Феникс

– Ко мне?

– Нет, мы едем домой - в Россию.

– Как! Прямо сейчас?!
– остановилась Инга.

– А чего тянуть? Ты обещала подумать до утра. Вот оно, утро... Утро нового дня. Ты со мной?

– Да. Но... это странно. А как же комната?.. Ведь ее можно продать.

– С комнатой разберутся соседи... Представляю, какая драчка будет за эти квадратные метры, - усмехнулся Георгий.

– Как это жестоко, - с укором сказала подруга и спохватилась: - Твои картины! Ты их тоже бросаешь? Хоть бы мне одну подарил.

– Да, картины жалко, особенно последнюю. Ну да ладно. У нас еще будет много картин

– Георгий, но так же нельзя!.. Я ему тут планы свои высказываю, как дура, а он...

– Именно так и нужно... Человек должен иногда терять, чтобы было что вспомнить. А если нет потерь и воспоминаний, то, вроде, как и не жил.

– Но я не могу ехать вот так, с бухты-барахты, без личных вещей, как беженка... Кстати, ты собираешься ехать на поезде или самолетом лететь?

– Можно, конечно, и лететь, но я хочу - поездом. В Россию надо приезжать на поезде. Долго-долго ехать по её просторам, постепенно вспоминая ее, узнавая... Впрочем, я уже это тебе говорил когда-то...

– Если - на поезде, то тем более, мне же надо будет во что-то переодеться. Ведь я женщина...

– Это я помню, - ответил Феникс.
– Обещаю, что ты ни в чем не будешь нуждаться в дороге, и вообще, впредь ни в чем не будешь испытывать нужду.

Она долго и молча на него смотрела, потом они медленно пошли дальше.

– А хорошо ли это, - сказала, наконец, Инга, - ни в чем не испытывать нужду, трудности?..

– Узнаю философа.

– Я женщина.

– Трудности я тебе тоже обещаю.

– Тогда все в порядке.

Когда они проходили мимо нового высотного дома, Георгий не услышал привычного шума рукоплесканий генерал-президенту, гигантское полотнище плаката исчезло, словно и не бывало. А на его месте пестрело мозаичное панно на экологическую тему. Георгий остановился как вкопанный, спросил с нарастающей тревогой:

– А куда подевался наш Адамчик?

– Не понимаю, о ком ты говоришь?
– ответила Инга, думая о своем.

– Я говорю об Адаме Голощекове, президенте нашей страны - Леберли.

Подруга Феникса вновь, теперь еще более внимательно вгляделась ему в глаза.

– Очнись, - мягко, как разговаривают с выздоравливающими больными, сказала Инга, - в Прибалтике нет никакой Леберли. И генерала никакого нет...

Феникс ощутил в груди космический леденящий холод потерь, а потом - жар сожженных мостов и кораблей опалил лицо.

– А что есть? Что вообще у вас тут, на Земле, творится?

– Есть ты и я... И есть Россия, куда мы едем без чемоданов...

– Хорошо, что хоть Россия осталась...
– сказал он, вымученно улыбаясь.

"Все-таки мы вляпались в это дерьмо, - подумал Странник, имея в виду "Брэдбери-эффект" и его последствия.
– Остается надеяться, что изменения будут носить поверхностный, а не принципиальный характер. Ах, Хумет, командор ты наш, мы все-таки наследили в истории. Нельзя вторгаться в прошлое безнаказанно".

А Инга подумала, что нелегкое это дело - быть женой художника, обитающего в мире химер, и что она еще изрядно помучается, пока станет полноправной гражданкой неведомой страны Леберли, которую выдумал для себя будущий ее муж. Но, видимо, такова уж пресловутая женская доля.

* * *

Когда они переехали границу, и миновали хлопоты с этим связанные - хорошо, что у Инги оказался с собой паспорт, а в нем - непросроченная российская бизнес-виза - Георгий, бывший всё это время повышено эмоциональным, вдруг расслабился, сидел у окна, почти не разговаривая и не смыкая глаз вторые сутки. Когда поезд тормозил перед очередной неизвестной станцией или дергал на перепутье, громыхая железными потрохами, или, поскрипывая, медленно отъезжал от платформы, залитой мертвенным светом, Инга просыпалась и видела темный, окаменевший силуэт Георгия на фоне черного неба. Там время от времени проносились огни, одиночные и созвездиями, быстрый яркий свет озарял купе и вновь пропадал. Только Луна стояла в небе неподвижно, словно привязанная к поезду незримой нитью.

Поездка в Россию оказалась и в самом деле долгой, как и хотел Георгий. Они поменяли три поезда. Сначала это был норд-экспресс "Балтика", потом "Красная стрела", и, наконец, фирменный поезд "Урал".

Утром третьего дня они прибыли в родной город Георгия.

Они поднялись по лестнице его дома. Он позвонил. Дверь открылась, на площадку вышел бородатый мужчина лет тридцати, с изрядно поредевшей шевелюрой, но с еще достаточно стройной фигурой. На ногах у него были домашние шлепанцы, а в остальном - разодет как франт: в красной наполеоновской треуголке с плюмажем, в смокинге с шелковыми отворотами, накрахмаленная манишка пенилась кружевами. Пристежной воротничок ослепительной белизны упирался в подбородок. Кадык прикрывал черный галстук-бабочка.

На Георга он смотрел равнодушно, не узнавая его.

– Здорово, брат, - сказал Странник, с трудом справляясь с нахлынувшими слезно-горячими чувствами удивления и радости.

Андрей вдруг просиял, но так же быстро овладев чувствами, уже с кривоватой своей улыбочкой сказал:

– А-а-а! Шишкин приехал! Наше вам с кисточкой. Наверное, разбогател - едва тебя узнал... <