Феникс и зеркало

С удивлением Огненный Человек обнаружил, что со дней своей юности ни разу не видал подобных узлов - он понимал это, даже их не ощупывая. И этот узел незнаком, и другой, и следующий...

– Я моряк, - пробормотал он, - и мне казалось, что мной изучены все узлы на свете. По крайней мере, так мне казалось до этого момента...
– Тут его голос стал совсем тихим.
– Они, кажется, вообще иного типа... что же, они созданы для того, чтобы призывать и удерживать ветер? Нет! Что это? Голос его замер, и он застыл в изумлении.

Тот сморщенный предмет был длиной примерно в ладонь и шириной в два пальца. Это была самая маленькая из всех возможных мумий, темечко ее было слабо покрыто пушком волос, а ноги закручивались друг за друга, словно были без костей. Ступни, кажется, тоже отсутствовали.

– Это один из аль-рунов, - пояснил Вергилий.
– Еще их называют мандраками, или мандрагорами...

В неглубокую мисочку он налил красного вина, а в более крупную насыпал земли. Быстро обмакнул создание в вино и осторожно, аккуратно положил на землю.

– Или мандрагорами...
– повторил он, отступая назад и глядя на существо.
– У них много имен. И власть им дана большая.

Маг отыскал свободный конец нити, дернул за нее, и все узлы моментально распались. Мандрагор пошевелился, по его телу прошла легкая судорога. Тонкие веки поднялись и обнажили взгляд - мутный, блуждающий по сторонам, бессмысленный, как взгляд идиота. Беззубый рот издал сухой, сосущий и схожий со свистом звук.

Вергилий взял серебряную шпильку и уколол себя в подушечку левого указательного пальца, выдавив капельку крови. Поднес дрожащую каплю ко рту мандрагора - создание немедленно прижалось к пальцу, словно теленок к вымени.

Вергилий с трудом отнял палец:

– Довольно, гомункул. Смотри зорко, говори внятно и подчиняйся мне во всем!

Гомункул причмокнул. Взгляд его, когда он повернул голову, был уже острым и вполне осмысленным. Он самодовольно улыбался, щебетал, попискивал, ерошил крохотными ручонками свои волосы на голове - руки его выглядели словно корешки, вялые отростки.

– Говори внятно!

– Королева Кандиды наставила королю рога с конюшенным, - произнесло пискляво, но вполне разборчиво существо.
– Мисо Яник нашел нового покровителя своей рыжеволосой девчонке. Лодочник Карсис сгибается и пыхтит, только не на своих веслах, а над... зовут ее...

– Довольно!
– прервал его Вергилий. Мандрак хихикнул и прыснул.
– Гляди на Розу Ветров. Видишь ветра? Обоняешь их? Слышишь? Чувствуешь?

Мандрак замолк, прислушиваясь.

– Вижу сардин и камбалу... кальмары, очень много губок...

– Ветер. Только ветер. Ищи ветер!

Тонкие ноздри затрепетали. В носу у мандрака явно не было хрящей.

– Чувствую его, - произнесло создание.

– Где?

– У берегов Малой Азии, пахнет гарью сожженных городов, пролитой кровью и потом насилуемых девушек.

Мужчины обменялись быстрыми взглядами.

– Морские гунны, - пробормотал Огненный Человек.
– Вождь Отилл за работой.

– Другой ветер, гомункул. Другой.

Рот сомкнулся и выдохнул:

– Чувствую его вкус.

– Где?

– В трех лигах по направлению на солнце, пахнет солью и брызгами.

– Там скалы и мели, - покачал головой Ан-тон.

– Не этот ветер, гомункул. Другой.

Мандрак задрожал и поморщился. Затем вдруг с вожделением произнес:

– Дочки Афинского префекта...
– Моментально и без малейшего сочувствия Вергилий ткнул его шпилькой. Мандрак съежился, завертелся и заверещал.

– Ветер!
– закричал он, словно протестуя.
– Я вижу ветер!

– Где?!

– Две лиги и еще половина лиги отсюда, - вопило существо.
– Между югом и востоком. Юго-восток, две лиги и еще половина лиги! Ветер! Ох, теплый! Сладкий, мягкий и быстрый! Ветер!

Огненный Человек повернулся и затопал по ступенькам вверх, на ходу выкрикивая приказы. По палубе прогрохотали ноги гребцов, в уключинах взвизгнули весла. Загребной принялся выкрикивать ритм, и корабль рванулся вперед.

– А теперь, - сказал мандрагору Вергилий, - можешь разглядывать что пожелаешь.

Глаза создания блеснули, словно слизь улитки, он осклабился и немедленно принялся изрыгать из себя рассказы о том, что видел: совокупляющихся с пастушками кентавров, мальчиков-рыболовов, которых соблазняли и увлекали в пучину русалки, обманутых единорогов, драконов, которых с помощью уловок лишали их сказочных богатств... Он молол языком, причмокивал и захлебывался речью. Наконец затих. Начал снова, говоря теперь уже о других предметах, но в голосе его звучало куда меньше интереса. Вергилий слушал его, приклонив голову к плечу, и между делом царапал стилом на навощенной дощечке. Потом, словно бы случайно, провел на ней глубокую царапину и взял в руку образовавшуюся стружку, завиток воска.

Гребцы оставили весла. Наверху закричали, вновь донесся топот ног, резко был поднят парус. Парусина затрещала, заскрипела мачта - и еще раз, и еще. Сверху донеслись ликующие крики, и корабль резко дернулся вперед. Вергилий поднялся и, сминая воск в пальцах, подошел к мандрагору. Тот глядел на него, словно обезумев, широко раскрыв в ужасе рот. Но крик, визгливый и отчаянный, не успел вырваться из его гортани. Вергилий, кажется, в тот самый миг, когда этот крик должен был раздаться, залепил губы мандрагора воском, обмотал тельце шелковой нитью и поднял из тарелки с землей.

Существо извивалось и корчилось в его руках, но уже в следующую секунду застыло - теперь, когда вокруг него вновь были сооружены нити и узлы, должные как в физическом, так и в метафизическом смысле обеспечить его безопасность, он вновь казался не более чем безжизненным корешком. Острием той же шпильки Вергилий снял со рта гомункула восковую печать, обернул его слоями пуховой пряжи, поместил в черепаховую шкатулку, положил ее в ларчик из красного дерева, а тот поставил в эбеновый ларь. После этого, добравшись до стула, он не то рухнул, не то сел на него. Лицо его было искажено болью и мукой, казалось, по крайней мере половина жизни покинула его за эти минуты: теперь наконец он наяву увидел то, что сделала с ним самим Корнелия, и, в приступе отчаяния, прижал к глазам ладони. Потом, немного придя в себя, взглянул на левую руку.

Левый указательный палец опух и покраснел, за исключением первой фаланги, которая была серой и кровоточила после укола шпилькой. С потерянным выражением на лице Вергилий долго глядел на палец. Наконец нашел в себе силы промыть его и перевязать.

– Нет, в этом году я больше не сделаю этого, - пробормотал он сам себе.
– Если вообще когда-либо сделаю...
– Лицо его исказилось, и, сжав зубы, Вергилий вышел из каюты.

– Кипр!
– орали на палубе.
– Кипр! Хо!

10