Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Шведский король надеялся не только на поддержку Франции, но и на одобрение его действий со стороны Фридриха II, которому тоже приходилось не так уж давно противостоять чуть ли не всей Европе. Но Фридрих II был уже не тем отчаянным забиякой, который воевал с Австрией и Россией во время Семилетней войны и требовал сиюминутных выгод для своей страны. Он теперь больше сидел за «карточным» столом, то и дело раскладывая политический пасьянс, и с меньшими потерями выигрывал многое. Поэтому он прежде всего постарался образумить своего племянника, внушая ему мудрые мысли, к которым он пришел за долгие годы своего царствования. Он хорошо понял, что если существуют в государстве две партии, враждующие между собой, как, например, «шляпы» и «колпаки» в Швеции, то король должен начать с их примирения и этим утвердить свой престол. Это нужно делать спокойно и не спеша, а главное, не слушать злых внушений, исполнение которых может поссорить с сильными соседями. И прусский король не исключал возможности войны против родного племянника, если он не образумится. Екатерина II
Екатерина II не скрывала своего раздражения, узнав о том, что в Швеции поощряются антирусские настроения. Она писала своему послу Остерману, чтобы он довел до сведения шведов, что она не обманута «пустыми комплиментами вероломного короля», а Россия должным образом встретит нападение шведов на русские территории, если таковое произойдет. А пока соседи Швеции будут оставаться относительно ее в оборонительном положении и наблюдать за происходящими событиями.
И фельдмаршал Румянцев в эти месяцы не знал покоя. Внимательно следил за начавшимися переговорами в Крыму, подолгу разговаривал с приехавшим из Фокшан Обрезковым о причинах разрыва мирного конгресса, о графе Орлове, его судьбе, о придворных интригах в Петербурге и как они мешают нормальному свершению военных и политических дел. Потом, когда Алексей Михайлович уехал в Бухарест для продолжения переговоров о мире с Турцией, Румянцев надеялся, что большой дипломатический и жизненный опыт его друга окажется сильнее и действеннее в спорах с турецкими дипломатами и наконец-то здравый рассудок победит амбиции воюющих империй и мир будет заключен. Но даже выдающиеся дипломатические способности русского тайного советника не смогли преодолеть каменной стены рутинерства и высокомерия Блистательной Порты. В начале нового, 1773 года стало уже ясно, что мирные переговоры зашли в тупик: турки упрямо твердили, что на земле не может быть двух независимых государей магометанской веры, один из них должен подчиняться другому или погибнуть. Так что независимость Крымского ханства Турция признать не может. Это упорство удивляло Румянцева, ведь верховный визирь так доказывал в письмах к нему свою склонность к миру, видя в этом волю Божию, а на поверку выходили все те же дипломатические «увертки» и «извороты», которые Румянцев по своей прямодушной натуре не любил и презирал.
В середине февраля 1773 года, понимая, что новая кампания неминуема, фельдмаршал предпринял поездку по Дунаю от Браилова до Журжи для знакомства с состоянием вверенных ему войск.
Встречаясь с командирами дивизий и корпусов, Румянцев откровенно сознавался, что еще неизвестно, какие результаты ожидаются на конгрессе в Бухаресте. Но время перемирия подходит к концу, а потому и нужно быть готовыми к военным действиям не позднее 9 марта. А так как в это время невозможно действовать крупными, совокупными силами наступательно, то нужно принять необходимые меры для того, чтобы преградить неприятелю доступ на наш берег. Ну а если неприятель где-либо станет переходить Дунай, то и к этому непредвиденному случаю нужно быть готовыми. Для этого заранее заложить магазины с сеном для кавалерии и для провианта на подступах к реке, необходимо также иметь сено в кипах, ролями увитых, чтобы брать с собою во вьюках. Румянцев не любил вмешиваться в распоряжения своих командиров, но тут давал указания чуть ли не на все возможные случаи военных действий.
Как только время позволит, указывал Румянцев, и появится первая трава, надо установить лагеря непосредственно в тех местах, где будут происходить военные действия. При этом использовать все выгоды своего местоположения для скорейшего и выгоднейшего отражения неприятельских сил и для сохранения своих складов, постоянно поддерживать связь с соседними дивизиями и корпусами. Он предлагал в ожидании какого-либо генерального действия вести разведку, открывать слабости неприятеля, пользоваться ими, делать вид, что атакуешь главные его посты, а в это время разбивать отдельные его отряды и меньше других укрепленные места, им занятые. В военном наступательном искусстве это стало общим правилом, но своевременно напомнить его Румянцев считал нелишним. «Учреждать согласно свои предприятия» – вот о чем не уставал напоминать Румянцев.
Проезжая к Дунаю и по Дунаю, Румянцев видел, что не везде мосты и переправы между дивизиями и корпусами содержатся в исправном состоянии. И если не поправить их, то как смогут наладить взаимодействие соприкосновенные дивизии и корпуса? И Румянцев снова и снова напоминал эти общие правила военного искусства, где добром, а где учинял подлинный разнос за нерадивость и плохое исполнение своего служебного долга.
