Файлы Сергея Островски

— Сереженька, доброе утро, очень рада тебя видеть.

Тетины волосы, черные с серебряными полосками седины, лежали красивыми волнами, но макияжа на лице не было. Сказав «очень рада», она попыталась улыбнуться, и по голосу было слышно, как ей скверно.

— Тетя Ляля, — Сергей подошел поцеловать ее в щеку. — Уже известно что-нибудь?

Она молча помотала головой. Сергей раскланялся с остальными. Бородач действительно оказался Вадимом, сухопарая дама в кресле у окна, с кудряшками цвета луковой шелухи — Ниной Георгиевной, сестрой дяди Паши. Марину и Виталия он узнал сам — видел, когда звонил дяде с тетей по праздникам.

На Марине была обтягивающая блузка с принтом под шкуру питона и домашние сапожки змеиной кожи. По мнению Сергея, вещи идеально подходили к стилю хозяйки. Когда вошли мама с Ариадной, сводную сестренку Марина приветствовала так: «Здравствуй, Алюша, здравствуй, дорогая». Ариадна буркнула в ответ «здрасьте», села рядом с матерью, обхватила ее руками, уткнулась в плечо. Тетя Ляля обняла ее все с тем же отсутствующим выражением лица.

Виталий, аккуратный мужчина в очках-экранах и пуловере, сочувственно пожевал губами. Пуловер брендовый, прямо с картинки в журнале — «успешный человек отдыхает зимой на природе». Насколько Сергею было известно, настоящие успешные люди отдыхают на природе в других нарядах, хотя у московского бомонда могут быть свои обычаи.

Доктор Анна Островски не была светской дамой, она предпочитала джинсы, свитера и всё, что не отвлекает и не мешает. Честно говоря, они с сыном были похожи больше, чем с сестрой. Только у мужчин не бывает такого лица — отражающего, как зеркало, чужую боль.

— Мам, полиция тут?

— Тут. Были какие-то, кажется, оперуполномоченные, нас допрашивали по одному, уже уехали. Следователь и эксперт сейчас в подвале с Эдом и Наташей.

— С кем?

— Эдуард — компьютерщик отца, — подал голос Вадим. Он закрыл дверцу печки и вместе с табуреткой повернулся к остальным. — В подвале есть серверная, «умный дом», еще кое-какая техника, они захотели посмотреть. А Наталья Владимировна — папин врач, ее вызвонили на всякий случай.

Марина скривила личико.

— Он вифоны у всех отобрал, этот эксперт. Если он там что-нибудь испортит, если что-то пропадет, он очень сильно пожалеет.

— Мариночка, у нас беда случилась, — напомнила Нина Георгиевна.

— Я не забыла, — холодно ответила Марина. — У меня там деловая переписка, записная книжка, заметки по работе.

— Обычно все это копируют в компьютер, — глядя в пространство, сказала Нина Георгиевна.

— Спа-асибо за сообщение.

— Мам, а о чем они вас спрашивали? — вмешался Сергей.

— Как полагается, обычные вопросы. Чем Паша болел, не любил ли розыгрыши, что из вещей пропало. Спрашивали, кто во сколько встал, когда поняли, что Паши нет. Он по утрам всегда сам приносил дрова для печки, Ляля сначала так и подумала, что он вышел за дровами, но прошло полчаса, сорок минут… Лялька! Тебе плохо?! Ну-ка, ну-ка, держись, не падай…

— Мамочка!..

— Ну вот, ребенка напугала. Аля, возьми на кухне, ты знаешь где, две капсулы в чашку. Лялька, пойдем. Я же тебе говорила, надо лечь…

Как только за сестрами закрылась дверь, Нина Георгиевна тихо, но с большим напором сказала:

— Вот. Я более чем уверена, все так и есть.

— Тетя Нина, ну хватит уже, в самом деле, — неожиданно резко ответил Вадим. Кочерга, которую он прислонил к печке, упала, произведя неожиданно звучный удар, Вадим полушепотом ругнулся.

— Не хватит, Вадечка! Я ничего не хочу сказать плохого про твоего отца, просто надо быть умнее и добрее к людям. А эта история — секрет Полишинеля, ее все знают, кроме, может быть, вас, детей.

— Я не знаю, — подтвердил Сергей. — О чем речь?

