Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945

Он был просто не в состоянии слушать. Единственным его желанием было командовать. Я убедился, что с ним невозможно углубленно обсуждать что-либо. Он перескакивал с одной темы на другую. У него не было времени ни на обсуждения, ни на раздумья. Свои решения он принимал с маху и редко сомневался хоть в какой-то детали. Заставить его изменить свое мнение было почти невозможно.

Поскольку он одновременно решал множество задач, ему приходилось день и ночь носиться с места на место; ему ничего не удавалось довести до конца, но вокруг него постоянно существовала атмосфера спешки, беспокойства и нервозности. Его амбиции, жажда власти, мстительность и недоверие к окружающим могли сравниться только с его болезненным комплексом превосходства; к тому же он был чувствителен, как мимоза. При всем при том он прекрасно знал свою ограниченность. Он не позволял, чтобы рядом с ним на равных находился кто-то, превосходящий его по уровню образования, опыта, знаний или способностям. Он окружал себя молодыми поклонниками, которые восхищались его манерами и неиссякающей энергией, или же слабыми личностями, которые только и могли, что аплодировать его выходкам и жестоким поступкам, бояться его, льстить его тщеславию и убеждать Каммлера, что он великий человек. Все же он был достаточно умен и видел, что собой представляет эта публика. Он играл их судьбами, как избалованный ребенок солдатиками. С начальством он был совершенно иным, полным расположенности и преданности; а вот нижестоящим он в полной мере демонстрировал свою надменность, жестокость, высокомерие и нетерпимость. Идя к своей цели, он не ведал никаких моральных запретов.

В то время я был всего лишь заинтересованным зрителем. Я наблюдал за этим человеком, как смотрят на редкого и опасного хищника, сидящего в клетке. Его власть ограничивалась контролем за строительством, необходимым для выпуска продукции, где командовал Дегенколб, и я не подозревал, что Каммлер рассматривает наши дела как самую большую возможность, которая ему представилась в жизни. Я не видел в нем опасности. Но скоро мне представилась возможность узнать его получше.

Глава 21 Гиммлер снова наносит удар

В начале января 1944 года у нас возникли серьезные сложности с «А-4». Выяснилось, что часть ракет взрывается на ранней стадии полета, когда еще работает двигатель, а другие взрываются или разлетаются в воздухе в самом конце траектории, до попадания в цель. Мы стали искать причины неполадок, но наши старания были приторможены началом производства, которого мы так долго ждали. И теперь у нас не было возможности отстреливать в больших количествах ракеты экспериментальных серий. Двигаться шаг за шагом стало невозможно. Отвечая на настойчивые требования сверху ускорить выпуск годной к использованию продукции, мы должны были одновременно опробовать различные модификации – по одной на каждой из наших драгоценных ракет. При таких методах нельзя было и надеяться, что удастся получить ясную картину состояния дел.

Все же к началу марта у нас уже сложилось определенное представление о взрывах во время горения, но причины взрывов в конце траектории так и оставались невыясненными.

Перед рассветом 15 марта 1944 года, когда за окнами еще стояла холодная зимняя ночь, в моей квартире в Шведте-на-Одере позвонил телефон, стоявший на столике рядом с постелью. Я услышал в трубке голос генерала Буле, начальника штаба сухопутных войск, который служил при Верховном командовании вооруженных сил в Ставке Гитлера в Берхтесгадене. Я должен немедленно прибыть на совещание с фельдмаршалом Кейтелем. Место в Берхтесгаден-Хоф мне уже заказано.

Я покинул Шведт в 8 утра. Водитель моего «опель-адмирала» выехал на главную трассу в Иоахимштале и через Берлин и Мюнхен взял курс на Берхтесгаден. Нас постоянно задерживал обильный снегопад, гололед на дорогах, хаос в Мюнхене после тяжелого ночного налета, так что до Берхтесгадена я добрался лишь во второй половине дня и тут же позвонил Буле. Он ждал меня и сообщил, что тут же явится. Он хотел переговорить со мной в моем номере.

Через четверть часа он сообщил мне:

– Сегодня утром в восемь часов за саботаж проекта «А-4» были арестованы и доставлены в Штеттин профессор фон Браун и инженеры Клаус Ридель и Гротруп.

Я не верил своим ушам. Этого не могло быть! Фон Браун, лучший из моих людей, с которым я тесно сотрудничаю вот уже более десяти лет и кого, как мне казалось, я знал лучше, чем кого бы то ни было, чья неиссякающая круглосуточная работоспособность была отдана «А-4», арестован за саботаж! В это было невозможно поверить. И Клаус Ридель, который с неутомимым рвением работал над созданием всех наземных структур и у которого было совершенно потрясающее понимание военных нужд, кто был одним из самых преданных наших сотрудников! И еще Гротруп, заместитель доктора Штейнхофа! Полное безумие!

– В чем они обвиняются? – спросил я.

– Завтра вам это объяснит лично фельдмаршал.

Всю ночь я провел практически без сна и позвонил Кейтелю в 9 утра. Фельдмаршал без промедления принял меня в своем кабинете.

– Вы уже слышали, что фон Браун, Ридель и другой ваш сотрудник вчера рано утром были арестованы гестапо?

Я молча кивнул.

– Обвинения, – продолжил фельдмаршал, – были настолько серьезны, что они не могли не кончиться арестом. Эти люди потеряли всякое представление о действительности. Я не в силах понять, как, занимая такое положение, они позволяли себе подобные разговоры.

– Не знаю, – немедленно ответил я, – в чем обвиняется каждый из них. Но ручаюсь за фон Брауна и Риделя. Я не так хорошо знаком с Гротрупом и, что касается его, должен услышать, в чем он обвиняется.

Кейтель удивленно уставился на меня:

– Вы ручаетесь жизнью за этих людей? Слишком быстро вы приняли такое решение!

– Не стоит и говорить, господин фельдмаршал, что я без опасений и раздумий готов выступить в защиту своих ближайших коллег.

– А вы знаете, – серьезно сказал Кейтель, – что ваши «ближайшие коллеги», будучи в компании в Зинновитце, утверждали, что никогда не собирались превращать ракеты в оружие войны? Что они работали над ними, преодолевая внутреннее сопротивление, лишь чтобы получать средства для своих экспериментов и подтверждения собственных теорий? Что предметом их внимания были исключительно полеты в космос?

Вот, значит, в чем было дело!

– Тем не менее я все же ручаюсь за них. В ходе демонстрационных запусков в Пенемюнде я сам нередко говорил, что наша работа на «А-4» – всего лишь первый осторожный шаг в новую техническую эру ракетостроения. Я часто настойчиво подчеркивал, что пришло время поворотного момента в человеческой истории! Мы прокладываем путь в космос. И доказали, что это возможно. И если вы считаете, что, повторяя эти слова, мои люди занимались саботажем, то надо арестовать и меня.

– Саботаж, – объяснил Кейтель, – заключается в том факте, что эти люди в глубине души размышляли только о космических полетах, соответственно не отдавая всю свою энергию и способности производству «А-4» как военному оружию.

Я мог только покачать головой:

– Кто вас проинформировал об этом? За этим кроется одна лишь злоба и ненависть. Или это рассказ человека, не понимавшего, во что он ввязывается?

Кейтель пожал плечами:

– Не знаю. Мне известно лишь то, что я рассказал вам.

– Эти аресты губительно скажутся на проекте в целом – тем более что ракеты скоро предстоит использовать, а мы еще не выяснили причин последних неполадок – то ли мы чего-то не учли или допустили ошибку.

Кейтель снова пожал плечами:

– Я тут ничего не могу сделать. Этим делом занимается лично Гиммлер.

– Все службы и гражданские учреждения в Пенемюнде подчиняются военным законам. Пенемюнде находится под военной юрисдикцией. Людей следует тут же забрать из рук гестапо и передать под надзор военных.