После поездки по Дунаю Румянцеву стало многое яснее и виднее, и 28 февраля 1773 года в циркулярном письме командирам
дивизий и корпусов он изложил свои рекомендации и мысли. «…Известная мне ревность и амбиция всех начальников обнадеживают меня их бдением, как со стороны осторожности, так и в приобретении себе славных случаев неусыпным рачением. Но я не даю сим повеления открывать военные действия прежде окончания срока перемирия, которое должно свято сохранять, а говорю, чтоб приготовились только к произведению предприятий… и об осторожности, которую всегда хранить должно», – писал Румянцев.В послании генералу Потемкину фельдмаршал приказывал принять уведомление Обрезкова о прекращении переговоров «за прямую ревнительность к брани». А в оставшиеся дни перемирия «сделать завременно всякие приготовления и учредить» связь со второй дивизией, в частности с генерал-майором князем Трубецким установив взаимные сношения, договориться о совместных действиях против неприятеля, предварительно разведав его силы и намерения.
Это предупреждение фельдмаршала совсем не лишнее. Уж очень вольготно чувствует себя молодой красавец на зимних квартирах. Не раз Румянцеву доносили о гульбе и попойках, которые он устраивал. Да и вообще пора было подтянуть дисциплину в армии, которая за время мирных переговоров частично утратила свои боевые качества, накопленные за годы войны. Вот недавно Румянцев проезжал по второй линии первой дивизии. На отводном пикете увидел поручика. Фельдмаршал подъехал к нему и спросил, что зависит от его поста и знает ли он Обряд службы от 8 марта 1770 года. Оказалось, что поручик Каховский не только не знает Обряд службы, но даже и не читал его.
Вернувшись в главную квартиру, Румянцев тут же издал приказ по армии: всем полковым командирам надлежит строго спрашивать со всех своих подчиненных за твердое знание Обряда службы, и предупредил: впредь фельдмаршал никаких оправданий принимать не будет и станет строго наказывать тех, кто не будет хорошо его знать. Всем рекомендуется иметь его в кармане, для того чтобы всегда был под рукой. «Поручика ж Каховского за незнание точной должности арестовать немедленно, приказав исправлять должность, и в походе перед полком весть пешком две недели».
Поездка по Дунаю была полезной, но погода стояла суровая, ледяной ветер пронизывал теплую одежду. И, вернувшись из поездки, Румянцев почувствовал себя больным. Первое время крепился: столько было неотложных дел. Но в середине марта Петр Александрович почувствовал себя совсем плохо и по настоянию доктора слег в постель. Старые болезни навалились на него в самое тревожное время: Обрезков писал ему, что предъявленные пункты его ультиматума Турция оставила без ответа, а уполномоченный посол собирается покинуть Бухарест. А это означало лишь одно – снова война…
Болезнь временами немного отпускала, и Румянцев чувствовал себя лучше, вставал, накидывал теплый халат, добирался до стола и медленно перебирал письма, высочайшие рескрипты, собственные записи, накопившиеся за годы войны. Никто ему не мешал, и он спокойно размышлял о собственной жизни, о текущих делах, о недавно пережитом, о друзьях, которые сопровождают его многие годы. И получалось, что многое в жизни его не удовлетворяет. Нет, он вовсе не скептик, брюзжащий по каждому поводу, недовольный всем и вся. Вовсе нет…
В августе прошлого года получил он письмо от императрицы, в котором она извещала его о том, что его сыновья Николай и Сергей пожалованы в камер-юнкеры высочайшего двора; разве это может не радовать отцовское сердце, когда перед его сыновьями открывается столь лестный жребий! Что может быть больше этой радости? Или вот получил он уведомление о пожаловании ордена Святого Александра давнему его другу и сослуживцу еще по Семилетней войне Александру Ильичу Бибикову, и эта весть обрадовала его, ибо сей знак высочайшей милости получен в воздаяние славных трудов, Отечеству полезных. Румянцеву был по душе этот благородный, честный, талантливый генерал, который без тени недовольства поехал в Польшу, принял начальство над русским корпусом и своим обходительным отношением быстро завоевал сердца короля Станислава-Августа, его министров и влиятельных магнатов. Он соединил раздробленные русские отряды в несколько крупных и расположил их таким образом, чтобы контролировать положение в стране, лишив конфедератов прежней свободы действий.
То кротостью и снисхождением, то твердостью и суровостью, то бескорыстием и любезностью славный друг Румянцева завоевал доверие многих польских вельмож, а главное, снискал благосклонность красивейших женщин, которые всегда оказывали столь значительное влияние на дела в государстве. Король, его братья и дядья почувствовали слабую сторону Бибикова: легко увлекается женщинами; вот и командуют им то жена маршала Любомирского, то жена гетмана Огинского, то другие красавицы, подставленные королем. Чарторыйский – канцлер, эта старая лисица, вызвал с той же целью из Литвы дочь Пршездецкого. Бибикову не дают ни одного дня отдыха: то охота, то загородная прогулка, то бал, развлечения всякого рода, сопровождаемые самой низкой лестью и угодничеством со стороны поляков. И таким образом держат его в цепях. «Нет, Бибиков не только «пожиратель женщин», но и замечательный человек, полезный своему Отечеству. Он еще покажет себя у нас, в нашем Отечестве. Не зря ж его избрали маршалом депутатского собрания, на котором зачитали большой наказ, вечный памятник мудрости Екатерины II, который можно назвать всеобщим законоположением и всем земным обладателям наставлением. Пусть женщины… А кто устоит перед красотой и наслаждением, от них испытанными? Ведь и наша императрица не отказывается от наслаждений, что нам-то, грешным, остается…»