Фелисия, или Мои проказы. Марго-штопальщица. Фемидор, или История моя и моей любовницы

С нашим приездом дом окончательно заполнился. Госпожа д’Орвиль поселила у себя Терезу, которая должна была прислуживать нам обеим. Сильвина хотела чувствовать себя свободной — из-за монсеньора. Сидни, тоже имевший определенные планы, постарался сделать так, чтобы рядом со мной никого не было. Монроз — его считали безобидным ребенком — получил комнату рядом с любовницей английского джентльмена (вместо горничной); монсеньор, его племянник, Кинстон и Сидни поселились наверху. Кроме того, у нашего хозяина была где-то еще одна квартира, о которой я упомяну позже.

Я вынуждена входить в эти мельчайшие подробности, поскольку они необходимы для понимания фактов, о которых я собираюсь рассказать. Читатель, знающий мою любовь к скрупулезной точности, может пропустить это описание, если внезапно заскучает.

Да, я забыла упомянуть о том, что в прилегающих к главному павильонах расселили слуг.

Глава XV Глава, предваряющая последующие, гораздо более интересные

В первый вечер я легла в постель, но сон не приходил. Терезы со мной не было, так что поболтать было не с кем, и я попросила ее принести мне из библиотеки (она была в каждой спальне) первую попавшуюся под руку книгу. Это оказался роман «Тереза-философ», автор коего указан не был. Чтение быстро воспламенило меня, и я огорчилась своему одиночеству, меня мучили желания, которые я была не в силах удовлетворить, несмотря на присутствие в доме Монроза, прелата, моего шевалье и сэра Сидни. Я села на кровати, вздохнула, встала, походила по комнате… вернулась в постель… внимательно прислушалась… Увы — повсюду царила тишина, повергшая меня в отчаяние, было слышно, как по комнате пролетает муха. Я пустила в ход, так сказать, подручные средства, но облегчение длилось недолго.

Я не знала, как выйти из этого тоскливого положения, и вдруг совсем рядом со мной раздались тихие звуки арфы. Музыка звучала совсем близко — мне даже показалось, что играют в моей спальне, у изголовья кровати. Но рядом никого не было. Отзвучала прелестная прелюдия, и слабый, но трогательный голос запел строфы, достойные пера самого Анакреонта [21] , рассказывая о страсти юного любовника, которого любовь лишает сна. Музыка показалась мне очаровательной, и я, не зная, что играют не в соседней комнате, отправилась туда с канделябром в руке. Однако я ошиблась. Тот же результат принес осмотр всех остальных комнат. Громче всего арфа звучала у изголовья моей кровати, куда я вернулась после тщетных поисков… Каково же было мое удивление, когда я увидела сэра Сидни! Как он оказался в моей спальне? Как прошел сюда? Я немедленно легла в постель, сурово отчитав его.

21

Анакреонт (VI в. до н. э.) — греческий поэт-лирик, воспевавший в изящных стихах мирские наслаждения: любовь, пиры, вино.

— Прекрасная Фелисия, — ответил он с застенчивым почтением, — хотя я вижу вас в гневе, никакой вины за собой не чувствую. Уверяю, я не посмел бы явиться к вам, если бы не был уверен, что вы не спите.

— Что я слышу?! — возмущенно спросила я. — Вы где-то спрятались?.. Значит ли это, что в вашем доме мы не в безопасности? Мне казалось, что в спальне я одна, а между тем…

— Простите, любезная Фелисия, простите человеку, обожающему вас, любопытство, в нем нет ничего оскорбительного. Хозяин этого дома может тайно проникать в покои всех своих гостей, но я — человек благородный и не хочу пользоваться своим преимуществом в отношениях с вами. Я позволил себе полюбоваться вашим ночным туалетом один-единственный раз и никогда больше так не поступлю, если… вы мне запретите. Я ждал, что вы заснете, но вы бодрствовали, и мне показалось, что я заметил…

— Прекратите, сэр Сидни! — воскликнула я, натягивая повыше одеяло. — Вы ужасный человек и сыграли со мной шутку… которую я вам никогда не прощу.

— Я заслужу прощение, прекрасная Фелисия, — ответил Сидни, опускаясь на колени у моей кровати и покрывая мою руку поцелуями.

Я не была расположена прощать хозяина дома — ведь он стал свидетелем моих не слишком пристойных занятий (эта мысль повергала меня одновременно в ужас и ярость)!

— Теперь я понимаю, как оскорбил вас, — ответил сэр Сидни сокрушенным тоном, — хотя с первой нашей встречи старался завоевать вашу привязанность и уважение.

