Фау-2

— Что это такое?

— Я не знаю.

— И вы хотите, чтобы мы в это поверили?

— Мне всё равно, верите вы или нет. Я не знаю, что на нём.

— Почему это у вас в комнате?

— Меня попросили приглядеть за ним.

— Кто?

— Профессор фон Браун. Можете у него спросить.

— Мы спросим, не беспокойтесь. И это далеко не всё, что мы собираемся у вас выяснить.

Они вывели его на улицу, где уже ждала машина, и повезли по темнеющим улицам к большому современному дому недалеко от центра города — гестаповской штаб-квартире. Странное здание с высоким скатом крыши, почти без окон, с толстыми кирпичными стенами — напоминало капюшон монаха.

В комнате для допросов на первом этаже его досье уже лежало на столе. Толщиной в десять сантиметров. Видимо, запросили его заранее — либо из регионального отделения в Штеттине, либо, что вероятнее, из главного управления на Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине. Неудивительно, что Бивак с самого начала знал о нём так много.

Именно Бивак занял кресло напротив.

— Вы — диверсант.

— Нет.

— Три дня назад вы саботировали запуск ракеты, в результате чего погибли двенадцать человек, и сегодня вы снова устроили саботаж.

— Нет. — С любым другим, кроме национал-социалистического офицера по идеологии, он, возможно, уже бы и признался — просто чтобы всё закончилось. Но Биваку он этого удовольствия не доставит. — Ракета была неисправна. Десять процентов из них такими и оказываются, вы ведь знаете. Или вы думаете, я виноват в каждой неудаче запуска?

— Один из солдат технической группы утверждает, что вы велели ему открыть отсек номер два, а не номер три.

— Он ошибается.

— Незадолго до запуска вы поднялись наверх и отключили радиоприёмник.

— Нет. Как я уже говорил тогда — я хотел проверить трансформатор. Вы и раньше видели, как я это делаю.

— Зачем лгать, Граф? Уже одно ваше поведение после осечки ракеты доказывает вашу вину.

— Если вы спрашиваете, почему я не убежал, как остальные — а зачем? Вероятность того, что она упадёт точно в ту точку, откуда стартовала, — один к миллиону.

Лицо Бивака начало выдавать раздражение. Он бросил взгляд на двух гестаповцев, прислонившихся к стене, наблюдавших за происходящим с руками на груди.

— Слушайте, как он врёт!

Один из них сказал:

— Хотите, мы продолжим?

— Да, пожалуйста. Я не могу больше смотреть на эту свинью. Пойду разберусь, что на этих микрофильмах.

Он встал и вышел из комнаты. Двое гестаповцев уселись напротив Графа. Один из них открыл папку и с усталым видом начал:

— Вы были впервые арестованы двадцать второго марта этого года…

Граф лежал на тонком матраце в камере подвала без окон. Грязно-жёлтый свет слабой лампочки отбрасывал тусклое, болезненное сияние. В камере было холодно. У него отобрали ремень и шнурки, но оставили пальто, которым он укрылся вместо одеяла. Место это имело устрашающую репутацию. Старые бурые пятна крови на матраце казались её немым подтверждением. Он старался не смотреть на них и уставился в бетонный потолок.

Чего бы ему не хватало? По правде говоря, немного чего. Родителей, конечно — он не видел их уже год. Некоторых товарищей из Пенемюнде. Он бы скучал по солнечным дням на Балтике, по игре света на воде и аромату сосен в жаркий вечер. Но Карин была мертва. И по ракете он бы не тосковал. Всё с этим было покончено. А вместе с ней — и с главным смыслом его жизни.

Через час он услышал шаги в коридоре. Замок щёлкнул. Вошли двое крепко сбитых, коротко стриженных мужчин — типичные вышибалы из ночного клуба — и грубо подняли его на ноги. Сейчас начнётся неприятная часть, — подумал он. Его вытолкали в коридор, приказали двигаться быстрее. Но без шнурков идти было трудно. Он шаркал, как мог. Один из мужчин толкнул его в спину — он растянулся на полу — и тут же получил пинок. Ему удалось подняться, взобраться по лестнице, снова упасть. Его вновь подняли и провели по коридору к двери. Постучали, открыли.

В комнате — те же двое гестаповцев, но место другое. Бивак сидел за столом и наматывал 35-миллиметровую плёнку на массивный проектор. На экране мигнула надпись Top Secret, за ней промелькнули математические формулы и сложные схемы. Он остановился на одной, сфокусировал изображение и прищурился.

— Что это?

Граф наклонился:

— Это вакуумный резервуар… компенсатор… фиксированный диффузор… сопло Лаваля… ячеистая структура…

— Да, но что это такое?

— Не могу сказать. Это секретно.

Бивак ударил его в лицо. Граф отшатнулся. Голова звенела. Он коснулся носа — кровь.

— Это за дерзость. Следующее будет за отказ сотрудничать. Спрашиваю снова: что это?

Граф посмотрел на пальцы. Нос болел гораздо сильнее, чем он ожидал. А это был лишь пролог.

— Я не имею права разглашать засекреченные материалы без допуска.

Бивак откинул руку для нового удара. Граф закрыл глаза и напрягся. Но ничего не произошло. Он открыл глаза. Рука Бивака всё ещё была поднята, но он отвёл голову — что-то за дверью его отвлекло. Сквозь гул в ушах Граф уловил отдалённую перебранку. Дверь распахнулась. Вошёл офицер СС. На его воротнике — четыре серебряных квадрата: штурмбаннфюрер. Бивак и оба гестаповца мгновенно вытянулись.

— Хайль Гитлер!

Фон Браун отдал честь:

— Что здесь происходит? — Он бросил взгляд на экран. — Немедленно выключите это!

Бивак поспешно нажал кнопку — экран погас.

— Мне нужны имена всех присутствующих в комнате.

Бивак сказал:

— Разрешите объяснить, профессор фон Браун. Доктор Граф арестован за саботаж. В его комнате обнаружено сто семь катушек микрофильма. Я лишь просил объяснений.

— Просили? Боже мой. Это вы называете просьбой?

Фон Браун вынул из кармана чистый белый платок и подал его Графу:

— Ты в порядке?

— Думаю, да. — Он промакнул нос — тот был опухший, хлюпающий, болезненный.

Фон Браун повернулся к Биваку:

— Как вы смеете так обращаться с одним из моих старших сотрудников? Этот арест был санкционирован группенфюрером Каммлером?

Бивак занервничал:

— Нет. Я пытался связаться с ним, но он уже уехал в сторону Хеллендорна.

— Значит, арест был несанкционирован. — Он перевёл взгляд на гестаповцев. Его голос звучал властно и хладнокровно. — Вот что произойдёт, штурмшарфюрер. Вы снимете этот микрофильм с устройства — не включая экран, если не хотите предстать перед судом — и передадите его мне, вместе со всеми другими катушками, которые я передал доктору Графу на хранение. Затем он отправится со мной в Пенемюнде, где будет доступен для допроса, если вы решите продолжить эту нелепую версию о саботаже. Это понятно?

— С позволения, у меня есть полномочия от Офиса национал-социалистического руководства…

Фон Браун не удостоил его взглядом. Он смотрел на двоих других:

— Это понятно?

Те переглянулись. Кивнули.

На улице фон Браун передал чемодан водителю. Граф присел на гравий, чтобы зашнуровать ботинки.

— В машину, — сказал фон Браун. — Не будем испытывать судьбу.

Граф сел в заднее сиденье рядом с ним. «Мерседес» выехал за ворота, свернул налево. Водитель посмотрел в зеркало: