Фаворит короля

В характере короля была одна привлекательная черта – он никогда, если к тому не было серьезных оснований, не забывал тех, кто преданно служил ему в те трудные годы, когда он добивался английской короны, или тех, кто каким-либо образом способствовал его перемещению из страны бесплодных камней в обетованный край. К счастью для мистера Овербери, лорд Солсбери причислил его к сонму способствовавших, а то первое появление при дворе вполне могло оказаться последним.

Король повернулся и еще раз – уже несколько теплее – оглядел бледное узкое лицо.

– Странно, я его не помню, хотя память, пожалуй, одна из самых сильных черт моего королевского величия. Но если так говорите вы, моя маленькая ищейка, значит, мы еще встретимся с этим джентльменом. – И он отнял свою руку от Хаддингтона. – Пойдем, Робин, – скомандовал король и, снова опершись на Робина, удалился.

Но сэр Роберт все же успел шепнуть словечко-другое лорду Солсбери, и словечко попало по назначению.

Вот почему, когда час аудиенций был завершен и его величество, отобедав, по обыкновению удалился к дневному сну, друзья встретились вновь в апартаментах сэра Роберта, поскольку мистеру Овербери было приказано ждать его там.

В честную и открытую душу молодого Карра не закралось и тени подозрения (вполне простительного для человека его положения), что старый знакомый искал встречи с ним ради какой-то выгоды. Он тепло обнял друга и спросил, почему Том (как он привык называть мистера Овербери) до сих пор к нему не приходил. Мистер Овербери, в силу своей натуры более сдержанный в проявлении чувств, спокойно объяснил, что только недавно прибыл в Англию. Он серьезно и даже строго разглядывал молодого человека и отметил, что тот очень вырос, а вид его просто вызывает восхищение. Пышный камзол из темно-красного бархата, туго стянутый на осиной талии, был самого последнего покроя, подвязки шелковых чулок украшали банты, короткие штаны – рюши, а шею охватывал туго накрахмаленный плоеный воротник, отчего златокудрая голова Робина делалась похожей, по словам мистера Овербери, на голову Иоанна Крестителя, когда ее отрубили и положили на блюдо [19] . В ушах Робина сверкали драгоценные камни, грудь украшала тяжелая золотая цепь.

19

Согласно Евангелию, Иоанн Креститель, пророк и предшественник Христа, был казнен по желанию дочери иудейской царицы Иродиады. Отрубленную голову пророка показали гостям праздничного пира, устроенного во время казни царем Иродом.

Робин приказал принести печенья и вина, поскольку мистер Овербери проголодался, и мистер Овербери отметил про себя и богатые голубые с серебром ливреи лакеев, и драгоценную золотую тарелку, и тончайшей работы золотой кубок, и кувшин, в котором был подан великолепный фронтиньян [20] . Да, эта трапеза очень отличалась от их прежних северных пиршеств, когда они довольствовались пивом из оловянных кружек да овсяными лепешками на деревянных тарелках.

Они проговорили до самого вечера, и когда растаял свет мартовского дня, огромная, богато обставленная комната осветилась пламенем из огромного камина. Сначала они вспоминали Шотландию и свои первые встречи, потом мистер Овербери в присущей ему краткой, но согретой живыми деталями манере описал свои странствия. Наконец они подошли к невероятному повороту в судьбе Робина Карра, и мистер Овербери узнал все стадии возвышения, через которые прошел юный друг.

20

мускатное вино из окрестностей французского города Фронтиньяна на побережье Средиземного моря

Как ни странно, повествование, милое и веселое в начале, к концу приобрело довольно грустный оттенок. Мистер Овербери понял, что эта романтическая повесть была чем-то омрачена. Мистер Овербери нелицеприятно высказал молодому человеку свое суждение и захотел узнать подробности.

Сэр Роберт тяжело вздохнул. Усталым жестом он потер лоб и, глядя в огонь, произнес:

– Мое положение завидно только на первый взгляд, да и то для людей недалеких. Себе же самому я кажусь лишь забавной игрушкой в руках могущественного господина, а такое положение недостойно мужчины. Я хорош, чтобы прогуливаться с королем, охотиться с ним, участвовать в его попойках. Он обнимает меня за плечи, ерошит мне волосы, словно я комнатная собачка, щиплет за щеки, словно я женщина. Он заваливает меня подарками – да ты и сам это видишь. У меня нет недостатка в деньгах. И королевский сын не мог бы жить приятнее. Именно потому глупцы завидуют мне, люди добрые, возможно, жалеют, но достойные презирают меня. В глазах Пемброка и Солсбери я вижу откровенное, ничем не прикрытое презрение; в глазах Саффолка и Нортгемптона я читаю то же самое, правда, эти господа ценят земные блага превыше всего и не выражают свои чувства столь явно. Они понимают, что могут извлечь из меня свою выгоду, и потому не выходят за рамки вежливости. Королева не удостаивает меня взглядом, более того, открыто насмехается, а принц Генри, который совершенно справедливо считается самым благородным молодым человеком Англии, следует примеру матери. Потому и все друзья принца, а у него много достойных друзей, настроены ко мне враждебно. Временами мне хочется бросить все и сбежать. Мне надоело такое отношение, но у моей усталости есть и другие причины. Король измучил меня вниманием. Ему постоянно требуется мое присутствие, он поглощает мое время целиком. Я не могу выбирать друзей, а сейчас он, например, дуется на меня, словно ревнивая жена, потому что я слишком открыто выказал свою радость при виде тебя. Господи, Том, порой эта ноша кажется невыносимой.

Глубоко расстроенный, Робин встал и, подойдя к камину, закрыл руками лицо.

Мистер Овербери молчал, потрясенный этим признанием.

– То, что я сказал тебе, Том, я не говорил никому, по правде, я и себе боялся признаться в этих чувствах. Считай, что я исповедовался перед тобой, как ревностный католик исповедуется своему духовнику. Мне необходимо было высказаться, чтобы сохранить душевное здоровье, те капли здравого смысла, что еще во мне остались. Это Господь направил тебя ко мне. Как хорошо, что ты приехал!

– Хорошо, но для чего? – удивился мистер Овербери.

– Ты можешь дать мне дельный совет. Мистер Овербери вздохнул:

– Из того, что ты рассказал, я могу сделать вывод, что сердце уже подсказало тебе, как поступать.

Сэр Роберт со стоном повернулся к другу – тот сидел, глубоко задумавшись, оперев голову о сложенные под подбородком руки. Разговор принял оборот, отличный от того, какой ожидал мистер Овербери и на какой он, правду сказать, надеялся.

– Если бы я был нужен королю ради каких-либо важных дел, тогда все было бы по-другому!

– Ради важных дел? – переспросил мистер Овербери. Чувствительное ухо уловило бы в его голосе сомнение: разве подобный образ жизни предполагал какие-либо дела?

– Ну да, – пояснил сэр Роберт. – Если б я только мог приносить пользу, выполнять работу, по-настоящему служить стране! Если б я мог исполнять какой-то долг!

– А кто тебе мешает? Мне говорили, что ты многим оказываешь покровительство, что ты для многих испросил хорошие должности. Так почему бы не попросить для себя самого?

– Король самого невысокого мнения о моих способностях. Я неученый, я не очень хорош в латыни. – В голосе Робина звучала горечь.

– Латынь? – со смехом переспросил мистер Овербери. – А как, по-твоему, владеет латынью Том Говард, нынешний почетный ректор Кембриджского университета, помимо того он еще и лорд-камергер, а граф Саффолк? Ты можешь вершить большие дела и без всякой латыни.

– Король считает, что я и в делах не разбираюсь.

– Ну, это наживное. По-моему, Робин, ты себя недооцениваешь. Было бы желание, а путь к его осуществлению всегда можно отыскать.

– Для меня все не так просто, как было бы, например, для тебя. У тебя есть преимущества. Ты учился в Оксфорде и ты знаешь законы.

– Все, что я знаю, я почерпнул в книгах, а доступ к ним открыт для всех.

– Книги! С ними-то я знаком. Сам король был у меня учителем латыни. Но толку мало. И потому я то, что я есть. Я понимаю, – что каждый, кто ищет моего покровительства, чтобы через меня обратиться к его величеству, на голову выше меня. Когда на совещаниях Тайного совета обсуждаются важные вопросы, я сижу молча, как несмышленое дитя или слабая женщина. Вот вчера, например, речь шла об этом голландском деле, и я стыдился своего собственного невежества.

Мистер Овербери снисходительно улыбнулся:

– Да, да, а говорили другие, которые разбираются в вопросе ничуть не лучше тебя. Робин, ты должен постичь искусство, которому в книгах не учат, – искусство скрывать невежество. А невежество встречается куда чаще, чем ты полагаешь.

– Да я до такой степени ничего не понимал, что не смог бы и притвориться понимающим!

– В чем же заключалась проблема?

Сэр Роберт нетерпеливо передернул плечами: после всего того, что он поведал, вопрос показался ему неуместным. Тем не менее он вкратце описал ситуацию.