Фельдмаршал Борис Шереметев

«Бог мой, — подумал Яковлев, — еще один такой бой, и пленят уже меня. Где же Волконский со своими драгунами?»

Еще не успели казаки насладиться победой и выпить за нее по чарке горилки, как со сторожевой вышки раздалось радостное:

— Браты-ы! Орда к нам скачет!

И на этот раз кошевой не поленился, забрался на вышку и, приставив ладонь козырьком к глазам, посмотрел на пылившую вдали конницу. Сказал уверенно:

— Это хан.

Слезши вниз, обратился к казакам:

— Ну вот, хлопцы, и этих москалей отправим на небо. За мной!

Первой из ворот, следуя за кошевым, вылетела конница, за ней, боясь опоздать к дележу добычи, рванулись пешие. Рванулись бегом, обгоняя друг друга. Бежали весело, шумно: дождались-таки хана!

Яковлев, увидев мчавшуюся на полк запорожскую конницу, тут же построил четкое каре, которое словно еж ощетинилось штыками. Правильно выстроенное каре для конницы почти неуязвимо.

— Пли! — крикнул полковник, подпустив запорожцев поближе.

Ударил дружный залп, несколько передних коней упало, перевернулось.

И тут, случайно оглянувшись, Яковлев увидел, как левее его каре, рассыпаясь по полю, несутся драгуны, сверкая палашами.

Дорого обошлась запорожцам ошибка дозорного и кошевого, принявших драгун Волконского за Орду, спешащую им на выручку.

Передние, увидев, что это не Орда, а тоже «москали», пришедшие своим на помощь, стали заворачивать коней. Но сзади, ничего еще не зная, не разбираясь в случившемся, напирали пешие.

— Хлопцы-ы, измена-а! — заорал кто-то.

Драгуны врубились в эту орущую толпу смешавшихся пеших и конных запорожцев. Когда эта толпа наконец-то поняла, что случилось, то в панике поворотила обратно под спасительные валы и плетни Сечи. В воротах образовалась свалка. Конные давили пеших, пешие валили коней вместе с седоками. Все лезли друг на друга. Крики, вопли, испуганное ржание коней неслись далеко окрест.

Сколь отчаянно смелы были запорожцы в предвкушении легкой победы и доброй поживы, столь растерянны и небоеспособны оказались при внезапной смене обстоятельств, обернувшихся не в их пользу.

Драгуны и полк Яковлева на плечах бегущих запорожцев ворвались в Сечь…

Когда красное солнце коснулось окоема, Сечь была уничтожена. Яковлев приказал зажечь ее со всех сторон. И запылали камышовые крыши, плетни палисада, вышки, амбары, курени. Все уже было высушено южным майским солнцем и горело споро и дружно.

Сечь виделась в сумерках уходившему прочь полку сплошным костром. Но вскоре он угас и стих.

А через день уже плавали, грая, в небе над ней тучи воронов, слетаясь на добрую поживу, на черную тризну по Запорожской Сечи, изменой отчине погубившей себя.

Глава двенадцатая У СТЕН ПОЛТАВЫ

В начале апреля армия Карла XII появилась у стен Полтавы. Карл тут же в сопровождении небольшого эскорта отправился на рекогносцировку ^{226} к крепости, стены которой были сооружены из земляного вала и дубовых бревен.

— И это крепость? — спрашивал насмешливо король у скакавшего рядом Мазепы.

— Крепость, ваше величество, — несколько смущенно отвечал Мазепа, словно стыдясь за эти деревянные заборы. — Камня нет, приходилось строить из того, что под рукой.

Король воротился в ставку в прекрасном расположении духа. Гилленкрок, дождавшись, когда Карл усядется за стол, спросил тихо:

— Ваше величество, вы намерены осаждать Полтаву?

— Да. И вы, Гилленкрок, должны составить диспозицию ^{227} осады и сказать нам заранее, в какой день мы овладеем городом.

— Но у нас нет под рукой ничего, что нужно для осады, ваше величество.

— У нас довольно всего, что нужно против Полтавы. Полтава — крепость ничтожная.

— Крепость, конечно, не из сильных, но, судя по гарнизону, — а там, кроме казаков, четыре тысячи русских, — Полтава не слаба.

— Когда русские увидят, что мы хотим атаковать, они после первого выстрела сдадутся все.

— Но, ваше величество, мы не в силах даже провести хорошую артиллерийскую подготовку. У нас мало пороха.

— Мы возьмем ее штурмом, Аксель.

— Но если дело дойдет до штурма, то у стен города может полечь вся пехота.

— Возможно, дело и не дойдет до штурма. Они сдадутся, как это не раз уже было в Европе. Разве вы забыли?

— Я помню, ваше величество. Но русские дерутся совсем иначе. Здесь можно рассчитывать лишь на счастливый случай, а это опасно.

— Успокойтесь, Аксель, вы увидите, как мы совершим это необыкновенное дело и приобретем славу и честь. Ступайте и составляйте диспозицию.

Гилленкрок отправился к первому министру, с которым у него составился некий союз на почве одинакового понимания создавшейся ситуации.

— Что делать, граф? Король хочет брать Полтаву.

— Если нам не удалось уговорить его уйти за Днепр, то взятие Полтавы, генерал, пожалуй, единственный шанс, верный в нашем положении.

— Вы так считаете, граф?

— Да. Со взятием Полтавы мы приобретем наконец какую-никакую базу, где можно дать передышку измученному войску. От Полтавы не так далеко до крымского хана, можно оттуда наладить и связь с Польшей.

— Вы находите, что Лещинский в силах помочь нам?

— Увы, нет, генерал. Но через Польшу к нам может прийти помощь из королевства.

— Но кого нам пришлет королевство? Ведь мы уже исчерпали все людские резервы.

— Я знаю, генерал. В такой ситуации призовут стариков и молодежь.

Явился полковник и вызвал Пипера к королю. Последовав за адъютантом, граф на пороге обернулся и сказал негромко, чтоб слышал только Гилленкрок:

— Уверяю вас, зовет для разговора о Польше.

— Господи, чего он ждет от этого ничтожества, — отвечал генерал-квартирмейстер.

Под «ничтожеством» оба подразумевали короля Станислава Лещинского, разумеется именуя его так лишь в разговорах между собой.

Пипер не ошибся, король начал разговор о Лещинском.

— Вы не находите, граф, что приспела пора Лещинскому привести свою армию?