Фавориты Фортуны

«О нет! — сказал себе Цезарь. — Ты не поймаешь меня на этом, Сулла!»

— Ты воображаешь, Луций Корнелий, что я считаю ниже моего достоинства ездить на муле? — громко спросил он.

— Не имею ни малейшего понятия, что ты считаешь для себя ниже твоего достоинства.

— Я — лучший наездник из возможных, — спокойно сказал Цезарь, — а ты, как я слышал, худший. Но если мул хорош для тебя, то для меня он даже более чем хорош. Искренне благодарю тебя за понимание. И за твою проницательность.

— Теперь можешь идти, — сказал Сулла, никак не отреагировав на выпад Цезаря. — Когда будешь уходить, пожалуйста, пошли ко мне моего секретаря.

Эта легкая вспышка раздражения слегка приуменьшила благодарность Цезаря за предоставленную ему свободу. «Не было ли это заранее обдуманным шагом? Кажется, Сулла с самого начала планировал закончить беседу этим гнусным условием про мула, — с удивлением соображал Цезарь. — Сулла не хочет, чтобы я был ему благодарен. Ему не нужно, чтобы сын Аврелии попал в какую-то зависимость от него. Один из Юлиев обязан одному из Корнелиев? Насмешка над патрициатом!» И, поняв это, Цезарь стал куда лучше думать о Луций Корнелии Сулле: «Он действительно меня освободил! Он дал мне жизнь, с которой я волен делать все, что захочу — или смогу. Он никогда мне не понравится. Но ведь было время, когда я чувствовал, что смог бы полюбить его».

Потом Цезарь подумал о Буцефале и заплакал.

— Сулла мудр, Цезарь, — сказала Аврелия, полностью одобрив решение диктатора. — Тебе предстоят большие траты. Ты должен купить белого вола, безукоризненного, без единого изъяна. А за такого придется заплатить не меньше пятидесяти тысяч. Угощение для всех жрецов и авгуров встанет тебе вдвое дороже. Потом — приобрести снаряжение для Азии. Да еще поддерживать свой статус среди довольно дорогостоящего окружения. Я помню, как твой отец говорил, что младшие военные трибуны презирают тех, кто не может позволить себе роскошь и экстравагантность. Ты не богат. Доход от твоей земли накапливался со времени смерти твоего отца. У тебя не было нужды тратить его. Теперь все изменится. Выкуп Буцефала повлечет за собой лишние расходы. В конце концов, тебя не будет здесь, чтобы носиться на нем. Тебе надлежит ездить на муле, пока Сулла не отменит приказа. И ты можешь подобрать великолепного мула не дороже десяти тысяч.

Взгляд, брошенный на мать, отнюдь не говорил о послушании, но Цезарь не промолвил ни слова, и если он и мечтал о своем коне и скучал по нему, то держал это в себе.

* * *

Несколько дней спустя состоялось искупительное жертвоприношение. К этому времени Цезарь уже подготовился двинуться в путь, чтобы приступить к выполнению обязанностей младшего военного трибуна под командованием Марка Минуция Терма, губернатора провинции Азия. Угощение должно было состояться в храме Юпитера Статора (Останавливающего), а ритуал искупления — перед алтарем, воздвигнутым у подножия лестницы, ведущей в храм Юпитера Величайшего на Капитолии.

Одетый в тогу (его laena и apex были отданы жрецам на хранение до тех пор, пока не будет построен новый храм Юпитера, куда они будут помещены), Цезарь сам вывел белоснежного вола из своего дома, провел по Большой Субуре и Аргилету. Хотя можно было обойтись лентами, обвив ими великолепные рога, Цезарь продемонстрировал презрение к экономии: рога животного он покрыл золоченой фольгой. На шее вола висела гирлянда из самых экзотических и дорогих цветов, между рогами лежал венок из белых роз. Копыта вола тоже были позолочены, хвост обвит золотыми лентами, перевитыми цветами. Цезаря сопровождали его гости: Котты, Гай Матий, Луций Декумий с сыновьями и большая часть братьев из таверны на перекрестке — все в тогах. Аврелии не было. Женщинам запрещалось присутствовать при любом жертвоприношении Юпитеру Величайшему, который был богом римлян-мужчин.

