Фавориты Фортуны
Шрифт:
Каким удовольствием стало для меня получить от тебя письмо! Благодарю за интересные сведения, которые ты поведал мне об Африке. Я должен постараться как-нибудь съездить туда — хотя бы для того, чтобы увидеть эти существа, похожие на коров. Как и ты, я тоже узнаю слона, когда его увижу.
Поздравляю. Какой ты шустрый парень! Сорок дней. Это, я думаю, тот отрезок времени, за который Месопотамия была затоплена тысячу лет назад.
Я знаю, что могу верить тебе в том, что ни в Африке, ни на Сицилии не обязательно оставлять войска, но, дорогой мой Помпей, следует соблюдать осторожность. Поэтому я приказываю тебе оставить пять твоих легионов в Утике и вернуться домой только с одним легионом. Мне все равно с каким, если у тебя среди них имеется любимый. Кстати о любимых. Определенно ты сам один из любимцев Фортуны!
К сожалению, я не могу разрешить тебе отметить триумф, хоть твои солдаты и много раз провозглашали тебя императором на поле сражения. На триумф имеют право только
Я должен поблагодарить тебя за очень быструю доставку той части Карбона, которой он ел, видел, слышал и которая ужасно воняла. Нет ничего лучше головы, чтобы убедить в том, что некто повержен в прах, говоря словами Гомера. Мои слова о том, что Карбон мертв и в Риме нет консулов, получили убедительное подтверждение. Как умно ты поступил, поместив голову в уксус! Спасибо тебе и за Сорана, и за старого Брута.
Есть еще одна мелочь, мой дорогой Помпей. Я бы все-таки предпочел, чтобы ты выбрал менее демонстративный способ избавиться от Карбона. Я начинаю верить тому, что говорят люди. Каждый человек из Пицена в глубине души — галл. Когда ты плюхнулся в курульное кресло судьи в toga praetexta и окружил себя ликторами, ты предстал перед всеми олицетворением Рима. Но повел ты себя вовсе не как римлянин. Промучив бедного Карбона несколько часов на палящем солнце, потом ты вдруг объявляешь барственным тоном, что он-де не заслуживает суда и должен быть казнен на месте. Поскольку в течение нескольких дней до этого мучительного публичного процесса ты содержал его в дрянном помещении и кормил отвратительно, Карбон был болен. Но когда он умолял тебя позволить ему удалиться, чтобы перед смертью без свидетелей освободить кишечник, ты отказал ему! Он умер, как мне сказали, весь в дерьме, но достойно.
Как я узнал все это? У меня есть свои источники. Если бы я не знал всего, сомневаюсь, что сейчас был бы диктатором Рима. Ты очень молод и ошибся, посчитав, что, если я поручил тебе отправить Карбона к праотцам, значит, у меня для него нет времени. Это правда, но только отчасти. У меня очень много времени для консульства в Риме. И никуда не исчезло то обстоятельство, что в момент смерти Карбон был законно избранным консулом. Ты хорошо сделаешь, молодой Помпей, если запомнишь на будущее, что консулу полагается оказывать честь, даже если его зовут Гней Папирий Карбон.
А теперь об именах. Я тут слышу, что этот варварский эпизод на рыночной площади в Лилибее стал поводом наградить тебя еще одним именем. Большое благо для одного из тех несчастных, не имеющих третьего имени, добавить себе немного блеска, а, Помпей Без Третьего Имени? Adulescentulus carnifex — Крошка Мясничок. Думаю, это замечательное третье имя для тебя. Крошка Мясничок! Как и твой отец, ты — мясник.
Повторяю: пять легионов оставь в Утике, пусть ждут нового губернатора. Я пришлю его, когда сочту нужным. Ты сам можешь вернуться домой, когда захочешь. Жду тебя с нетерпением. Поболтаем о слонах, и ты можешь просветить меня, рассказав про Африку и про всякие африканские штучки.
