Фебус. Недоделанный король

И выстрелил в меня из-под кустистых бровей цепким взглядом серых глаз.

– Не все священники тут знают язык народа, который собираются окормлять, ваше преосвященство. А при плохом знании народом латыни получается неодолимая пропасть между пастырем и его паствой. Месса, значение которой не объяснено, превращается в далекий сердцу ритуал, а воскресная проповедь на непонятном языке не трогает чувств верующих.

Епископ замолчал, что-то прикидывая. Ясно что – расходы. Но не знает, как к этому вопросу подступиться, чтобы не получить оскорбительного отказа.

Я ему помог:

– Ваше преосвященство, по моему мнению, будет несправедливо перекладывать все расходы по такой семинарии на вашу епархию. Часть расходов вам возместит корона, часть сами бегетерии, в которые вы будете направлять викариев. Часть средств придет к вам из Гаскони. Но начинать это благое дело надо уже сейчас. По крайней мере, заранее подобрать преподавателей, конкретный монастырь, где будут учиться семинаристы. А то, что набор будет по первости небольшой – то нам же благо. Сможете отобрать лучших из лучших. Подготовьте мне смету расходов на эту семинарию. Сколько вы сможете принять семинаристов без того, чтобы строить для них отдельное здание? А я на это дело отпущу четверть таможенных сборов от своей доли в порту Бильбао. Десятина от этих денег пойдет вашей епархии на непредвиденные расходы, остальное – ордену францисканцев на семинарию. Думаю, так вас устроит.

– Это очень щедро, ваше величество. А по поводу набора семинаристов, я думаю, вряд ли больше пятнадцати юношей осилим в первый год.

– Прекрасно, ваше преосвященство, – обрадовался я. – Даже с таким количеством семинаристов мы получим через десять лет полторы сотни священников, знающих язык народа. Это сто пятьдесят приходов. А латыни вы их сами обучите, как и всему остальному, что потребно знать священнику. Надеюсь, со временем ваша семинария станет образцовой, и в нее будут присылать на обучение и из других стран.

– Это случится, ваше величество, только если кардинал возьмет эту семинарию под свое покровительство.

– Я с ним обязательно об этом поговорю. Хоть он и перегружен работой – по моему малолетству исполняя должность лейтенанта короны, к тому же совмещая ее с обязанностями примаса нашей церкви, что само по себе стоит времени и трудов, но считаю, что такому делу он обязательно пойдет навстречу. Ибо все это – к вящей славе церкви нашей.

Епископ довольно улыбнулся. Видимо, посчитал, что в таком раскладе его церковная карьера не завершится в Бильбао.

– Один вопрос, ваше величество…

– Спрашивайте.

– Почему именно францисканцы?

– Ваше преосвященство, если посмотреть, кто есть кто в профессорах европейских университетов, то этот вопрос отпадает сам собой. Не так ли?

– Справедливое замечание, – согласился со мной епископ.

– И еще одна просьба, ваше преосвященство. Мне нужен монах-францисканец, который бы смог полноценно исполнять обязанности капеллана моей постоянной гвардии, понимал, что такое солдаты, набранные из простонародья, знал специфику службы и, возможно, сам бы имел в прошлом боевой опыт, что будет мною только приветствоваться. Чтобы при случае он мог вдохновить воинов на порыв и на самом поле битвы. И хорошо знал бы народный язык.

– Есть такой человек, ваше величество, – тут же откликнулся епископ. – Я поговорю с отцом Жозефом. Может, он и согласится… – протянул епископ. – Можно просто приказать, но давить на него мне бы не хотелось.

– Отцом Жозефом? – удивился я.

– А вы, ваше величество, разве не знали, что тот всю юность провоевал в рутьерах в междоусобицах после Длинной войны?

– Нет, не знал. А в чем тогда трудность, ваше преосвященство?

– Он вступил в братство, потому что больше не хотел воевать.

После епископа на аудиенцию просочился Микал, которого я велел охране пропускать ко мне в любое время дня и ночи.

– Все исполнено, сир, как вы и велели, – поклонился он от двери. – И это…

Он вынул из сумки лист прекрасной сарацинской бумаги и передал его мне.

Я прочитал начертанные на нем на латыни слова: «Я, дон Диего, сеньор Уэска, конде де Пенья-Велес, получил от дона Франциска, рея Наварры и Беарна двадцать пять золотых флоринов».

Дата.

Подпись.

Печать.

Поднял глаза на своего раба и спросил:

– Но, это же… твоя рука?

– Моя, – не стал запираться валет. – Зато подпись его собственноручная, как и печать с пальца.

Я только головой покачал, мерзенько подхихикивая. В руке я держал прямо-таки компрометирующий царедворца вербовочный документ.

– Ты заслужил еще один золотой премии, – сказал я Микалу. – Кстати, а почему сумма прописана не в серебре, а в золоте?

– Сир, я взял на себя смелость отсыпать в кошель вместо пятисот су двадцать пять флоринов по курсу. Таким образом, мы не потеряем на комиссии менялы, когда нам самим приспичит это золото поменять на серебро.

Я налил полный кубок анжуйского вина и ласково сказал:

– Пей. Ты заслужил.

Микал с охотой выпил вкусного анжуйского и, утерев губы ладонью, сказал:

– Там к вам еще местные рикос омбрес на встречу набиваются. Их как – гнать?

Утром отсидел еще и заупокойную службу по Мамаю уже по римско-католическому обряду.

Потом амхарцы взяли гроб с Грининым телом на плечи и вынесли из храма на расположенное рядом кладбище. Впереди них шел весь клир церкви Герники во главе с епископом, распевая по-латыни тягучие григорианские напевы религиозного содержания, позади вся моя банда пристроилась, кроме часовых и дежурных по лагерю.

Пока попы распевали, крестили и кадили, валлийцы украдкой кинули по мелкой монетке в заранее раскопанную могилу. Окупили последнее пристанище рыцаря у подземных богов.

Траурно зазвучал колокол, и гроб с казаком опустили в разверзнутый зев земли. Потом этот зев неторопливо засыпали, сформировав длинный холмик, в который воткнули простой крест, вытесанный из кипариса. Зарыли Гриню в шар земной на чужой сторонке. «Sic transit gloria mundi» [5] – очень справедливое выражение нам досталось от римлян, коих самих уже целое тысячелетие как нет. А уж как гремели…

5

Так проходит слава мирская (лат.).

«Requiem aeternam dona eis Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace?» – отзвучали последние звуки поминальной латинской молитвы, доставшейся нам от тех же римлян, и народ стал расходиться с кладбища.

Кастильцы проводить казака в последний путь не пришли. Каждый сам хоронит своих покойников. Где они хоронили своего секретаря, мне было неведомо. Но горожан было много. Похороны – развлечение в размеренной жизни, в которой не так уж много происходит значимых событий. А уж заморского принца так вообще не каждый день хоронят в их родном городе.