Фата-Моргана 3

Сэм расставил вокруг белого стола металлические стулья, и они сели.

– Как он себя чувствует, Сэм?
– спросил Бэбкок.

Сэм улыбнулся и опустил голову.

– Утром он в хорошем настроении.

– Говорит с тобой? Вы играете в шахматы?

– Редко. Обычно он работает. Немного читает, иногда смотрит телевизор.

Улыбка Сэма была искусственной. Он сцепил пальцы, и Синеску заметил, что костяшки на одной ладони побелели, а на другой – нет. Он отвернулся.

– Вы из Вашингтона, правда? – вежливо спросил Сэм. – Первый раз здесь? Простите… – Он встал со стула, заметив за стеклянными дверями какое-то движение. – Похоже, кончили. Подождите немного здесь, я посмотрю.

Сэм вышел. Двое мужчин сидели молча. Бэбкок сдвинул маску, Синеску, видя это, последовал его примеру.

– Нас беспокоит жена Сэма, – сказал Бэбкок, наклоняясь ближе. – Сначала это казалось хорошей идеей, но она чувствует себя здесь очень одиноко, ей у нас не нравится, здесь нет движения, детей…

Дверь снова открылась, и появился Сэм. Он был в маске, но тоже сдвинул ее вниз.

– Прошу вас.

В комнате жена Сэма, тоже с масочкой на шее, наливала кофе из фаянсового кувшинчика в цветочек. Она лучезарно улыбалась, но вовсе не казалась счастливой. Напротив нее сидел некто высокий в серой рубашке и брюках, откинувшийся назад, вытянув ноги и положив руки на подлокотники. Он не шевелился. С лицом его было что-то не в порядке.

– Вот и мы, – сказал Сэм, потирая руки. Жена взглянула на него с вымученной улыбкой.

Высокая фигура повернула голову, и Синеску испытал потрясение, поскольку лицо было из серебра: металлическая маска с удлиненными вырезами для глаз, без носа, без губ, на их месте были просто изогнутые поверхности.

– …Эксперимент? – произнес механический голос.

Синеску вдруг сообразил, что замер над стулом, и сел. Все смотрели на него. Голос повторил свой вопрос:

– Я спрашивал, вы приехали, чтобы прервать эксперимент?

Сказано это было равнодушно, без акцента.

– Может, немного кофе? – Ирма подвинула ему чашку.

Синеску вытянул руку, но она дрожала, и он торопливо отдернул ее.

– Я приехал только для того, чтобы установить факты, – ответил он.

– Вранье. Кто вас прислал? Сенатор Хинкель?

– Да.

– Вранье. Он был здесь лично. Зачем ему посылать вас? Если хотите прервать эксперимент, можете мне об этом сказать.

Лицо под маской не двигалось, когда он говорил, и голос шел как будто не из-под нее.

– Он хочет только сориентироваться в ситуации, Джим, – сказал Бэбкок.

– Двести миллионов в год, – снова сказал голос, – чтобы продлить жизнь одному человеку. Согласимся, что это не имеет смысла. Да вы пейте, а то кофе остынет.

Синеску заметил, что Сэм и его жена уже выпили и натянули масочки. Он торопливо взял свою чашку.

– Стопроцентная неспособность к труду при моей должности дает пенсию в размере тридцати тысяч в год. Я мог бы превосходно жить на эту сумму. Неполные полтора часа.

– Никто не говорит о прекращении эксперимента, – вставил Синеску.

– Ну тогда скажем об ограничении фондов. Это определение вам больше нравится?

– Возьми себя в руки, Джим, – сказал Бэбкок.

– Ты прав. С вежливостью мы не в ладах. Так что же вас интересует?

Синеску глотнул кофе. Руки у него все еще дрожали.

– Почему вы носите маску?.. – начал он.

– Никакой дискуссии на эту тему. Не хочу быть невежливым, но это чисто личное дело. Спросите лучше… – Без всякого перехода он вдруг вскочил с криком: – Черт побери, заберите это!

Чашка Ирмы разбилась, кофе черным пятном растекся по столу. Посреди ковра сидел, склонив голову, коричневый щенок с высунутым языком и глазами как бусинки.

Столик опасно наклонился, жена Сэма вскочила, слезы выступили у нее на глазах. Схватив щенка, она выбежала из комнаты.

– Я пойду к ней, – сказал Сэм, вставая.

– Иди, Сэм, и устройте себе выходной. Отвези ее в город, сходите в кино.

– Пожалуй, я так и сделаю, – сказал Сэм и вышел.

Высокая фигура села снова, двигаясь при этом, как человек; откинулась на спинку, как и прежде, с руками на подлокотниках, и замерла. Ладони были идеальны по форме, но какие-то странные; что-то неестественное было в ногтях. Каштановые, гладко зачесанные волосы над маской – это парик; уши были из пластика. Синеску нервным движением натянул свою марлевую маску на рот и нос.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он, вставая.

– Хорошо. Я хочу еще показать вам машинный зал и секцию научных исследований, – согласился Бэбкок. – Джим, я скоро вернусь. Нам нужно поговорить.

– Пожалуйста, – ответила неподвижная фигура.

Бэбкок принял душ, но рубашка у него вновь была мокрой под мышками. Тихоходный лифт, зеленый ковер. Холодный, затхлый воздух. Семь лет работы, кровь и деньги, пятьсот лучших специалистов. Секции психологическая, косметическая, медицинская, иммунологическая, серологическая, научная, машинный зал, снабжение, администрация. Стеклянные двери. Квартира Сэма пуста; он с женой поехал в город. Ох уж эти психологи. Хорошие, но лучшие ли? Трое первых отказались сотрудничать. "Это не обычная ампутация, этому человеку ампутировали все".

Высокая фигура даже не дрогнула. Бэбкок сел напротив серебряной маски.

– Джим, поговорим серьезно.

– Плохие новости, а?

– Конечно, плохие. Я оставил его наедине с бутылкой виски. Поговорю с ним перед отъездом, но Бог знает, что он там наговорит в Вашингтоне. Слушай, сделай это для меня и сними маску.

– Пожалуйста. – Рука поднялась, взялась за край маски и стянула ее. Под маской скрывалось загорелое лицо с точеными носом и губами, может, не красивое, но нормальное. Довольно приятное лицо. Только зрачки были слишком велики и губы не шевелились, когда он говорил. – Могу снять все по очереди. Это что-то изменит?

– Джим, косметическая секция билась над твоим лицом восемь с половиной месяцев, а ты заменяешь его маской. Мы спрашивали, что тебе не нравится, и были готовы изменить все, что ты захочешь.

– Я не хочу разговаривать на эту тему.

– Ты говорил что-то об ограничении фондов. Это была шутка?

Минута молчания.

– Я не шутил.

– В таком случае, Джим, скажи мне, в чем дело. Я должен знать. Эксперимент не будет прерван, тебя будут удерживать при жизни, но это и все. В списке уже семьсот желающих, из них два сенатора. Допустим, кого-нибудь из них завтра вынут из разбитой машины. Тогда будет поздно для дискуссии; мы должны знать уже сейчас, позволить ли им умереть или дать тело, подобное твоему. Поэтому мы должны поговорить.

– А если я не скажу правды?

– Зачем тебе лгать?

– А зачем обманывают больных раком?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, Джим.

– Попробуем по-другому. Я выгляжу как человек?

– Конечно.

– Вранье. Приглядись к этому лицу. (Холодное и невозмутимое. За искусственными зрачками блеск металла.) Предположим, что мы разрешили все прочие проблемы и я мог бы завтра поехать в город. Ты можешь представить меня гуляющим по улицам, входящим в бар, едущим в такси?