Наконец я смягчилась.

— Но скажите же мне наконец, — сменила я тему, — откуда доносится эта прекрасная музыка?

— Я хотел порадовать вас, — улыбнулся шевалье. — Под всеми покоями находятся антресоли, о которых никто не знает (именно там расположены мои комнаты); пространство антресольного этажа разделено на множество маленьких кабинетов, куда можно попасть через секретные ходы в стенах; при помощи жестяных труб можно слышать все, что происходит в спальнях (одна такая трубка находится у вашего изголовья).

Сидни показал мне клапан, который можно было легко открывать и закрывать, рассказал о потайном зеркале, помещенном между двумя оконными рамами напротив моей кровати. За зеркалом, в толще стены, была устроена удобная ниша, куда легко можно было попасть с нижнего полуэтажа, — я потом расскажу, как именно. С этого наблюдательного поста была видна вся комната: в зеркальной раме мастер просверлил множество дырочек. У другой стены спальни находилась хитрая кулиса, через которую и проник ко мне сэр Сидни. Должна признаться, что я по достоинству оценила жертву милого англичанина, раскрывшего мне все свои тайны, и все ему простила за искренность.

Глава XVI Об одном странном разговоре и о том, как он закончился

Участь женщины незавидна: не успевает она простить обидчика, как он наносит ей еще более тяжкое оскорбление. Именно так ведут себя с нами мужчины, претендующие на кристальную честность. Сидни, человек светский и очень влюбленный, не собирался нарушать обычай (кстати, я бы его не одобрила, измени он традиции). Мы выясняли отношения, похожие на двух фехтовальщиков, называющих свои имена, прежде чем сделать выпад.

— Я слишком хорошего мнения о вас, прекрасная Фелисия, — сказал Сидни, сорвав с моих губ поцелуй, — чтобы опасаться, что вы захотите наказать меня за то, что я так долго не открывал вам своих чувств. Женщина всегда обижается, если ее красоте не отдают должное, но вы не могли не видеть, что я сгораю от любви к вам. Надеюсь, вы поняли, почему я молчал?

— Сэр Сидни, — ответила я, — любой женщине польстила бы любовь такого человека, как вы. Надеюсь, вы действительно удостоили вниманием мои скромные прелести, но я ценю вашу деликатность: вы поняли, как сильно мы вам обязаны, и не открылись. Вы созданы для того, чтобы вас любили за ваши собственные достоинства, и потому боялись, что я отвечу на ваши чувства только из благодарности, что нас не свяжет взаимная склонность…

— Увы, Фелисия, Господь свидетель — меня принуждали молчать другие причины… Подумайте сами: мне скоро будет сорок лет, вам же едва исполнилось пятнадцать. Я еще могу понравиться дамам определенного возраста, но уж никак не вам. Долгие путешествия, странные несчастья лишили меня радости чувства, которое сближает людей всех возрастов. Я англичанин, философ и я несчастен — все это лишает меня надежды заинтересовать молодую француженку, такую живую, рожденную для счастливой любви. Не сомневаюсь, что прекрасный шевалье любит вас. Ваше сердце принадлежит ему…

— Давайте проясним позиции, сэр Сидни: боюсь, мы с вами вкладываем в слово «любить» разный смысл. Я не хочу удаляться от цели, желанной для нас обоих, а потому в двух словах предупрежу ложные установки.

— Моя дорогая Фелисия! Единственная моя цель — нравиться вам, подчиняясь любому вашему требованию.

— Прекрасно, сэр, тогда выслушайте меня! Вы говорите, что любите меня, — что же, я очарована. Вы спрашиваете, ценю ли я вашу нежность? Отвечаю от всей души — да! Считаю ли препятствием разницу в возрасте? Нет. Проблемы разницы в возрасте не существует, когда речь идет о таком человеке, как вы, и женщине с такими взглядами, как у меня. Люблю ли я д’Эглемона? Любит ли он меня? Да, милорд, мы любим друг друга, и очень… удобно… как мы с вами могли бы вскоре полюбить друг друга… как д’Эглемон любит некоторых других женщин… что и вам будет позволено… Одним словом, сэр Сидни, не требуйте от меня никакого исключительного чувства, не предлагайте ничего подобного, и мы договоримся, если ваш образ мыслей и понимание любви совпадут с моей системой, какой бы странной она ни была. Я не стану скрывать, как мне льстит победа над вами. Вы улыбаетесь, сэр Сидни?