Федор Апраксин. С чистой совестью

Отправляя теперь второе судно с товарами, Апраксин старался все предусмотреть. На корабль загрузили полный запас пороха, ядер, пищалей.

— Ежели каперов встретишь, не поддавайся, у тебя пушек в достатке.

Неунывающий Ян Флам успокаивал:

— Тебя, воевода, не подведу, да и государю дал слово. Товар в сбережении доставлю.

— То-то, — успокоился Апраксин. — А флаги-то российские я тебе в запас дал два комплекта. Мало ли, в шторм сорвет, так есть чем заменить…

Ян Флам повел суда к Двинскому устью, а воевода поехал на Вавчугу к Бажениным закладывать первые суда на новой верфи. По пути вспоминал. За два года не раз слышал Апраксин жалобы от Бажениных:

— Убытки несем немалые, воевода, за море иноземцы везут нашу древесину, втридорога торгуют. И казне государевой ущерб от того.

Апраксин напоминал Бажениным пожелания царя:

— Верфь свою сооружайте проворнее, государь вам об этом наказывал в прошлый приезд.

Воевода тащил Бажениных, Осипа и Федора, на свою верфь в Соломбалу, где строили новый фрегат. Лазил с ними по стапелю, все показывал, знакомил Бажениных с мастеровыми. Понемногу дело подвигалось. Купцы увлеклись им всерьез. На берегу Вавчуги за два года заработала кузница.

Весной Апраксин, осмотрев верфь, посоветовал:

— Отпишите государю, что, мол, так и так, все припасено, испросите грамоту. Штобы суда строить для иноземного плавания, воля государева потребна.

В Москву пошла челобитная. «Двинские посадские людишки Оська и Федька Андреевы дети Баженины» просили Петра I: «Вели государь в той нашей вотчинишке в Вавчужской деревне у водяной пильной мельницы строить нам, сиротам твоим, корабли, против заморского образца, для отпуску с той нашей пильной мельницы тертых досок за море в иные земли и для отвозу твоей государевой казны хлебных запасов и вина в Кольский острог и для посылки на море китовых и моржовых и иных зверей промыслов». Баженины просили разрешения и лес рубить в Двинском, Каргопольском и Важском уездах.

Апраксин челобитную одобрил, но сказал:

— Допишите государю просьбишку. Суда-то сподобите, а кто их за море поведет? Людишки. Стало быть, вам добро государево потребно, штоб екипажи на те суда нанимать, которые в иные земли поплывут.

Челобитную царю успели доложить до Азовского похода. Читая ответ Петра, воевода радовался вместе с Бажениными:

— Вишь, государь по-мудрому размыслил, грамотой вам жаловал многое, што спрашивали и сверх того. Гляди-ка, суда те вам дозволено пушками вооружать и боевые припасы к ним иметь. Сие для обороны от каперов. Не зря государь к вам милость питает наперед, чтобы «…на то смотря иные всяких чинов люди, в таком же усердии нам, великому государю нашему царскому величеству, служили и радение свое объявляли…».

На Вавчуге все было готово к торжеству, ждали только воеводу и архиерея. Левый покатый берег реки, казалось, самой природой сотворен для устройства верфи. Широкая лощина полого спускалась к урезу воды. Над просторным, добротным дощатым помостом высился громадный навес.

Как всегда, церемония началась с молебна. Баженины не ожидали приезда архиепископа. С тех пор как три года назад царь разбирал челобитную купцов, Афанасий не показывался в Вавчуге.

Архиерей же ныне держал себя свободно, будто в прошлом и не было между ним и Бажениными никакого раздора.

Купцы народ сметливый, видимо, оценили такт уездного духовного пастыря и старались его задобрить. Как-никак, а по сему было видно, что Афанасий сел в Двинском крае надолго. Тем более Баженины торговыми делами тесно связаны с купцом Дмитрием Любимовым, братом архиепископа…

Вернувшись, Афанасий остался в Холмогорах, где размещался епископат.

— Надобно мне в епархии дела рассмотреть неотложные, и в нашей среде, воевода, хватает разноголосицы и неурядиц. А мне скоро к патриарху стопы направлять в Белокаменную.

Из Москвы в Архангельский архиерей приехал по санному первопутку и сразу направился к воеводе.

Апраксин накануне его приезда получил письмо от старшего брата Петра. Он подробно сообщал о походе к Азову, больших праздниках в столице, добром отношении к нему царя, намекал о каких-то новшествах, затеваемых царем. Половину письма занимала неприятная весть. Младший брат Андрей попал в переплет. По какому-то поводу он затеял свару с незадачливыми дворянами Желябужскими и изрядно их поколотил с дворовыми людьми где-то под Филями. Те подали жалобу царю. Андрей струсил и хотел отвертеться. Но Ромодановский все разобрал и доложил царю, который сам выступил судьей. Андрея чуть было не били прилюдно кнутами за «ложную сказку». Хорошо, что вступились сестра, вдовая царица Марфа Матвеевна, и Франц Лефорт.

Пока Апраксин читал письмо, его прошиб пот: «Надо же, в такой позор Андрюха втянул нашу фамилию». Брат сообщал, что теперь по царскому приговору Андрей должен выплатить Желябужским тысячу рублей да Лефорту «за его заступление» три тысячи рублей. «Опять деньгу посылать надобно, хотя Петр и не просит».

Архиерей тоже был наслышан об этой истории, но откликнулся на нее в шутливом тоне:

— Кнутами все же попотчевали дворовых твоего брата. Но думается, сие на пользу и ему пойдет.

Апраксин натянуто улыбнулся и перевел разговор:

— Каковы, отче, ведомости из Преображенского?

— Великие, воевода. Ты уж меня не пеняй, что я вначале про братца твоего помянул. Поверь, у меня самого камень на сердце лежал, за тебя сожалею. — Архиерей вздохнул и начал оживленно рассказывать о сидении Боярской думы, приговорах о «кумпанствах» для сооружения судов морского каравана.

— Не миновало государево око и нашу церковную епархию. Вменил нашим обителям монастырским наравне с вотчинами боярскими и дворянскими сооружать кораблики для флота.

— Наш-то уезд Двинский не слыхал ли, какая ему доля выпала?

— Богу благодарения, государь, я слыхал, по-разумному поступил. Ни с вотчин нашего края, ни с нашенских монастырских обителей поборов не станется нынче. Мы-то, поморцы, и так служим отечеству у врат морских.

— И то дело, слава Богу, однако подождем, — облегченно перевел дыхание Апраксин…

В Беломорье начиналась зима, задули северные ветры, замела поземка, снег начал по-настоящему укрывать поля, перелески, дороги, давно скованную льдом Двину.

Размышляя над новостями, Апраксин по давней привычке сел за письмо царю. «Надобно поведать ему о всех наших делах, помянуть об отправке Яна Флама, о Бажениной верфи. Заодно Петра Алексеича настрой проведаю. Гневался-то он на Андрюху. Как бы и мне боком не вышло».

Начал по старинке, как обращались к царю все, начиная с приближенных бояр. Быть может, только чуть-чуть подобострастней:

«Премилостивейшему, всесветлейшему моему государю, пречестнейшему бомбардиру». Знал Федор, что царь требовал его величать официально бомбардиром, но приписал еще: «Рабски прошу твою милость и сообщаю…»