Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Феерия для другого раза I
Шрифт:

– А! если бы ты остался с нами!..

Она вспомнила Лондон конца 17-го…* [284]

– Видишь, Луи… видишь!..

Упреки… и слезы… мое домашнее имя – Луи.

– Жанин была бы жива!

Жанин, ее сестра… мы распрощались не вчера… Я оставил их на Лейчестер-сквер… покинул их с сестрой… Я так и вижу: дерево, скамейка, цветы, воробьи, незабудки, герань… это в центре Лондона, узнаете? в скорби, покинутые мужчиной… Я не художник, но у меня хорошая память на цветы… Жанин… Мари-Луиза… мои дамы… я их вижу… лужайка… объезд, движение… чудовищные ярко-красные омнибусы и такие же красные «вербовщики»! сержанты!.. все вертится! кружится!.. и музыка!.. это филигранные линии жизни, что четко выписано, то не так важно, главное – прозрачность… кружева Времени, как говорится… «блонды»,* [285] в общем, паутинка, знаете? такие тончайшие кружева! на коклюшках, чудно нежные… одним словом – молодость! незабудки, герань, скамейка, все кончено… улетели воробушки!.. ах, какие кружева… паутинка…

284

Бракосочетание в Лондоне состоялось в январе 1916 г. Селин снова проезжал Лондон по пути в Ливерпуль в мае, а затем, возвратясь из Африки, в мае 1917 г. [284]

285

Блонды

разновидность кружев, которые плетутся при помощи коклюшек из некрашеного натурального шелка.

Я отклонился в сторону не без причины, даже, я бы сказал, сознательно, из-за честности и порядочности, я прозревал другое будущее!.. настоящее будущее!..

О! пустомеля! выгребная яма! сдохни, болтун! Мы понимали друг друга, этого достаточно! Жанин, Мари-Луиза и я! Понимать друг друга – это все! Это важнее, чем Земля и ангелы, и мириады звезд, падающих и мерцающих во Вселенной, но делать нечего! бедное сердце, наше плачущее сердце! Вселенная не для нас! в то время, как Мари-Луиза и Жанин… я совершил единственное преступление в жизни, единственное, вот… я бросил на произвол судьбы своих маленьких своячениц, бедняжек-девчонок в ноябре 17-го… не каких-то там шлюшек-блядушек… А! совсем нет! девочки-цветочки! куколки-милашки!.. блеск юности! свежесть! задор!.. одна брюнетка, а губы!.. Мари-Луиза! чуткая и нервная, плечи, руки, все! почти цыганка… потрясающие бедра, осмелюсь сказать… Жанин, русая… когда они танцевали в «Сиросе», они вальсировали вдвоем, казалось, что столики плавали просто вокруг… эмоции клубменов! стаканы вдребезги! и бутылки! потом это назвали сексапильностью, эта дрожь, что пробегала по телу… щебечущие крошки! Они ничего не видели! женщины сейчас, должно быть, страдают… столы больше не двигаются, головы не поворачиваются… заботы всех поглощают, убивают любые чувства!.. улыбки, нежность объятий!

Ах, эти угрызения совести! Ах, эти воспоминания!

– Эй, скучающие! присоединяйтесь! вам оставили ремешок! Распоясывайтесь! Висите! перекладина! там! высоко!