Вадим возвел глаза к потолку. Марина оживилась, приготовилась слушать. Лицо Виталия ничего не выражало, можно было подумать, что он читает или смотрит что-то на стеклах своих очков.

— Да просто об одной Пашиной пассии, если можно так выразиться, — благонравно пояснила Нина Георгиевна. — Конечно, я бы не стала об этом говорить, если бы не ситуация. Это было двенадцать лет назад, он очень сильно увлекся Машей Звягинцевой, она работала у него в лаборатории — знаете, как это бывает. У них с Лялечкой едва не дошло до развода, а ведь была уже маленькая Аля! Я более чем уверена, это она.

— Тетя Нина, с тех пор многое изменилось, — судя по тону, Вадим повторил это раз в пятнадцатый.

— Что ты понимаешь, — непреклонно возразила Нина Георгиевна. — Ты подумай, подумай: кто еще мог его позвать, чтобы он побежал на улицу в чем был и исчез? Никому ни слова, ни записки, ничего… Я не знаю, что она ему наврала, но в том, что это она — абсолютно уверена.

Вадим только вздохнул в ответ. А Сергей подумал, что вполне солидарен с дальней родственницей. Гипотеза о любовных мотивах заслуживала рассмотрения. Дядюшка и на экране выглядел эффектно, седые кудри и старомодные очки придавали ему сходство с Куртом Воннегутом, причем его остроумие было менее едким и более жизнерадостным. Блестящий оратор, удивительная эрудиция, а если вообразить, каким он был дюжину лет назад, — сотрудницу очень даже можно понять. Можно понять и немолодого мужчину, если внезапно объявляется его бывшая любовь и говорит… что именно — вопрос, но наверняка что-то драматическое, до такой степени, что он кидается вслед за ней. Седина в бороду и прочие пошлые поговорки. Глупый вариант, но не самый плохой.

— Тогда почему он потом не написал? — перебил его размышления голос Марины. — Хоть бы короткое сообщение бросил, не ищите, мол, и не ждите…

— Стыдно ему, — ответила Нина Георгиевна. («Тетя Нина…», — простонал Вадим.) Наглая, наглая, бесстыжая баба, а Пашка — дурак и трусишка! А кто-то здесь слишком умный!

Послышались шаги, на декоративной пленке в дверном проеме обозначились размытые силуэты. Первой вошла женщина лет около тридцати; угрюмое выражение лица и темно-каштановая коса, пушистым венком обводящая лоб, делали ее похожей на героиню какого-то фильма по мотивам русской классики. За ней — молодой брюнет бледного вида, с трагически заломленными бровями. Тот, кто придерживал его за локоть, невысокий и плотный, усмехался в русые усы. Четвертый, коротко стриженный блондин в золоченых очках, нес в руке чемоданчик с комнатными ботами, а на плече у него был экспресс-лаб.

— Есть что-нибудь? — спросил его Сергей. Вырвалось само, по профессиональной привычке, и человек с чемоданчиком, кажется, даже собрался ответить, но, разглядев Сергея, осекся и спросил сам:

— Простите, а с кем имею?

— Сергей Островски. Я сын Анны Ильиничны, племянник пропавшего. Мы с Ариадной только что приехали.

Тут как раз вошли мама с тетей Лялей, а за спинами полицейских появилась Ариадна с чашкой в руке.

— А, вы родственник из Америки? Ариадна… дочь, прекрасно. Хохлов Алексей Геннадьевич, следственное управление (дальше следовала кириллическая аббревиатура, которую Сергей постарался запомнить, чтобы расшифровать на досуге) Московской области. Вы хорошо знакомы с вашим дядей?

— Лично не знаю, общались по вифону.

— Вчера вас здесь не было?

— Нет, я вообще здесь в первый раз.

— Можете сообщить что-то по поводу исчезновения вашего родственника?

— Нет, не думаю.

— Хорошо, спасибо. Господа, вот ваша техника, всех благодарим за понимание. Я хотел бы еще раз побеседовать с Ольгой Ильиничной и с Ариадной. А вы, господин Гаджиев, пожалуйста, оставайтесь здесь.

Печальный юноша, очевидно, тот самый компьютерщик Эдуард, покорно уселся за стол и стал смотреть, как присутствующие разбирают свои вифоны. Марина, недовольно изогнув рот подковкой, тут же принялась возить пальцем по экрану.