Я должен передать тебе мои соболезнования по поводу смерти Публия Антистия Бета и его жены, твоих тестя и тещи. Неизвестно, почему Брут Дамасипп включил их в число своих жертв. Но конечно, Брут Дамасипп тоже мертв. Я его казнил. Но тихо, Помпей Крошка Мясничок. Тихо.
«Это письмо, — подумал Сулла, закончив писать, — я действительно сочинял с удовольствием». Но потом он нахмурился, стал серьезным и некоторое время размышлял над тем, как ему поступить с Крошкой Мясничком. Этот молодой человек так запросто не отдаст того, на что положил глаз, как в случае с триумфом. И любой, кто мог усесться в курульное кресло на общественной площади не римского города в окружении ликторов, как олицетворение римского государства, а потом повести себя настоящим дикарем, не сочтет нужным обращать внимание на тонкости триумфального протокола. Вероятно, подсознательно Сулла знал, что Крошка Мясничок достаточно ловок, чтобы добиваться триумфа такими средствами, что отказать ему будет трудно. И Сулла принялся думать. Потом он опять заулыбался. Секретарь, входя к диктатору, невольно вздохнул с облегчением: Сулла в хорошем настроении!
— Ах, Флоскул! Ты как раз вовремя. Садись и возьми свои дощечки. Я настроен вести себя чрезвычайно великодушно по отношению к людям, включая этого великолепного человека Луция Лициния Мурену, моего губернатора провинции Азия. Да, я решил простить ему все его выходки против царя Митридата и его проступки против меня. Думаю, мне может понадобиться этот бесполезный Мурена, поэтому напиши ему и скажи, что он должен как можно скорее вернуться домой, чтобы отпраздновать свой триумф. Ты также напиши любому Флакку, какой сыщется в Заальпийской Галлии, и также прикажи ему прибыть домой, чтобы тоже отметить свой триумф. Обязательно укажи им, чтобы они имели при себе хотя бы по два легиона…
Сулла с головой ушел в работу. Его секретарь трудился усердно, чтобы не отстать. Воспоминания об Аврелии и том неприятном разговоре улетучились. Сулла даже не вспомнил, что у Рима был непокорный фламин Юпитера. Имелся другой, намного более опасный молодой человек, с которым предстояло
обойтись нежно. Ибо Крошка Мясничок был очень умен, когда дело касалось его самого.Как и предсказывала Рия, непогода в Нерсах стихла и установилась настоящая зима. Однако Соляная дорога, ведущая в Рим, все еще оставалась проходимой, равно как и дорога от Реате до Нерс, а также путь через горы в долину реки Атерн.
Но для Цезаря это не имело значения, потому что с каждым днем его состояние медленно ухудшалось. На ранней, более легкой стадии болезни он пытался вставать, чтобы уйти, но, как только он поднимался на ноги, голова его кружилась и он казался ребенком, который учится ходить. На седьмой день его стало клонить в сон, который постепенно перешел в легкую кому.
А потом у двери дома Рии остановился Луций Корнелий Фагит в сопровождении незнакомца, который видел Цезаря и Бургунда в таверне в Требуле. Оказавшись без Бургунда, которого Рия сама отправила рубить дрова, женщина была бессильна — и чужаки вошли в дом.
— Ты — мать Квинта Сертория, а этот человек, спящий на кровати, — Гай Юлий Цезарь, фламин Юпитера, — произнес Фагит, очень довольный.
— Он не спит. Его нельзя разбудить, — сказала Рия.
— Он спит.
— Это не сон. Разбудить его не могу ни я, ни кто другой. У него неизвестная форма лихорадки, а это значит, что он умрет.
Плохая новость для Фагита, который понимал, что не получит плату за голову Цезаря, если эта голова не останется на плечах живого хозяина.
