Феникс
Шрифт:
— Ишь ты, я думал ты проще, — усмехнулся Батист, сдувая пыль со снятого с полки тома. — Разумеется, с возвратом.
— Мне бы ещё Флеминга, — попросил Гали любимого поэта Айки.
— И Флеминга знаешь? Есть, у меня все есть. — Он влез на стремянку, взял с верхней полки тоненькую книжицу. — На немецком умеешь?
Батист что-то непонятно прокаркал, вероятно, желая убедиться в его знании языка.
— Зябко здесь. — Гали поёжился, и хозяин отдал распоряжение долговязому, чтобы тот принёс одежду. Вскоре перед Гали лежали новенькие брюки, жёлтый шерстяной свитер и сандалеты.
— Можешь не возвращать, дарю. — Батист раздвинул в улыбке рот, и Гали заметил странное чередование зубов: белый, золотой, белый, золотой…
Брюки оказались слегка коротковатыми,
— Вот и отлично, — удовлетворённо хмыкнул Батист, увидев одетого Гали. — Пошли дальше. — Он толкнул ногой дверь, ведущую из библиотеки в другую комнату, смежную с ней. Гостиная впечатлила Гали меньше, хотя и здесь было на что посмотреть. Деревянные панели, ковры под ногами — все, как в обычной мещанской квартире, но одну из стен сверху донизу заполнял вернисаж художников-пейзажистов, маслом и акварелью живописующих красоты родного края. Классические полотна соседствовали с модернистскими, отчего выставка выглядела пёстро, откровенно безвкусно. Вдоль другой стены вытянулись два шкафа с образцами геологических пород за стеклянными дверцами. Здесь были осколки яшмы и оникса, россыпь местных самоцветов, куски известняка с отпечатками рыб и крабов. Рядом стоял небольшой станок для обработки камней — вероятно, Батист занимался ювелирным делом.
— В прошлом я геолог, — пояснил он, подметив интерес гостя к столь необычной коллекции. — Но время меняет нас. Здоровье уже не то, осел на месте и точу потихоньку камешки.
«Выходит, не только форта тебя кормит», — подумал Гали. Следующую комнату он окрестил про себя телевизионной, так как здесь стояли три приёмника — цветной, черно-белый и видеомагнитофон. К потолку был подвешен настоящий морской колокол.
Впустив Гали, со словами: «А вы прогуляйтесь», Батист захлопнул дверь перед Пашкой и Лешим, включил цветной телевизор и, кивнув гостю на диван, развалился в кресле.
— Уже покойничек, а соловьём заливается, — мотнул он головой в сторону поющего на экране старого певца с одышкой, давно уже отошедшего в мир иной.
— Косточки сгнили, а он все поёт. Это ли не прогресс? — Он закурил длинную тонкую сигарету, бросил пачку Гали, задержал дым в лёгких и медленно, с наслаждением выпустил через ноздри, стряхнув пепел на ковёр.
— Так вот. — Холодная фольга его глаз скользнула по гостю. — Каждый приличный город имеет своих паразитов. Наш не исключение. Если откровенно, то я — паразит. Но с маленькой поправкой: трудолюбивый паразит. Все, что ты видел в моем доме, нажито вот этими руками, — он помахал по-женски пухлыми коротковатыми кистями с толстыми пальцами. — Когда-то я был умненьким-благоразумненьким, ходил на службу от сих до сих, с геопартиями мерял матушку землю, потом все осточертело. Понял, что можно жить проще, легче и приятнее. А тебе никогда не приходило такое в голову, или ты собираешься всю жизнь таскать ящики на своём горбу?
— Почему всю жизнь? Отслужу, получу какую-нибудь специальность.
— В том-то и дело, что «какую-нибудь». Сам не знаешь куда приткнуться. Ты понравился мне, и я хочу иметь с тобой дело не только по поводу форты. Бросай-ка свой магазин, возьму в помощники. Могу и от армии избавить. Для стажа будешь потихоньку, пару часов в день, где-нибудь прирабатывать. Остальное время — для райской жизни. Рыбку ловить с баркаса будем, научу тебя ювелирному мастерству. Правда, я не зарываюсь в него, лишь ракушки обтачиваю: камень много усилий требует, а там, где большие усилия, там меня нет. Эти, — Батист повёл глазами в сторону двери, за которой остались Пашка и Леший, — не подходят мне. Тебя же за сына приёмного считать буду, и, ежели оправдаешь моё доверие, все в этом доме будет твоим и даже сам дом. Приноси из общежития свои манатки, отдельную комнату выделю па втором этаже. Ну как, нравится мой план?
