Фельдмаршал Борис Шереметев

Здесь Карл велел создать двойной перевес, надеясь именно здесь прорвать линию русских и отрезать их левое крыло.

И хотя Новгородский полк состоял из самых опытных бойцов, первый батальон был вскоре смят и рассеян. Нависла угроза прорыва шведов.

Царь сам подскакал ко второму батальону, соскочил с коня, схватил в руки ружье со штыком, поднял его над головой: — Ребята, не дадим шведу пройти. За мной! И бросился вперед, увлекая весь батальон. Петр был длинноног и быстр не только в ходьбе, но и в беге, однако и он краем глаза заметил, как обходили его справа-слева новгородцы, и было оттого ему радостно на сердце: «Бегут все! Атакуют дружно, и нет страха на лицах их, но одна жажда мщения».

Разгром первого батальона недешево дался шведам, кажется, последние силы были затрачены на это. И когда налетел на них свежий второй батальон, возглавляемый длинным Преображенским полковником, то начал колоть, рубить с таким ожесточением и натиском, что шведы попятились. Вначале медленно, но далее все скорей да скорей.

А справа и слева охватывали шведов конницы Меншикова и Боура, и эти объятия ничего хорошего не сулили.

Карл бросил по центру лучшие свои гвардейские полки: Упландский, Кольмарский, Иончепингский, Ниландский, тем самым поставив на карту все.

И когда он увидел, как русская артиллерия буквально выкосила их картечью, он от отчаяния стал колотить руками по носилкам и даже биться об них головой.

— Где наша артиллерия?! — кричал он, брызжа слюной. — Почему молчат наши пушки?!

Словно не ему еще вчера докладывал Гилленкрок о почти полном отсутствии пороха, а он отвечал ему, что шведам достаточно припасли пороха русские. Верно, припасли.

Внезапно прилетевшее ядро ударило в носилки короля и разнесло их в щепы, убив при этом нескольких человек, в том числе Адлерфельда — королевского летописца. Сам Карл потерял сознание.

— Король убит! — вскричал кто-то.

И этот крик, как огонек по пороховой дорожке, помчался по армии: «Король убит!»

Эта новость не прибавила шведам сил (отомстим за короля!), напротив, многих она лишила мужества (король погиб, и мы пропали).

Однако бросившиеся к Карлу его верные драбанты вскоре увидели, что король жив, что он был просто оглушен, контужен. Тут же из двух пик и какого-то плаща они сделали носилки, уложили на них своего несчастного монарха.

Придя в себя, Карл потребовал нести его в самую гущу боя:

— Туда! Туда, где дерутся мои славные гвардейцы. Увидев меня, они воспрянут духом.

Но гвардейцы уже не могли увидеть своего обожаемого короля и воспрянуть духом, они все полегли под русской картечью и штыками.

— Туда! В битву! — требовал Карл словно помешанный.

В эти мгновения он не хотел жить, искал смерти. Но она не брала его, довольствуясь его драбантами, уложив в течение считанных минут два десятка человек у его носилок.

Наконец его увидел фельдмаршал Реншильд, попавший в самый водоворот сражения.

— Ваше величество! — закричал он, направляя своего коня к королю. — Наша пехота погибла. Спасайтесь! Эй, молодцы, скорее уносите короля.

Сам того не желая, этим криком Реншильд как бы дал команду к отступлению, которое, в сущности, уже началось.

«Молодцы» не могли уносить короля, их осталось всего двое. Отбросив носилки, они взгромоздили короля на какую-то лошадь, на счастье подвернувшуюся в сутолоке. И она, напуганная канонадой и криком тысяч глоток, понесла великого завоевателя прочь с этого страшного поля. Он сам понукал ее здоровой пяткой.

Шведы дрогнули и вдруг, словно по команде, кинулись врассыпную. Никто и ничто уже не могло остановить этого панического бегства. За плечами бегущих неслась русская конница, настигая и разя палашами.

Граф Пипер, увидев это, кинулся к штабу, дабы уничтожить, сжечь бумаги. Однако, вбежав в канцелярию, он понял, что ничего не успеет сделать. За окном уже виднелись русские драгуны со сверкающими палашами.

«Но ведь я почти безоружный, — подумал Пипер. — Они не должны убить меня».

От этой мысли ему спокойнее не стало. Наоборот, близкая смерть подхлестнула графа: он выскочил из пустого, брошенного штаба и побежал к Полтаве, придерживая у бедра шпагу. Граф бежал быстро, дорога была знакома — совсем недавно с Гилленкроком ездил по ней осматривать апроши. Топот копыт и крики, несшиеся следом, подгоняли его. Граф никогда не думал, что умеет так резво бегать.

Увидев на валу русского солдата с ружьем, Пипер закричал ему и замахал рукой, в которой был зажат белый лист бумаги, машинально захваченный графом со штабного стола:

— Эй, солдат… Я здаюсь плен… Я есть граф… Скорей бери плен.

Графу казалось, что сдаться в плен измученной Полтаве надежнее, чем поднять руки перед опьяневшими от рубки и крови драгунами.

Глава четырнадцатая ПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕ

Генеральная баталия, в сущности, длилась всего два часа — с девяти до одиннадцати. Но сражение на равных было лишь до половины десятого, а после этого шведы начали пятиться и вскоре побежали.

В двенадцатом часу Петр был уже в лагере, у своего шатра, и немедленно распорядился о сборе раненых и подсчете потерь.

Туда к нему стали приводить пленных шведских генералов. Увидев высокого, стройного белокурого пленника, одетого в бархатный кафтан, Петр вдруг решил, что это и есть король. Он поднялся к нему навстречу, улыбнулся дружелюбно и уж едва не произнес заготовленную фразу: «Здравствуй, брат мой Карл». Но его опередил светлейший, представив пленника:

— Принц Вюртембергский.

— Здоровы ли, ваше высочество, — пришлось ради этикета сказать разочарованному Петру и, не дождавшись ответа, спросить: — Неужели я не увижу моего брата Карла? Александр Данилович, вели объявить в войсках, что тот, кто пленит короля или хотя бы принесет его тело, будет тут же произведен в генералы.

— Зело прытко побежал король, Петр Алексеевич, догнать невозможно.

— Вот ты и будешь догонять с Голицыным.

— Попробую, но кони весьма притомились, государь.