Признаться, у меня еще есть время…

Охранники не дергают больше смотровое окошечко в дверях… Они следили за мной неделями… неделями… Их от меня тошнит… не на чем меня поймать… я не курю… не двигаюсь… сижу неподвижно с гниющим задом… зиму, лето… Я скоро буду считаться «примерным заключенным», хотя я иногда пою, ругаюсь, браню застенного «врага»… он никак не расквасит себе башку… только за клизмы я их облаиваю! и в ответ – лай своры собак, сразу же! «Гав! Гав!», и вся шваль тут как тут! и автоматы! и носилки! Я победил!.. но так как я гавкаю, то есть занят делом, я не смогу повеситься!.. Никто не следит… Вечность – увольте! Ах, я размышляю… я признаю… привык к повешеньям… я вам уже немножко рассказывал… у вас есть представление о времени, о методах, которые используют люди, снимающие повешенного!.. Эти кривляния!.. Мои функции я опишу позднее… я состоял в службе «Гражданской обороны», насмотрелся я на повешенных! на тех, которых могли бы спасти окружающие, не будь они такими гнусными и ленивыми… соседи снизу… сверху… это ясно! Я уже рассказывал… Не буду повторяться!.. Врач, принесший клятву из Уий, Ла Гарен, Каррьер… кантон Аржантей… ведомство Версаль…* [286] Я, дипломированный доктор X, констатировал сегодня смерть через удушье господина Y… чаще всего повесившегося накануне! даже двухдневного дохляка!..

286

Уже в первом наброске эта сцена визита в морг связана с Безоном.

Вы знаете песню?* [287]

Только что паренек молодой С непорочной и нежной душой…

Таратата! вовсе нет: не только что!

Удавился в лесу Сен-Жермен!

Уже несколько часов! а то и дней повешенный!

Люди никогда не приходят вовремя. Отрыжка смерти, огромная куча экскрементов повешенного… находясь рядом с трупом, вы пускаете пыль в глаза… вы якобы обеспокоены… вы говорите: это умывальник! сточная вода течет вспять… Сильнейший шум, мощный, преувеличенный… это нужно слышать! А я слышал его… Не скажу где… Впрочем, таким образом объяснялись… соседи думают: «Это его манера поведения»… они не признаются в своих низменных чувствах… позже! позже! какая подлость… им нужно время, чтобы решиться… сначала они стучат… потом колотят… и наконец разбивают!.. они вваливаются, все кончено!.. Вы приезжаете, запыхавшись, констатировать смерть повешенного… вы видите его распухшую голову, огромную, черную, черно-фиолетовую… а во рту… будто затолкали ладонь… багровый! зеленый! вывалившийся язык его! невероятно толстый!.. Он мертв уже несколько часов!.. Вот и подумайте, я, в этой яме, с нескончаемым воем 16-го! 74-го!.. и 24-го!.. Было бы у меня больше времени!.. рядом только сосед, проклятый вышибала, уж он отплатит мне за все мои икания!.. Он не бьется головой о стену! не подыхает! но он, как громкоговоритель! хорек! осел вонючий! баран! извините! А карцер! 12-я! там они пытают, зверствуют! может насилуют, и когда это происходит, я вас уверяю, это поистине дьявольски страшно! Воплей четверых или пятерых висельников маловато, чтобы заглушить! рев из мордобойни! я и сам бы визжал недорезанной свиньей, которой накинули на шею удавку… надзиратели не кинулись бы ко мне… пока они разбудят тюремщиков! позовут санитаров!.. Ах, если бы у меня было время! вернуться назад!

287

«Висельник из Сен-Жермен» – популярная песенка Мак-Наба (1856–1889):

Только что паренек молодой Удавился в лесу Сен-Жермен Из-за девочки с черствой душой, Из-за сердца ее и измен. А прохожий веревку рвал Над поникшей его головой И жандармов на помощь звал, — «Может, парень еще живой».

– Но Арлетт?… Бебер?… Жанин?…* [288] моральные обязательства?

– Он виляет! он смывается! жопа! Марионетка!

– О! брань! у меня иммунитет!.. подумайте о перенесенных мной испытаниях!.. я больше ничего не слышу! я оглох, вы меня не деморализуете, я люблю вас!.. Я хочу снова вас увидеть… хочу поговорить с вами наедине… я расскажу вам деликатную подробность… один секрет… на ушко! пару слов… пожалуйста!.. я сдох бы таким же, как… ах, бедные, бедные люди! веками вас оставляют в дураках… он нас обдурил? нет, не дурил? но был странным? взвинченным, что-то не так? шалости? грубые шутки? встретившись с вами, там, на воле, я прошепчу вам на ушко одну шуточку… Ах, как вы вытаращитесь на меня во все четыре глаза!.. Мне тоже хочется посмеяться, малыш… настал мой черед!.. мой выход!.. как на манеже!.. не все же вам!