Представители разных жреческих коллегий собрались возле алтаря. Помощники жрецов при жертвоприношении, которые должны были зарезать вола, ждали рядом — popa, cultarius, рабы. Хотя в обычае было заранее усыплять жертвенное животное, Цезарь отказался сделать это: Юпитеру следует предоставлять любую возможность продемонстрировать свое удовлетворение или недовольство. Этот факт немедленно стал известен всем. А белый вол, без единого пятнышка или изъяна, зорким взглядом смотрел на всех и шел твердым шагом, важно размахивая хвостом, — очевидно, ему нравилось быть в центре внимания.

— Ты с ума сошел, мальчик! — прошептал Гай Аврелий Котта, когда ожидающая толпа стала расти, покрыв крутой Капитолийский холм. — Все будут видеть это животное, а ты его не усыпил! Что ты будешь делать, если вол взбунтуется?

— Он будет вести себя хорошо, — спокойно ответил Цезарь. — Он знает, что в нем моя судьба. Все должны стать свидетелями тому, что я безропотно подчиняюсь воле Великого Бога. — Цезарь чуть слышно хихикнул. — Кроме того, я — один из фаворитов Фортуны, мне сопутствует удача!

Цезаря окружили. Он отошел в сторону, к бронзовой треноге, на которой был приготовлен таз с водой, и вымыл руки. То же проделали великий понтифик (Метелл Пий Поросенок), Rex Sacrorum, царь священнодействий (Луций Клавдий) и еще двое главных жрецов: фламин Марса (принцепс Сената Луций Валерий Флакк) и фламин Квирина (недавно назначенный Мамерк). Теперь, когда тело и одежда были церемониально чисты, жрецы подняли складки своих тог, лежащие на плечах, и покрыли ими головы. Как только они это сделали, их примеру последовали остальные.

Великий понтифик подошел к алтарю.

— О могущественный Юпитер Наилучший Величайший! Если ты желаешь, чтобы так обращались к тебе, назову тебя так, если нет — назову любым другим именем, какое ты захочешь! Прими жертву от твоего слуги Гая Юлия Цезаря, от того, кто был твоим фламином, а теперь желает искупить вину за свое неправильное назначение, которое досталось ему не по доброй воле. Он желает, чтобы ты знал об этом!

Поросенок выговорил все это громко, без единой запинки, и отступил назад, бросив яростный взгляд на Суллу, которому удалось сохранить строгое выражение лица. Эта безупречная речь стоила Поросенку нескольких дней жестокой тренировки, более изнурительной, чем военная муштра.

Младшие жрецы сняли с вола цветы, золотую фольгу, которую тщательно скатали в плотный шар. Они работали, не обращая внимания на Цезаря, который выступил вперед и положил руку на влажный розовый нос своей жертвы. Темно-рубиновые глаза под сенью длинных густых ресниц, бесцветных как кристалл, смотрели на Цезаря, и Цезарь не почувствовал дрожи недовольства при прикосновении.

Он стал молиться. Голос его звучал намного выше его природного тона, так что каждое слово доходило до самых дальних рядов присутствующих.

— О могущественный Юпитер Наилучший Величайший! Если ты желаешь, чтобы так обращались к тебе, назову тебя так, если нет — назову любым другим именем, какое ты захочешь! О великий бог или богиня — какой пол пожелаешь ты избрать, о ты, являющийся духом Рима! Прими, молю тебя, в дар это священное животное, которое я приношу тебе в знак искупления за мое неправомерное назначение твоим фламином. Молю тебя освободить меня от моих клятв и дать мне возможность служить тебе на другом поприще. Я подчинюсь твоей воле, но предлагаю тебе это самое лучшее, самое большое и самое сильное живое существо, надеясь, что ты удовлетворишь мою просьбу.