесли – Райлату пришлось лишь изредка поддерживать драгоценный груз. Акайро на нетвердых ногах следовал за ними – глаза его все еще были наполовину втянуты. Соляриане помогли занести контейнер в олиттранский корабль, но зайти отказались. – Может быть, им тут неловко – они такие грузные и в таких громоздких скафандрах,– посочувствовал Райлат. Он снова выразил новым знакомым благодарность, а потом еще раз спросил, не присмотрели ли и они что-нибудь интересное для себя. – Ничего, ничего! – замахал конечностями Ткач.– А вы скоро стартуете? – Райлат! – взмолился Акайро.– Скажи им– ДА, скажи – НЕМЕДЛЕННО! Если у них будет время подумать, они наверняка собразят, ЧТО отдали! – Спокойно! Я сам только и жду, когда мы будем в глубоком космосе. Райлат ответил солярианину, что они действительно собираются стартовать в ближайшее время. Ткач выразил искреннее сожаление. – Скажите все-таки, что мы можем для вас сделать,– настаивал Райлат, опасаясь, как бы что-нибудь в последний момент не заставило его расстаться с добычей – Мы решили тут задержаться, осмотреть планету и поискать кое-какие минералы,– сообщил Ткач. – Интересное хобби,– неуверенно поддержал Райлат. Судя по взглядам, которыми обменялись соляриане, они были так же удивлены его оценкой, как он – их вкусами. Ну кому, в самом деле, надо искать дикие минералы? Их же можно наконвертировать, когда захочешь и сколько угодно. – Мы собирались отдохнуть на поверхности планеты,– снова заговорил Ткач, – корабельная теснота утомляет… – А! – догадался, наконец, Райлат.– Если вам может пригодиться наша палатка, то забирайте ее, пожалуйста! Это предложение Ткач охотно принял, но спросил, как же они вернут палатку олиттранцам. – Ничего страшного,– заверил его Райлат.– Мы можем ее забрать, когда прилетим сюда в следующий раз. – Райлат! – взмолился Акайро.– ПОДАРИ ему! Неужели ты хочешь сюда возвращаться?! – Собственно,– продолжал Райлат,– у нас ведь есть еще одна палатка, так что эту мы вам просто оставим. Я вам сейчас дам набор инструкций по входному шлюзу и тепловому конвертору. Надо полагать, чертежи будут вам понятны. После вручения инструкций и продолжительного обмена любезностями соляриане, наконец, откланялись. Акайро без промедления установил бесценный бак в грузовом отделении. Как только соляриане укрылись за стенами своего корабля, Райлат дал старт. Он уходил от планеты по спирали, прокладывая курс между Одиннадцатым и Двенадцатым Секторами. – А когда я сказал, что вернусь за палаткой,– поддразнил он Акайро,– ты так и поверил, что я рискну еще раз с ними встретиться? После того, как мы их обобрали! Акайро не отозвался. Райлат взглянул на него и увидел, что тот уставился на приборы во все четыре глаза. – Что там? – спросил он обеспокоенно. – Источник радиации, движущийся по спиральной траектории. Не иначе – соляриане ушли с планеты! – Какая скорость? – запросил Райлат, прикидывая, можно ли еще добавить ускорение. – Как у нас… или чуть больше. У Райлата втянулись глаза. Он лихорадочно рассчитывал, какой добавочной мощностью может распорядиться. – Догоняют? – спросил он со страхом. – Нет,– спокойно подумал ему Акайро.– Уходят в противоположном направлении. – Что?! – Именно это. И явно – на максимальной скорости. Райлат слез с пилотского кресла и подсел к приборной панели. – Я не понимаю,– подумал он.– Они же говорили, что хотят задержаться. И мы ничего такого им не оставили, чтобы так спешить. – Может, шлюзовой механизм? – Да нет… у них на корабле шлюз лучше нашего. А конвертор их не интересовал. Не станут же они с ним играть в трансмутацию элементов! – С тепловым конвертором?! Они наверняка знают более удобные способы. – Не сомневаюсь. Так что же такое у них на совести. Теряясь в догадках, Райлат вернулся к пилотскому креслу и навел экран на солярианский корабль. – Восхищаясь их безумством,– предостерег Акайро,– не будем забывать о собственной скорости. – Да… но все-таки это – поразительно… Райлат не сводил глаз с чужого корабля, пока тот не ушел за пределы экрана. – Как уносят ноги! – потрясение думал он.– Всякий бы сказал, что это они нас, а не мы их обобрали!
3
Тейлор.
4
Армстронг.
