Фельдшер скорой

– Ну что, будешь брать? – спросил я, переводя дыхание. – Амортизаторы хорошие. И печка… Не замерзли.

– Спрашиваешь! Особенно после таких испытаний!

* * *

Пока то да се, к Давиду я попал уже сильно после обеда. А сходить надо, узнать о продолжении хирургического вмешательства в организм солиста Большого театра. Да и просто проведать.

Ашхацава встретил меня, будучи в прекрасном настроении. Даже напевал что-то под нос.

– О, Андрюха, заходи! Будем обедать! Мне родственник привез всяких гостинцев с родины, пируем!

– Да мне бы домой. Веришь – после дежурства никак не доберусь.

– А чем занимался?

– Да знакомая попросила машину посмотреть, покупать собралась. Пришлось прокатиться, пощупать.

– Хорошая машина? – У Давида даже глаза загорелись.

– Ага, третья модель. Белая, правда.

– Ты раньше не говорил, что в машинах разбираешься.

– Так ты и не спрашивал. Рассказывай, что такой веселый?

– Да ездил к этому Борису, перевязку делал. Живут же люди! Квартира – как музей, честное слово! Боишься задеть что-нибудь, один антиквариат кругом, драгоценности с бриллиантами везде лежат… – Князь мечтательно вздохнул.

– Чем выше залезешь, тем больнее падать.

– Это да, – на секунду погрустнел Давид. – Но держится пока ведь! Обещал меня устроить в Бурденко. Хирургия, конечно же! У него там хорошие связи. Причем я даже не спрашивал, он сам разговор завел!

– Ну и хорошо. Лишь бы не забыл. Так что ты лучше пока свой научный кружок не бросай.

– Зачем бросать? Мне там все как родные уже! Звонил родителям вчера, сказали, после пятого курса машину подарят! Представляешь? Как белый человек буду!

Я вообразил черную «шестерку», тонированную вкруг, с литыми дисками и прочими пацанскими штучками и улыбнулся.

– Ну поздравляю. Там купят?

– Нет, здесь. У нас дороже намного получится. Тем более что ты поможешь, – улыбнулся Ашхацава. – Раз такой специалист, оказывается…

Тренькнул дверной звонок.

– Ждешь кого-то? – спросил я.

– А, так это мой дядя, наверное… – Давид встал и пошел открывать дверь.

Из прихожей послышалось «Мыши бзиа!», и на кухню зашел мужчина лет пятидесяти, похожий на абхазского писателя Фазиля Искандера: зачесанные назад черные как смоль волосы с проседью, крупный нос и рот с опущенными вниз уголками, тут же почти без перехода растянувшийся в широкую искреннюю улыбку.

– Здравствуйте! – громогласно произнес он. – Рад встрече! Андрей, да? Дава много про вас рассказывал! А я – дядя Темир!

– Здравствуйте, – ответил я. – Можно на «ты», наверное.

– Хорошо. Давид, сынок, давай, на стол накрывай! Гости у тебя, а ты голодом всех моришь! Стыдно должно быть!

Дядя Темир, казалось, заполнил все свободное пространство. Его голос гремел отовсюду. На столе будто сами собой появлялись тарелки с закусками, и скоро я уже перестал даже представлять, как такую кучу еды смогут съесть всего три человека. Еще минута – и я уже чувствовал, что мы волшебным образом перенеслись куда-то на берег озера Рица и вокруг не стены московской квартиры, а горы и сосны. Красота!

Мы сели, как сказал гость, перекусить на скорую руку. Интересно, что этот человек считает полноценным обедом? Грузовик с едой? Несмотря на протесты, мне налили стакан вина, дядя Темир сказал длинный кавказский тост. В нем было все – приятные слова гостю (мне), благодарность в адрес родственников и предков, всяческие пожелания. Ну вот прямо ощутил себя Шуриком из «Кавказской пленницы». Еще чуть-чуть – и начну «помедленней, я записываю».

Мы выпили, начали закусывать, и тут дядя Темир скривился, будто съел что-то горькое, и закашлялся.

– Извините, – сказал он. – Наверное, косточка в горло попала несколько дней назад, что-то мешает, даже язык неметь стал. Вы же врачи, а ну-ка гляньте, что там у меня. Покажите, чему вас там учили!

Через минуту мы с Давидом столпились возле стула, на котором сидел дядя. Ашхацава светил фонариком, наш пациент с помощью носового платка держал кончик высунутого языка, а я со столовой ложкой черенком вперед в левой руке и с пинцетом в правой пытался что-нибудь найти в глотке.

Косточки не нашлось, как мы ни старались. Но я обратил внимание на язвочку, довольно крупную, миллиметра четыре в диаметре, с белесым барьером по краям, почти у корня языка.

– Не болит, – спросил я, осторожно ткнув в нее сложенными браншами пинцета.

– Нет, а что там? – спросил дядя Темир.

– Язвочка на языке.

– Не болит; говорю, временами язык немеет, как после укола у зубного.

Блин, не очень хорошие подозрения появились. Я ощупал шею. Ого, да тут лимфоузлы уже повылезали с обеих сторон! Мы переглянулись с Давидом.

– Дело серьезное, дядя Темир, – осторожно начал я.

– Да не тяни, говори прямо, что ты там нашел! – Абхаз слегка побледнел – Что ты мне, как девочке, издалека начинаешь? Я мужчина, любую неприятность готов встретить!

– Возможно, у вас опухоль языка.

– Слушай, парень, говори прямо! Рак там?

– Скорее всего. Но тут без обследований тяжело сказать. Может, и доброкачественное что.

– Это можно лечить?

– Да, конечно.

– Ну и нечего печалиться! Веселись, пока живой! – сказал дядя Темир и широко улыбнулся. – Давид, сынок, что ты смурной сидишь, будто у тебя невеста убежала? Наливай вино, во рту сухо уже!

* * *

Через два дня позвонила Томилина. Вечером уже, часов в девять.

– Нас завтра к Лебензону вызывают, – огорошила она.

– Медали вручать?

– Ага, деревянные. По тому вызову с ботулизмом, помнишь?

– Да, а что там не так?

– Не знаю даже. К двум на подстанцию.

– Слушай, что с машиной? Оформили документы, нет еще?

– Вот завтра собирались, но я позвонила, отложила. После дежурства теперь.

– Ладно, встретимся на работе тогда.

Пришлось в институте даже к лектору подходить, отпрашиваться с профболезней. Хуже военной кафедры с политэкономией, честное слово. Но лучше потратить несколько минут на сказку о «текущей батарее», чем потом отрабатывать эту нудоту и с пятого раза реферат сдавать. А их сейчас руками пишут. Один мой приятель семь раз как-то сдавал вот так реферат – лектор каждый раз перечеркивал накрест лицевую страницу и писал «Тема не раскрыта». Переписывал он, правда, только один раз, потом менял титул. А у меня и так времени нет, чтобы еще на такие игры его тратить.

Лена уже ждала, сидела в женской ординаторской, что-то свое девичье обсуждали с коллегами. Вызвал ее в коридор, поздоровался.

– Что там случилось хоть?

– Приехала какая-то Светлана Тарасовна из Горздрава, говорят, три дня как назначили. Женщина та умерла, представляешь? А сын в реанимации, на аппарате. Вот нас песочить будут, что спецов не вызвали и двоих в машине везли.

Тут я задумался. Хоть и неприятно, но ожидаемо. Пациенты умирают, случаются разные проверки.

– Ты держись той версии, что свободных спецов не было – мы же отзвонились. – Я дождался кивка Лены, продолжил: – А везти надо было срочно из-за нарастающей дыхательной недостаточности. Да ты и сама знаешь, что я тебе рассказываю? Будет кричать – молчи, не оправдывайся. И объяснительную прямо здесь не соглашайся писать, требуй вопросы письменно.