Фатум. Том второй. Голова Горгоны.
Шрифт:
Капитан резко повернулся к оставшемуся за спиной атрио и едва не поскользнулся: под ногами суетливо шурхнула с кучи отбросов крупная, как кошка, крыса.
– Дель Оро! – зычно гаркнул он.
Дважды повторять не пришлось. От собравшихся у костров, ярким светом полыхавших вдоль площади, быст-ро отделилась приземистая фигура. И вскоре в мерцающей темноте Луис разглядел подошедшего волонтера. Глаза его казались глубокими рытвинами, в густых усах запутались крошки лепешек и мяса. Капитан снял перчатку и протянул руку. Ее крепко сжимала шершавая ладонь Сыча.
Луис не случайно окликнул метиса: у этой бестии
– Колдовской час, дель Оро… Не так ли?
– Мой любимый, сеньор, – на губах Сыча играла улыбка койота. – А что? – Он вдруг разом напрягся, превратившись в кусок стального прута.
– Ты знал Муньоса, торгаша из Сан-Мартина?
– Этого идиота? Что с ним?
– Ничего. – Де Аргуэлло таинственно улыбнулся. – Возьмешь еще двоих и собирайся… Скажешь им: будут меньше чесать языки – каждому по галлону36 мескаля37 из погребов Санта-Инез…
– А куда едем? – голос Рамона треснул, как рвущееся по шву седло.
– Похоже, на тот свет, парень… На охоту за дьяволом… – капитан не спускал пристального взгляда с лица мексиканца.
– А вы веселый человек, сеньор де Аргуэлло, – наконец прохрипел тот. – Решили сыграть в кости с духами, для которых мы сами слепые щенки. Им видно всё, дон, и известно тоже… Клянусь Святым Симеоном, – он перешел на шепот, – они даже знают, что мы сейчас замышляем против них… – Сыч промокнул шерстяным серапе бисер жемчужной испарины, выступившей у него на лбу, и неуверенно бросил: – Так ведь темь на носу, хозяин?
– То-то и оно… Поедем в ночь, приятель, чтоб уж наверняка пощекотать нервы. – Он заглянул в узкие глаза Рамона. – Я что-то не пойму тебя, дель Оро… Ты что же, навалил в штаны? Или перестал любить золото? За шкуру сей твари нам причитается тридцать тысяч!
– Золото! А я вот слышал, что оно от дьявола, сеньор. И что деньги Сатаны пропадают при белом свете, не выдержав Господней благодати…
– Дур-р-ак, – не меняя тона, отбрил капитан. – Зачем дьяволу такое золото, что канет при свете? Ведь только на него он и покупает грешные души таких обезьян, как ты.
«А таких, как ты, белая тварь?.. – закусив злость, по-думал Сыч, но перечить не взялся. – Черт с ним, пожалуй, Сам Господь Бог не властен над золотом… Уж если мне и ложиться в могилу, так богатым!» – заключил он и прохрипел:
– Ну, что ж… доброй охоты, как говорят у нас. Вдруг, да вам повезет: схватите этого пикаро за хвост или ко-пыто…
– Не мне повезет, а нам, дель Оро! – пальцы Луиса впились в плечо волонтера.
– Ладно, хозяин… Покричим ЕГО на болотах или на этих чертовых полях. Может, ОН и взаправду вынырнет к нам со своей головой под мышкой, но тогда, – Сыч привыч-ным движением взялся за короткий мушкет с револьверным восьмизарядным магазином и фитильным запалом, – кто бы он ни был, я буду говорить с ним вот этим потрошителем. И будь я проклят, сделаю приятное его душе на небесах.
– Ну, наконец-то, Рамон, узнаю старину дель Оро. Рад за твои мозги… Ты же знаешь, в этой жизни я больше всего уважаю два голоса: свой
и смерти.* * *
Четверть часа спустя кавалькада из четырех всадников промчалась через атрио за ворота миссии мимо разинувшего рот сержанта Винсенте Аракаи и его солдат. Одуревшие от возлияний кукурузного самогона и отборной картечи ругани сеньора де Аргуэлло, они, обутые в башмаки с длинными, по прадедовской моде, мысами, с аркебузами и гизбрмами в руках с тревогой пялились вослед пронесшимся всадникам.
Трудно припомнить случай, чтобы в доминиканской миссии Санта-Инез аккорды гитар и болтовня затихали постепенно. Веселье бурлило обычно всю ночь, а потом, точно по мановению дирижера, оркестр сумятицы и шума смолкал. На миссию падала тишина, как тяжелая крышка по-греба, и слышались лишь шорохи ночи: всхрап лошадей, танцующих в коррале под тоскливую волчью флейту, по-скрипывание незакрытой двери, плач ребенка, потерявшего материнскую грудь, да усталое бормотание во сне.
Но в эту ночь покоя не было. Не прошло и часу, как сладкие чары Морфея вспороли пронзительные ноты кавалерийской трубы. Кругом слышались взрывы ругани, грохот каблуков и ржание лошадей. По двору быстрым пружинистым шагом шел ротмистр Симон Бернардино. Обрубок его уха воинственно топорщился вверх, впалые щеки вол-нили сухожилия желваков.
– Сержант Аракая! – рявкнул он. – Где, черт возьми, этот жирный хомяк?.. – сухие пальцы теребили темляк сабли.
Откуда-то выбежал перепуганный коррехидор. Он был в надвинутой набекрень шляпе, под мышкой болтались голенища сапог и сабля, в зубах коптила техасская двадцатицентовая трубка.
– Ага! Сержант Аракая! Вовремя, как всегда! – рот-мистр грозно распушил усы. – Я оставлен за командира. Слушайте приказ: выдать двойную норму фуража ло-шадям…
– Вы очень заботливы, команданте! – хрипуче пискнул сержант. – Неплохо было бы позаботиться и о тройной норме для драгун!.. – Глаза его преданно смотрели на сурового ротмистра, живот, казалось, перекатился бочонком в грудь и теперь рвал ее от натуги. Симон Бернардино лишь изумленно покачал головой. Признаться, он не ожидал такой верноподданической прыти.
– Приказы не обсуждаются, сержант! Исполняйте!
– Но команданте! – возмущенно хлопая себя по вставшему на место брюху, возразил коррехидор. – Клянусь Святой Магдалиной, это невозможно! Обед был слишком плотным…
– Молчать, сволочь! Исполнять!
Сержант что-то хрюкнул испуганно и загремел прочь.
– Тревога! Тревога! Что за черт? – полупьяные драгуны бестолково носились по двору; сталкивались, ругались и очумело оглядывались на врата, словно ожидая, что сейчас там появятся полчища воскресшего Монтесумы38.
Посредине атрио у каменного креста, опершись на посох, стоял отец Игнасио и наблюдал за суматохой. Внимание его серых глаз привлек гонец, заботливо накидывающий хлопковую попону на спину запаленного жеребца.
Священник подошел к нему и окликнул вопросом:
– Что-нибудь случилось, сынок?
Солдат стянул с головы шляпу, вытер загорелое, сырое от пота лицо и хмуро кивнул:
– Там, – он устало махнул на север – видели кого-то… Они напали на русских, сожгли мельницу на Славянке39 и ушли на Восток.