А. Меррит
Племя из бездны
К северу от нас поднялся к зениту сноп света, выходивший из-за пяти вершин. Его лучи устремлялись вверх сквозь столб голубоватого тумана, края которого были видны так же четко, как дождь, идущий из грозовой тучи. Он походил на свет фонаря в голубом тумане и не давал никакой тени. Когда он устремился вверх, черные вершины стали видны четче, и я заметил, что вся гора имеет форму ладони. По мере того, как свет очерчивал ее контуры, гигантские пальцы распрямлялись, словно ладонь хотела что-то схватить или втолкнуть обратно. Светящийся столб на мгновение замер, а затем распался на тысячи маленьких ярких шаров, которые заколебались, а потом опустились вниз, как будто что-то искали. Лес замер, все звуки стихли. Я чувствовал, что собаки жмутся к моим ногам; они тоже умолкли, но тельца их дрожали, шерсть на загривке поднялась дыбом, а глаза, наблюдавшие за огоньками, остекленели от ужаса. Я взглянул на Андерсона, устремившего взгляд на север, туда, где сноп вновь поднялся вверх. – Это не может быть полярное сияние,– сказал я, еле двигая губами, такими сухими, словно Лао Т'цай насыпал мне в рот пыль страха. – Если это и сияние, то я никогда такого не видел,– откликнулся Андерсон.– Да и кто слышал, чтобы сияние бывало в это время года? Затем он громко произнес то, что вертелось и у меня на языке. – Я начинаю думать, что там идет какая-то охота,– сказал он.-Дьявольская охота; нам повезло, что мы находимся за ее пределами. – Каждый раз, когда сноп света поднимается вверх, мне кажется, что гора движется,– сказал я.– Что за этим кроется, Старр? Это напоминает мне замерзшую ладонь из облаков, которую Шан Надур поместил перед Вратами Вампиров, чтобы удержать их в норах, вырытых Эблисом. Он поднял руку, прислушиваясь. С севера и сверху доносился шепот. Он не походил на шелест северного сияния, на тот щелкающий звук, издаваемый духами ветров, дувших в момент Сотворения и мчащихся сквозь скелеты листьев древних деревьев, давших убежище Лилит. Это был шепот, содержащий в себе приказ. Он звал нас, чтобы мы отправились туда, откуда выходил сноп света. Он притягивал, в нем звучал торопящий мотив. Коснувшись моего сердца тысячью маленьких, перемазанных страхом пальцев, он наполнил меня стремлением бегом броситься к нему и слиться воедино с этим светом. Так, должно быть, чувствовал себя Улисс, когда, привязанный к мачте, слушал чарующее пение сирен. Шепот стал громче. – Что, черт возьми, творится с этими псами? – яростно воскликнул Андерсон.– Ты только взг-гЙни! Маламуты визжа помчались к свету. Мы видели, как они исчезали за деревьями. Какое-то время мы слышали их жалобный вой, потом он стих, и осталось только настойчивое журчание в воздухе. Поляна, на которой мы разбили лагерь, открывалась прямо на север. Думаю, мы ушли миль на триста за первый поворот Коскоквима в направлении Юкона и, наверняка, находились в девственных краях. Мы шли на север из городка Доусон, стоявшего в излучине реки Спринг, двигаясь прямо к затерянным пяти вершинам, между которыми, как сказал нам шаман из племени атабасков, золото выплывает, как замазка между пальцами сжатой ладони. Мы не сумели найти ни одного индейца, который согласился бы сопровождать нас, все они утверждали, что земля Открытой Руки проклята. Вершины мы заметили накануне, когда они рисовались на фоне пульсирующего зарева, а теперь видели свет, который нас к ним привел. Андерсон замер. Сквозь шепот пробился легкий стук и шелест, словно к нам приближался небольшой медведь. Я подбросил в костер несколько поленьев, а когда огонь стал больше, увидел нечто, появляющееся из-за кустов. Оно шло на четвереньках, но совершенно не походило на медведя. Внезапно меня осенило – оно походило на ребенка, карабкающегося по лестнице. Передние лапы оно поднимало гротескно инфантильным способом. Существо приблизилось, мы потянулись за оружием – и тут же отложили его, поняв вдруг, что это ползущее нечто является человеком! Действительно, это был человек. Он неуверенно дополз до костра, по-прежнему высоко, как при подъеме, поднимая конечности и ударяя ими. – Безопасно,– прошептал он голосом, бывшим отражением шепота, витавшего над нашими головами.– Здесь вполне безопасно. Они не могут выбраться за пределы голубого, не могут до вас добраться… разве что вы пойдете к ним сами… Он повалился на бок. Мы подбежали, и Андерсон наклонился. – Боже мой, Френк! – воскликнул он.