Фавориты Фортуны

— Один — это неприлично для человека моего положения, — холодно возразил Цезарь. — Я оставлю себе троих: моего личного слугу Деметрия и двух писарей. Если мне придется долго ждать, мне потребуется кто-нибудь, кто будет переписывать мои стихи. Возможно, я напишу пьесу. Комедию! Да, у меня будет масса материала для комедии. А может быть, даже фарса!

— Кто возглавляет твоих людей?

— Мой вольноотпущенник, Гай Юлий Бургунд.

— Этот гигант? Что за человек! В качестве раба он стоил бы состояние.

— В свое время так и было. Ему нужен будет его несейский конь, — продолжал Цезарь, — и другим тоже необходимы лошади. Пусть выглядят сообразно своему положению. Я настаиваю на этом.

— Ты можешь настаивать на чем угодно. Лошади хорошие. Я их оставлю себе.

— Ты не сделаешь этого! — резко оборвал его Цезарь. — Ты получаешь пятьдесят талантов выкупа, поэтому отдашь лошадей. Двупалого я оставлю себе — если только твои дороги не мощены. Двупалый не подкован, поэтому не приспособлен для перемещения по мощеным дорогам.

— Это уже слишком! — поразился Полигон.

— Выведи лошадей на берег, Полигон, — приказал Цезарь.

Лошадей вывели на берег. Бургунд очень переживал, что оставляет Цезаря почти одного у этих негодяев, но знал, что спорить бесполезно. Ему поручили собрать выкуп.

Они плыли в Восточную Ликию вдоль пустынного берега. Ни дорог, ни селений, ни рыбацких деревень, только огромные заснеженные горы Солима, нависшие над водой и скрывавшие бухточки, не давая их обнаружить. Потом потянулись небольшие углубления в склонах гор, красно-желтый песок, ссыпавшийся с утеса. Но ни одного пиратского поселения! Цезарь неподвижно стоял на полуюте с тех самых пор, как корабль миновал устье реки, на которой стояли Патара и Ксанф. Пленник внимательно смотрел на берег, мимо которого они плыли уже не один час.

На закате две галеры и торговое судно, которое они эскортировали, повернули к берегу, к одной из бесчисленных одинаковых бухточек. Их отбуксировали по песку, пока они не достигли берега. Только когда Цезарь спрыгнул на землю и пошел по зыбучему песку, он увидел то, что нельзя было увидеть со стороны моря, — утес в глубине бухты. На самом деле это были два утеса, выступ одного скрывал пространство между ними, а позади них располагалась большая полая низина. Убежище пиратов!

— Сейчас зима, и пятьдесят талантов, которые мы получим за тебя, дадут нам возможность хорошо отдохнуть. Не придется плавать в ранних весенних штормах, — сказал Полигон, присоединяясь к Цезарю, когда тот проходил расщелину между утесами.

Пираты уже устанавливали валики под носы галер и грузового судна. Цезарь и Полигон наблюдали, как три корабля тащили по песку, затем влекли между утесами и устанавливали на стоянку на подпорках в скрытой долине.

— Ты всегда так делаешь? — спросил Цезарь.

— Нет, если мы приходим сюда ненадолго, но такое бывает редко. Пока мы в море, мы не заходим домой.

— У вас здесь все продумано, — одобрительно заметил Цезарь.

Низина была, наверное, полторы мили в ширину и около полумили в длину, приблизительно овальная по очертаниям. В самом дальнем ее конце небольшой водопад стекал с невидимых высот в пруд. Пруд превращался в поток, который устремлялся в бухту. С моря ничего этого не было заметно. Пираты — а может, и матушка-природа — проделали узкий канал для потока в самом конце песка, под утесом.

Добротно построенный и правильно организованный город занимал большую часть долины. Каменные дома в три-четыре этажа стояли вдоль улиц, усыпанных гравием. Несколько очень больших каменных зернохранилищ и складских помещений располагались напротив корабельной стоянки. Рыночная площадь с храмом являлась центром общественной жизни.

— Сколько у тебя людей? — спросил Цезарь у Полигона.

— Включая жен, любовниц и детей — а также любовников для некоторых мужчин! — около полутора тысяч. Да еще рабы.

— И сколько же рабов?

— Тысячи две или около этого. Сами мы ничего не делаем, — гордо ответил Полигон.

— Я удивлен, что рабы не бунтуют, когда вас нет. Или любовницы и любовники — грозные воины?

Вожак презрительно засмеялся:

— Мы не дураки, сенатор! Каждый раб постоянно прикован цепью. А поскольку нельзя убежать, зачем бунтовать?

— Меня бы это не остановило, — сказал Цезарь.

— Тебя поймали бы при нашем возвращении. Здесь нет свободного корабля, на котором ты мог бы уплыть.

— А может быть, это как раз я поймал бы тебя по возвращении.

— Тогда я очень рад, что все мы будем здесь, пока не придет твой выкуп, сенатор, и ты не поднимешь восстания.

— Ну-у! — разочарованно протянул Цезарь. — Ты хочешь сказать, что я отдам тебе пятьдесят талантов и мне даже не предложат женского общества, пока я жду выкупа? Мужчины меня не возбуждают, но среди женщин я знаменит.

— В этом я не сомневаюсь, если ты предпочитаешь их, — хихикнул Полигон. — Не беспокойся! Если хочешь женщин, они найдутся.

— Есть ли библиотека в этой замечательной маленькой гавани?

— Немного книг сыщется, но мы не ученые. Они подошли к просторному дому.

— Это мой дом. Ты останешься здесь — я предпочитаю, чтобы ты находился у меня на глазах. Конечно, для тебя приготовлены отдельные апартаменты.

— Ванна сейчас очень не помешала бы.

— Поскольку у меня все удобства, достойные Палатина, ванна тебе будет, сенатор.

— Я бы хотел, чтобы ты звал меня Цезарь.

— Хорошо, пусть будет Цезарь.

Комнат оказалось достаточно, чтобы поместить там Деметрия, двух писарей и самого Цезаря, который вскоре нежился в ванне нужной температуры, чуть горячее тепловатой.

— Деметрий, ты должен будешь меня брить и выщипывать волосы на моем теле, пока мы здесь, — распорядился Цезарь, расчесывая свои светлые волнистые кудри, свисавшие из-под венца. Он положил зеркало, сделанное из чеканного золота, инкрустированного драгоценными камнями, и покачал головой. — В этом доме хранится целое состояние.

— Они награбили много состояний, — отозвался Деметрий.

— И без сомнения, накопили много трофеев. Не во всех домах живут люди. Кое-где просто склады.

Цезарь ушел, чтобы присоединиться к Полигону в столовой. Угощение подавали отличное и разнообразное, вино было великолепно.

— У тебя хороший повар, — похвалил Цезарь.

— Я смотрю, ты мало ешь и совсем не пьешь вина, — заметил Полигон.

— Я равнодушен ко всему, кроме моей работы.

— И даже к женщинам?

— Женщины — это тоже работа, — ответил Цезарь, вытирая руки.