— Надо подумать, — внезапно осевшим голосом сказал Гали. Батист
вызывал в нем брезгливость и в то же время притягивала его властная уверенность в своём могуществе, способность устроить чью-то жизнь, пусть даже подлым образом.— Найдём тебе хорошую кралю, — продолжал Батист, — женишься, хозяйку в дом приведёшь. Я ведь давний холостяк, — произнёс он, казалось, с искренней печалью. — О наследнике мечтал — не сбылось. — В глазах его мелькнуло что-то ушибленное, и Гали понял, что при всем достатке Батист глубоко несчастен. — Ни с одной бабой надолго не спелось, детей обожал, а своих так и не заимел. Чего так смотришь, не пьян я, просто развязал перед тобой язык. И, наверное, зря — азиат ты. Азиаты — народ ненадёжный, хитроумный, страстный. Вот согласишься жить у меня, а потом однажды ночью прирежешь. Впрочем, ерунду болтаю. Мужик ты крепкий, хозяйство хорошо поведёшь.
— В слуги к себе берете, что ли? — не понял Гали.
Батист поморщился.
— Зачем так вульгарно, мальчик? — Он швырнул сигарету в угол и уже твёрдо, без прощупывающих интонаций, спросил: — Так согласен или нет? Мне нужен ответ чёткий, а не двусмысленный. Цену себе набиваешь?
— Это что, Пашка дал мне такую хорошую характеристику? А не боитесь, что заложу?
— У меня, голуба, все шито-крыто, не подкопаешься, даже если захочешь. Под бдительным оком государства нахожусь, налоги исправно плачу. Но болтать не советую, тебе дороже будет. Итак?
Гали замялся. Подойти бы сейчас и врезать в эту длинноносую морду. Но лучше протрезвиться и от форты, и от вина, может, все это лишь мерещится.
— Фу-ты, ну-ты, чего задумался? Терять-то тебе, кроме общежития, нечего. Попробуй. Вернуться в свою конуру всегда успеешь.
— Надо помозговать.
— Вот и нормальненько. Эй, Леший! — крикнул он, ударяя в колокол. Резкий звон жалобно оттолкнулся от деревянных панелей, будто желая вырваться из заточения на морской простор. Батист переключил телевизор на другую программу и дёрнулся:
— Что за чертовщина? Ещё один покойник глотку дерёт. Так что? — обернулся он к Гали, собравшемуся поскорее уйти отсюда. — Рвёшь когти? Ладно, иди кумекай. Все равно приползёшь ко мне. Эй, Леший, Капрон, где вы запропастились? — закричал он в коридор. — Проводите мальчика за калитку. Он лучше и чище вас, поэтому я сделаю все, чтобы его заполучить.
— Может, его подбросить на авто? — предложил выскочивший из кухня Леший, на ходу жуя огурец.
— Пшел, лыка не вяжешь, а на авто поглядываешь, — оттолкнул его Батист. — За баранкой будет он, и я выучу его! — и Батист похлопал Гали по спине.
Утром вставать не хотелось. Гриня вылил ему на голову чашку холодной воды, но он только выругался и, перевернувшись на бок, натянул на голову простыню. Хотя сон и исчез, подняться с постели не было сил. Ломило виски, руки и ноги налились свинцом, во рту сушь и горечь. Дождавшись, когда ребята ушли на работу, с закрытыми глазами нашарил на тумбочке чашку, выпил остатки воды и вновь откинулся на подушку.
— Гадость какая, — произнёс вслух. Вчерашний вечер в мельчайших подробностях всплыл в памяти: как переворачивал цветочные газоны, приставал к девушкам, вёл дурацкую беседу с Батистом. Даже нехорошие мысли об Айке и те всплыли. — Боже мой, — пробормотал он, — ещё немного, и этот подонок уговорил бы меня. — Веки набухли тяжёлой влагой, он шмыгнул носом и вытер лицо ладонью.
Трудолюбивый паразит… В таком городе! Возмечтал на чужом несчастье делать барыши. Давить надо эту гнусь. И Пашка туда же. Неужели не видит, что Батист толкает на преступление, обставляя его пышными словами. Усыновить захотел, мерзавец… Уж не он ли глава фортиусов?
А что, очень похоже. Откуда у этого геолога такой дворец? Барка? Два автомобиля? Ювелирное дело — для отвода глаз. Форта — вот что приносит доход. Эдакий благообразный тщедушный мужичок — пахан фортиусов… Меньше всего заботит его здоровье больных, которых он будто бы хочет сделать могучими, своротив им набекрень мозги. Так вот кому обязаны своей наглостью Пашка и те, с булавками на задницах…