– Смотри! Он указал на руки человека. Запястья их были покрыты обрывками какой-то толстой ткани, а самих ладоней просто не было! Когда-то они были сжаты в кулаки, а затем плоть с них была содрана до самых костей. Сейчас они выглядели, как ноги маленького черного слона. Я провел взглядом вдоль тела: вокруг бедер обвивался тяжелый пояс из желтого металла, от которого отходило кольцо и несколько звеньев белой сверкающей цепи! – Кто он? И откуда здесь взялся? – спросил Андерсон.– Смотри, он спит, как убитый, и даже во сне старается куда-то подняться. Его колени… боже, как он вообще на них передвигался? Все было так, как говорил Андерсон. Несмотря на глубокий сон, в который погрузился человек, его руки и ноги по-прежнему двигались страшными размеренными движениями. Это 'было так, словно они жили своей собственной жизнью и совершали свои движения независимо от неподвижного тела. Это были движения семафора. Если когда-нибудь вы стояли позади поезда и видели, как опускаются и поднимаются крылья семафора, вы знаете, о чем я говорю. Внезапно висевший в воздухе шепот стих. Сноп света опал и больше уже не поднимался. Лежащий человек замер. Короткая аляскинская ночь кончилась и наступил рассвет.Андерсон протер глаза и повернулся ко мне. – Приятель! – воскликнул он.– Ты выглядишь, словно перенес тяжелую болезнь! – Ты тоже, Старр,– сказал я.– Понимаешь что-нибудь в этом? – Думаю, ответ находится здесь,– сказал он, указывая на фигуру, неподвижно лежащую под одеялами, которыми мы ее накрыли.– Чем бы ни был этот ответ, именно от него он бежал. Это не было сиянием, Френк, больше всего это походило на разжигание какого-то странного костра, о котором не предупредило нас это племя атабаскинских проповедников. – Сегодня мы уже не пойдем дальше,– решил я.– Нам не разбудить его даже за цену всего золота, выплывающего между пальцами пяти вершин. Мужчина был погружен в сон, такой же глубокий, как Стикс. Мы обмыли и забинтовали обрубки, бывшие некогда его ладонями, а он даже не шевельнулся все это время: лежал так, как упал, с поднятыми руками и согнутыми ногами. – Почему он полз? – прошептал Андерсон.– Почему не шел? Я начал пилить обруч вокруг его пояса. Он был золотым, но с таким золотом я никогда не имел дела. Чистое золото бывает мягким. Это тоже было мягким, но, казалось, пульсирует какойто нечистой, собственной жизнью; оно прилипало к напильнику. Разрезав, я разогнул его и закинул подальше. Оно было отвратительно! Мужчина проспал весь день. Наступила ночь, а он продолжал спать. В ту ночь не было ни снопа света, ни ищущих шаров, ни шепота. Казалось, что с этих мест снято какое-то страшное заклятие. Был полдень, когда человек проснулся, и я даже подпрыгнул, услышав его певучий голос. – Сколько я проспал? – спросил он. Его светло-голубые глаза стали какими-то странными. – Всю ночь…– и почти два дня,– ответил я. – А прошлой ночью вы видели свет? – он оживленно указал на север.– Слышали шепот? – Ни того, ни другого,– ответил я. Откинув голову назад, он посмотрел прямо в небо. – Неужели они сдались? – скакал он наконец. – Кто сдался? – спросил Андерсон. – Как это кто? Племя из Бездны,– тихо ответил человек. Мы уставились на него. – Племя из Бездны,– повторил он.– То, которое Дьявол сотворил еще перед потопом и которое каким-то образом избежало мести. Бога. Вам с их стороны ничего не грозило… разве что вы откликнулись бы на их зов. Они не могут выйти за пределы голубого тумана. Я был их пленником,-'– просто закончил он,и шепотом они пытались вернуть меня обратно! Мы с Андерсоном переглянулись, подумав об одном и том же. – Вы ошибаетесь,– сказал он.– Я не спятил. Дайте мне только немного выпить. Скоро я умру, но прежде, чем это произойдет. я хочу, чтобы меня забрали как можно дальше на юг, а потом разведите костер и сожгите меня. Я хочу принять такую форму, чтобы никакие дьявольские чары этого племени не могли вновь затащить туда мое тело. Сделайте это, когда я вам о них расскажу…– он заколебался.– Кажется, с меня сняли цепь? – Я распилил ее,– коротко ответил я. – Слава Богу и за это,– прошептал он, а потом выпил водку с водой, которую мы поднесли к его губам. – Руки и ноги мертвы,– сказал он.