288

В отличие от Арлетт и Бебера, Жанин, первая жена Селина, мертва. Моральные обязательства по отношению к ней уже не являются жизненно важными, это только предмет воспоминаний.

Вот
тетушка Эстрем, ее малыш Лео!
Вот Клементин и вот Тото-храбрец!

Право же! Я разыщу вас! слово чести! вас много, больше даже, чем гнилой рвани! сучий потрох, голубые внутренности, мишень для насмешек, я найду вас! танки вас расплющат, вас разрубят, спалят напалмом, я найду вас! Никто более не следует своим чувствам! даже если вас разбросало по свету, а разрушенные вами дома погребли вас под обломками, я разгребу ваши погребальные костры, как Эйнар свое бывшее бистро!.. Ожесточенный, не думая, кто я! у меня будет палка, специально ad hoc: [289] палка мусорщика… с крючком на конце!.. мне будет страшно, но я найду вас… я сотру вас в порошок… если понадобится! Ни минуты не буду колебаться! предположим даже, что вы выживете, смешной калека, еле передвигающий ноги… пьяный… в кутерьме ионов… я узнаю вас безоговорочно!.. я найду вас по запаху: это вы?… ваша шерсть! пахнет паленым! ваша кривая ухмылка!.. насмешник! остряк!.. похожих нет! десять лет он меня раздражал своей ухмылкой! Я сотру ее!.. О, одного из миллионов я обнимаю вас!.. ваша гримаса!.. я вас узнаю везде!.. эта радость новой встречи! представляете! сколько же всего произойдет! А! Трибулэ!..* [290] Я не обольщаюсь!.. найти такую безмерную радость узнавания!.. чудо! эту обоюдную эмоцию!..

289

Ad hoc (лат.) – для этого случая.

290

Эта ссылка на драму «Король забавляется» Виктора Гюго не соответствует точной цитате, в отличие от той, что появляется во второй части «Феерии». Близкий по смыслу отрывок можно найти в третьем акте, когда куртизанка восклицает: «Ах! Браво, Трибулэ!», но эта фраза встречается в совершенно ином контексте, тогда как в покоях короля шут Трибулэ, чья дочь была похищена, старается скрыть свое горе и отчаяние.

Сказать ли им, Что празднику – конец?

Я шучу!.. вы думаете, я шут?… О, но сейчас я как никогда серьезен!.. моя вилла – это серьезно!.. из-под палки, вынужденно, я доверяю вам немного своего будущего… моих двух служанок… мои вожделенные велики…

Критика разнесет в пух и прах мое произведение? Неважно!.. Будут хранить молчание? Плевать!.. Они столько времени изрыгали яд ненависти, поливали меня, как только могли, грязью, каждый месяц, каждый день, каждую минуту, что от яда ссохлись их гланды… И я единственно чего хочу, так это чтоб они повысдыхали все, и как! стократно!.. потоки ядовитой брани!.. я буквально плаваю в ненависти! рокочут ли волны ненависти или нет, плыви, мой кораблик! самое страшное, что яд сочится! сочится!.. Меня захлестывает злость! такая тупая, навязчивая, уничтожающе жестокая, как никакая жестокость в мире! дружок сумасшедших, одуревший от ненависти: Мяу!.. озверевший от вида этих убийц со стилетами! гранатами! ядами! и веселящимися, и болтающими, и скачущими под аккордеон!.. распродажи!.. мистические погреба!..

– Его можно читать только в смирительной рубашке! Социальное бедствие! выдадим его! сдадим! шок! кардиозол! в одиночку его! Ах, восхитимся! Ах, прикончим его! оплю-плюем! засосем! купим с потрохами!..