Как и остальные приспешники Суллы, которые являлись его вольноотпущенниками, Луций Корнелий Фагит не обладал ни сомнениями, ни понятиями о нравственности. Стройный грек сорока с небольшим лет, один из тех, кто сам продался в рабство, считая это лучшей участью, нежели перебиваться кое-как на своей разоренной родине, Фагит присосался к Сулле, как пиявка, и за это получил награду — был назначен главой одной из проскрипционных банд. В то время, когда он прибыл, чтобы взять Цезаря, он уже имел четырнадцать талантов за убийство людей из списков. Доставка очередного человека к Сулле живым принесет ему еще два таланта, а грек не любил чувствовать себя обманутым.
Однако он не посвятил Рию в подробности своего поручения. Он заплатил информатору, стоя у постели Цезаря, потом убедился, что человек из Требула ушел. Смерть Цезаря не сулила Фагиту прибыли в Риме, но, вероятно, у мальчишки имелись с собой деньги. «Если поступить умно, — подумал Фагит, — то можно выудить эти деньги у старухи, рассказав ей сказку».
— Ну ладно, — сказал он, вынимая огромный нож, — я могу отрезать ему голову в любом случае. И получу свои два таланта.
— Лучше поберегись, citocacia! — пронзительно крикнула Рия, подскочив к нему и свирепо глядя ему в глаза. — Скоро придет человек, который тут же убьет тебя, если ты только дотронешься до его хозяина!
— А-а, германская громадина? Тогда я вот что скажу тебе, женщина: приведи его. А я здесь посижу на краешке кровати и составлю компанию молодому хозяину.
И он сел возле неподвижной фигуры, прижав нож к беззащитному горлу Цезаря.
Как только Рия опрометью выбежала на ледяной холод, громко зовя Бургунда, Фагит подошел к двери и открыл ее. На улице, недалеко от дома, ждали его помощники, десять человек.
— Германский гигант здесь. Если понадобится, мы убьем его, но предупреждаю: прежде чем мы сделаем это, у нескольких из нас будут поломаны кости, так что без надобности в драку не вступать. Мальчишка умирает, для нас он бесполезен, — объяснил Фагит. — Я попытаюсь выманить сколько-нибудь денег у старухи. Но как только я это сделаю, защитите меня от германца. Понятно?
Фагит вернулся в дом и занял прежнее положение — на краю кровати, с ножом, приставленным к горлу Цезаря. Рия скоро вернулась с Бургундом. Из груди Бургунда вырвался рык, но он не сделал ни шага вперед, а остался в дверях, сжимая и разжимая свои огромные кулаки.
— Хорошо, — как можно дружелюбнее сказал Фагит без всякого страха. — Теперь вот что, старуха. Если ты достанешь достаточно денег, я оставлю этого молодого человека здесь, с головой на плечах. За дверью меня ждут девять помощников, поэтому я могу резануть по милой молодой шейке и выйти с его головой на улицу быстрее, чем твой германец успеет добежать до кровати. Ясно?
— Ясно, но не германцу, если ты пытался сказать все это ему. Он ни слова не понимает по-гречески.
— Что за животное! Тогда я буду говорить с ним через тебя, мать, если ты согласна. Деньги есть?
Она стояла некоторое время молча, закрыв глаза и думая, как лучше поступить. Будучи практичной, как и ее сын, она решила сначала поторговаться с Фагитом, а потом отделаться от него. Цезарь умрет, прежде чем Бургунд добежит до кровати, а потом умрет Бургунд, и она тоже умрет. Рия открыла глаза и указала на корзины с книгами:
— Там. Три таланта.
Фагит перевел глаза на корзины и свистнул:
— Три таланта! О, очень неплохо!
— Возьми их и уходи. Дай мальчику умереть спокойно.
— О, дам, мать, конечно, дам!
Фагит сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Его люди вломились в дом с мечами наголо, готовые убить Бургунда. Но в комнате было тихо.
— О боги, какие они тяжелые! — воскликнул Фагит, когда оказалось, что корзины с книгами не поднять. — Он очень умен, этот молодой человек, наш фламин Юпитера.