– Так же мертвы, как скоро буду я сам. Что ж, они хорошо потрудились. А теперь я расскажу вам, что находится там, за Ладонью. Ад! – Послушайте. Меня зовут Стентон, Синклер Стентон. Выпускник Йельского университета 1900 года. Путешественник. В прошлом году вышел из Доусона в поисках пяти вершин, поднимающихся, как ладонь, между которыми течет чистое золото. Вы ищете то же самое? Так я и думал. Поздней осенью прошлого года мой товарищ заболел, и я отправил его обратно с несколькими индейцами. Остальные вскоре сбежали от меня. Но я решил не сдаваться. Построил шалаш, запасся продовольствием и переждал зиму. Весной двинулся дальше. Спустя неполные две недели я увидел пять вершин, но не с этой стороны, а с обратной. Дайте мне еще водки. – Я сделал слишком большой крюк,– продолжал он.– Пошел слишком далеко на север. С этой стороны не видно ничего, кроме леса, доходящего до самого подножия Открытой Руки, а вот с другой… Он помолчал. – Там тоже лес, но он не заходит так далеко. О нет! Я вышел из него, и передо мной предстала раскинувшаяся на много миль плоская равнина. Она выглядела такой же старой и разрушенной, как пустыня вокруг руин Вавилона. На краю ее вздымались вершины, а между мной и ими стояло что-то, похожее на барьер из скал. Потом я наткнулся на дорогу. – Дорогу? – недоверчиво воскликнул Андерсон. – Да,– сказал человек.– На каменную, идеально ровную дорогу, утоптанную так, словно сотни миллионов ног тысячелетиями ходили по ней. По обе стороны находились песок и груды камней. Я заметил эти камни только через некоторое время, а форма груд, которые они образовывали, навела меня на мысль, что сотни лет назад они могли быть домами. Я чувствовал в этом деятельность человека, и в то же время в них было что-то древнее. Так вот… Вершины приближались, груды развалин стали чаще. Они производили впечатление покинутых необычно и, казалось, излучали что-то, коснувшееся моего сердца, как прикосновение духов, настолько древних, что они могли бы быть только духами домов. Однако, я шел вперед. Вскоре я понял, что невысокий барьер у подножия вершин был еще одним, более широким поясом руин. Открытая Рука находилась на самом деле гораздо дальше. Дорога проходила между двумя высокими скалами, стоящими, как ворота. Рассказчик опять помолчал. – Это и были ворота,– продолжал он.– Я дошел до них, миновал и тут же упал, судорожно хватаясь за землю. Я находился на широком каменном уступе, а подо мной была пропасть! Представьте себе Большой Каньон, только в пять раз шире и без дна – вот во что я заглядывал. Я как будто смотрел за грань рассеченного мира, в глубь бесконечности, где кружат планеты! На дальнем конце стояли те пять вершин, словно огромная, предостерегающая ладонь, вытянутая к небу. Край пропасти изгибался по обе стороны от меня. Видеть можно футов на тысячу – дальше все закрывал густой голубой туман, напоминавший.голубизну, видимую в сумерках и собирающуюся на вершинах гор.. А сама расщелина была ужасающей, как маорийский Залив Раналак, разделяющий мир живых и мертвых, через который может перепрыгнуть новоосвободившаяся душа, но уже никогда не найдет сил пересечь его обратно. Я отполз от края и встал, опершись рукой на один из столбов этих ворот. На нем находились какие-то скульптуры. Еще достаточно четко виднелась фигура огромного человека, стоявшего спиной к наблюдателю. Руки его были вытянуты, на голове – странное островерхое украшение. Я взглянул на соседнюю скалу,– там виднелась точно такая же фигура. Столбы были треугольными, а изображения находились на сторонах, отвернуть^ от расщелины. Казалось, фигуры что-то скрывают. Я пригляделся, и мне показалось, что за их вытянутыми руками виднеются другие фигуры. Видел я их очень смутно, но похожи они были на больших распрямленных улиток. Их набухшие тела были едва обозначены, за исключением голов, напоминавших^ шары. Были они невероятно мерзки. Я вновь повернулся к пустоте, вытянулся на камне и заглянул вниз. В глубь расщелины вела лестница! – Лестница! – воскликнули мы. – Да,– ответил человек, так же спокойно, как и прежде.– Она выглядела не высеченной в камне, а, скорее, встроенной в него. Ступени имели около шести футов длины и трех ширины, они уходили вниз и исчезали в голубой мгле. – Кто мог создать такую лестницу? – спросил я.– Лестницу, встроенную в стену пропасти и ведущую в глубь бездонной расщелины?