Так что, дурачки и дурехи! это то, что мне нужно! но Кино? Ах, это уже совсем другая история! Ах, я промахнулся, всего на дюйм! Минотавр из Пещеры! кто засирает мозги нашим читателям? кто их от нас отворачивает, переваривает, выкачивает из них денежки? Все – фильмы! ежедневные газеты, монстры киосков уже почти сожрали тупо глазеющих ротозеев… Фильмы завершают процесс! опустошают мозги, кошельки!..

Пещерный гипноз… тепло, сыро, плюс онанизм, плюс оргии, мальчики-везунчики!..

Конкуренция!

Вы, ваше занудное превосходительство, вы появляетесь! с приторной миной! Посмотрите на клиентов и клиенток, взопревших, представьте себе этих шатающихся, перезрелых, выползающих из Пещер, благодарных более северу, чем югу! и западу! ошибающихся во всем!.. фонари!.. метро!.. брюки, юбки!.. тискающие друг друга! кварталы!.. секс!.. этажи!.. задница вместо головы! Они хотят большего, чем вернуться и сесть на место, нет… Ах! они хотят созревать! стать еще страшнее! перезрелыми, еще, еще больше!.. забыться… дозреть! растаять… Они уже растеклись по всем коврам…

Какое счастье, что компашка злобствующих «гениев» никогда меня не оставит в покое! Ах! надо же их побаловать! и нужно относиться к ним «со смирением»! Ризетта! Ризетта!!* [291] Если их запрут в дурку, я пропал! Нужно их поймать до того! Чтобы им хватило времени купить у меня «Феерию»!

А потом пусть их хватают! перехватывают! упрятывают! признайтесь, что я ее выстрадал!.. Кроме того, еще пеллагра и всяческие заботы! а еще и Хорек, [292] который разрушает мне стену! меня балуют! К тому же еще и налоговая, и Поместье, и еще и конфискации «ко всему прочему»! и объявление вне закона! И грабеж, и плагиат! и Арлетт, и мои моральные обязательства… А если я на все на это наплюю, развяжу себе руки? Я занимаюсь другим делом! но тут, потому что я слеп, парализован, обманут, обосран всеми, меня подстерегают, чтоб порвать на куски…

291

См. прим. 97.

292

Putois (франц.) – хорек. Селин использует это прозвище, видимо, исходя из значения выражения «crier comme un putois» – кричать, что есть мочи.

О, но я залаю в десять раз громче!

Не только на надзирателей или на тюремные стены! Первым делом на Классиков, на Мыслителей! прекраснодушных пустозвонов, среди которых: Петрарка, Данте! Гомер! Прут-Тпрусь!* [293] и хрусть-хрусь! они будоражат нас, из глубины веков! Они воображали себе ад, а ад вот он, здесь! и демонов в их «адах» была самая малость! у нас здесь орды, толпы, мириады! высасывающие кровь из страдальцев! пусть сдохнут, захлебнутся в дерьме все крысы!.. несчастные бедняжки!.. вот как это происходит в клоаках!.. а мы – в клоаке, я, Робиньоль* [294] и тысячи других несчастных, и тысячи еще более несчастных, с которыми никто не осмеливается разговаривать, они подыхают в застенках, они тысячу раз искупили преступления, которых не совершали! От этих мыслей у меня едет крыша! Бомба, зачем? Наплевать! До чего вы дойдете? Пустые люди! Жизнь превратилась в карнавальное шествие, где ничего серьезного не происходит! Демоны разгулялись вовсю! Небеса больше не извергают молнии!

293

Уже в памфлете «Безделицы для погрома» Селин выводит Пруста под унизительным прозвищем Прут-Тпрусь [Смысл прозвища, возможно, заключается во франц. prouteur – трус.].

294

Люсьен Ребатс (1903–1972) – журналист, автор памфлета «Развалины», вышедшего в 1942 г., был приговорен к смертной казни 23 ноября 1946 г. Его помиловали в апреле 1947 г., но он оставался в тюремном заключении до июля 1952 г., т. е. когда Селин заканчивал работу над первой частью «Феерии».

Поделиться с друзьями: