Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945
Шрифт:
– А что дает установка в пятьсот мегагерц, этот несчастный моторизованный гигантский «носорог» из Вюрцбурга?
– Падение не превышает десяти процентов.
– Но, доктор, использовать этого «носорога» просто невозможно. Это чудовище не может работать в активном режиме. Вам доводилось в последнее время встречаться с сотрудниками «Телефункена»? Им удалось добиться какого-нибудь прогресса с нашей установкой на сантиметровых волнах?
– Я видел у них много новинок.
– Мой дорогой доктор, я спрашиваю, удалось ли им добиться успехов?
– Я склонен считать…
– Понятно! Что ж, думаю, мне придется самому отправиться к ним. Какого черта! Что толку в «А-4», если разброс попаданий так и будет составлять восемнадцать километров? Если на «Телефункене» впрягутся как следует, то еще в этом году нам удастся посылать
– Вам стоит познакомиться с нашими новыми имитаторами для проверки различных механизмов системы управления и сервомеханизмов, а также с имитатором траектории. Он показывает недопустимый уровень амплитуды колебаний ракеты в разреженном воздухе, когда после сорока трех секунд полета, почти к завершению времени горения, включается радарный луч.
– Вы уже не раз мне это рассказывали. У меня начинают мерзнуть ноги. Что по этому поводу думает доктор Херманн? Разве в разреженном воздухе не та же величина аэродинамического торможения?
– Поскольку к концу управляемого участка траектории плотность воздуха стремительно падает, уменьшается и сила таранного давления – как и величина естественных аэродинамических колебаний. Но энергия полета самой ракеты остается практически неизменной. Сигналы, поступающие по лучу, продолжают увеличивать амплитуду колебаний. Разброс, вместо того чтобы уменьшаться, возрастает.
– Тут вы не убедили меня, доктор. Вы не должны внезапно уводить ракету с прямого курса, а также пускать в ход луч радара вплотную ко времени отсечки топлива. Если ракета с самого начала полета выдерживает курс по лучу радара и малейшее отклонение от него тут же корректируется, большого размаха колебаний не должно быть.
– Я и не настаиваю на этом. Но во всяком случае, могу доказать, что данный эффект существует.
– Ну что ж, доктор, покажите, что у вас нового.
Большинство дискуссий со Штейнхофом проходили таким же образом. Сначала он, преисполненный оптимизма, называл самые фантастические цифры и даты поставок. Затем горький опыт вызывал у него разочарование. Он становился осторожен – и даже чрезмерно. Но его способности не вызывали сомнений. Его отдел великолепно справлялся со своими обязанностями и за несколько лет своего существования, благодаря исключительно толковым сотрудникам, проделал просто блистательную работу.
Войдя в одну из многочисленных лабораторий, мы увидели ряд имитаторов различной конструкции. Обилие кабелей вело к подключенным электрическим «миксерам», в которых различные внешние и внутренние факторы воздействия, возникающие во время периода горения, сочетались и трансформировались в единственный сигнал, который и подавался на сервомеханизмы.
Перед создателями наших имитаторов была поставлена задача – заменить ими длительные эксперименты, которые проводились с собранной ракетой на дорогостоящих испытательных стендах. Имитаторы приходилось неоднократно переделывать и улучшать, пока наконец они не стали полностью соответствовать поставленным задачам. Вот какие факторы им предстояло исследовать – момент инерции, действие аэродинамических сил, торможение воздуха, работу стабилизаторов. В дополнение надо было снимать характеристики систем управления и контроля, увеличения «позиционного отклонения» и его производных. Под «позиционным отклонением» мы имели в виду угол отклонения от оси ракеты, определяемый гироскопом, и отклонение по горизонтали от линии луча, ведущего ракету.
Суммарный эффект всех этих факторов, некоторые из которых были довольно переменчивы, был теоретически исследован с помощью надежных расчетов. И их результаты теперь предстояло проверить в ходе практических лабораторных испытаний, чтобы установить влияние каждого фактора. В жизнь вошла имитационная техника.
На первом этапе ее развития механика ракеты была представлена грузами и пружинами. Контрольная аппаратура была подлинная, та самая, что использовалась во время стартовых испытаний. На втором этапе, который Штейнхоф и демонстрировал мне сегодня, механические аналоги были частично заменены электрическими. Программное устройство регулировало изменения различных факторов – точно так же, как они меняются в реальном полете. Имитатор быстро и безошибочно фиксировал их влияние. Поведение ракеты при различных условиях
полета, когда она получала различные сигналы, читалось на экранах измерительной аппаратуры и отражалось на лентах осциллографов.Пока Штейнхоф и его инженеры объясняли мне их действие, я наблюдал за работой имитаторов, которые испытывали наш механизм управления. Вместо лопастей обыкновенных стабилизаторов, которыми управляли сервомеханизмы, были длинные стрелки, которые двигались по шкале. Я наглядно видел, какой чувствительностью обладал механизм управления. Отклонения и повороты стартового стола, практически незаметные для невооруженного глаза, не успев начаться, тут же «пресекались». Стоило только «ракете» на стартовом столе произвести несколько колебаний, как они тут же затухали, и «ракета» возобновляла движение, заданное гироскопом.
Я внимательно проследил, как имитатор траектории заставлял работать рулевое управление все время горения, и видел, как ракета, получив сигнал, покачивается на курсе. Я решил поговорить на эту тему с фон Брауном и доктором Херманном.
Было уже около полудня, когда я вернулся в административный корпус, где меня ждала неизбежная бумажная работа.
После завтрака я вместе с фон Брауном посетил конструкторский отдел, останавливаясь у каждого кульмана. Фон Браун, как обычно, был полон вопросов и неуемного желания тут же все совершенствовать. Мы обсудили трудности с доставкой наших чертежей на производство и продумали несколько путей преодоления их. Всю дорогу нас как магнитом тянуло в одно место – в группу предварительного конструирования, где под руководством инженеров Рота и Патте наши самые главные мечты и надежды на будущее подвергались первым прикидкам и обретали очертания на больших белых листах ватмана.
Воображение фон Брауна не знало границ. Ему часто казалось, что предмет его неустанных напряженных размышлений уже становился реальностью. Он с восторгом воспринимал любой проект, который обещал гигантский размах, но чаще всего в будущем. Мне то и дело приходилось притормаживать его и возвращать к повседневности. Я заставлял фон Брауна глубоко вникать в суть вещей и явлений и концентрироваться на конкретной задаче, особенно на ее подробностях.
Я знал, что стоило ему в самом деле увлечься каким-то техническим вопросом, и силой его неоспоримого гения ответ будет найден. Он обладал почти невероятным даром извлекать из массы научных данных, сведений из литературы, дискуссий и визитов на предприятия то самое важное, что имело отношение к нашей работе; он оценивал эту информацию, прокручивал ее в голове и использовал в самом нужном месте. Он забывал или, как бесполезный мусор, выбрасывал из памяти все, что не имело отношения к делу.
Сначала он бывал рассеян и расслаблен. Он хватался то за одно, то за другое – но лишь до той минуты, пока ясно не осознавал, чего хочет добиться. Тогда им овладевало упрямство, отвергающее любые помехи или отклонения от цели. И он с неукротимой настойчивостью на полных парах двигался по тому курсу, который считал правильным.
Я испытывал огромное и непреходящее удовольствие, с самой его юности и в течение всех лет нашей совместной работы помогая развиваться способностям этого великого ракетчика. У меня было преимущество нашего близкого знакомства. Я знал его сильные стороны и слабые места, я знал и как он работает, и к чему стремится. Полный твердой решимости добиться успеха, он, как и я, был готов на любые жертвы – лишь бы они помогли проложить путь к нашей цели. Наши отношения не омрачались ни ссорами, ни непреодолимой разницей во мнениях. Мы высоко ценили возможность помогать друг другу.
Здесь, в отделе предварительного конструирования, фон Браун в самом деле мог дать себе волю, потому что именно здесь и рождались наши будущие планы.
С самого начала мы ставили себе цель выйти в бескрайний космос. Для этого были необходимы скорости, о которых до сих пор мы и мечтать не могли. Расстояние и скорости были нашими путеводными знаками – они и определяли наши мысли и действия.
Мы четко понимали, какие перед нами стоят препятствия. Первым делом было создать условия, которые помогут обеспечить успех. «А-4» была всего лишь промежуточным этапом. Мы поставили перед собой цель, творчески решили ее – и, как это обычно бывает, она, реализовавшись, перестала вызывать к себе интерес. Мы хотели добиться большего. Тем не менее условия военного времени ограничивали нас задачами меньшего масштаба.