Феномен Локотской республики. Альтернатива советской власти?

В первые месяцы войны многие рабочие вынуждены были эвакуироваться вместе с заводами на восток. Они с болью покидали берега Десны. Другие оставили семейные очаги, чтобы уйти в леса, ставшие родным домом и неприступной крепостью партизан и подпольщиков.

Брянщина жила и боролась, несмотря на то, что фашисты разрушили и сожгли Юрянск, Бежицу, Карачев, сотни других городов, поселков и деревень, расстреливали, вешали и угоняли на каторгу тысячи людей.

…На первых порах Тикунов оказался в лесной деревушке Кольцовке под Брянском. Он решил пробираться в родное село Бочарово Комаричского района, куца фашисты тогда еще не дошли. Там председателем сельсовета с давних пор работал его родной дядя коммунист Моисей Андреевич Тикунов. С его помощью Петр рассчитывал уйти к партизанам или связаться с земляками, оставленными для борьбы в подполье.

И тут вдруг встреча в больнице с Павлом Незымаевым. Уже работая по его совету в локомотивном депо станции Комаричи, Тикунов наладил через село Бочарово связь с партизанской разведкой. Из отрывочных разговоров служащих депо и знакомых телеграфистов станции, а также по эмблемам на проходящих эшелонах люди Петра Васильевича узнавали о передвижениях противника в этом районе. Сведения тайно передавались руководителям Комаричского подполья и через связников — в партизанские диверсионно-подрывные группы, рейдировавшие близ полотна железнодорожной магистрали Комаричи — Льгов — Курск.

— Исправный детекторный приемник есть у Моисея Андреевича Тикунова, — доложил Петр при очередной встрече с доктором Незымаевым. — Он хранит его в амбаре, а по ночам подвешивает в саду антенну и слушает голос Москвы. Бывший председатель сельсовета, несомненно, наш человек, но он чрезвычайно доверчив. Поступил сигнал, что тамошние полицаи не доверяют ему. К тому же в Бочарове неожиданно появился некий Илья Павлович Шавыкин, уроженец этого села, но его много лет никто там не видел. Днем он прячется, а ночью вместе с дядей слушает радио. В разговорах с односельчанами предрекает недолговечность оккупантов, клянет Гитлера и его свору Однако меня одолевают сомнения в его искренности. Например, такой факт. Его младший брат Андрей, партизанский разведчик из отряда Чкалова, неоднократно оставлял у матери записки с предложением старшему брату сопроводить его в лес. Илья отмалчивается, чего-то ждет. Кто знает, какие планы у него. Тем временем я хочу изъять приемник из амбара дяди, разобрать его и по частям доставить в Комаричи.

— Этот Илья из каких же Шавыкиных? — спросил в раздумье Енюков. — Андрея мы знаем как бесстрашного партизана. О другом Шавыкине — Николае я слышал от чекистов, как о маршрутном связном в населенных пунктах. Кажется, он тоже уроженец Бочарова?

— Шавыкиных у нас много. Есть родственники, есть и однофамильцы, — ответил Тикунов. — Но Илья и Андрей — сыновья одной матери, а находятся, как мне кажется, на разных полюсах.

— Что же, — вмешался в разговор Павел Гаврилович. — Время тревожное, полное неожиданностей и опасности. Правда, в истории России, особенно в Гражданскую войну, было немало случаев, когда брат шел на брата, отец на сына. В одних случаях их разделяла классовая пропасть, в других — щедрые посулы врагов, карьеризм, трусость и подлость. За Ильей надо установить негласное наблюдение. Моисея Андреевича всячески оберегать. А приемник нужно непременно забрать, да так, чтобы сам черт не знал, чьих это рук дело.

— Приказ есть приказ! — кратко ответил Петр Васильевич.

Из письма бывшего партизанского разведчика Андрея Павловича Шавыкина.

«…В очередной вылазке в Бочарово я узнал, что мой старший брат Илья арестован и доставлен в поселок Локоть. Однако вскоре был освобожден и направлен на службу в полицию, где сделал головокружительную карьеру: стал начальником штаба полицейского полка, а затем и штаба бригады Каминского. Тяжело стало на душе. Неужели Илья изменник? Еще накануне войны он служил в Бобруйске и Белостоке. Осенью 1941 года появился в Бочарове переодетым в штатское. Возможно, подумал я, это игра с оккупантами ради каких-то благородных целей? Может быть, он получил задание внедриться к карателям? А если он стал негодяем и продался фашистам?

Вернувшись в лес, я доложил о своих сомнениях командованию отряда имени Чкалова. Командир отряда Пшенов, комиссар Бирюков, начштаба Чеченин и начальник разведки Васечкин приняли решение послать меня в Локоть с письмом-ультиматумом брату. В нем говорилось об условиях сдачи партизанам, в частности о том, что в случае согласия он и его семья будут тайно вывезены на броневике. Однажды летом 1942 года на рассвете я и еще два разведчика охраны добрались до деревни Аркино, что в трех километрах от Локтя. Я оставил личное оружие товарищам, засевшим во ржи близ дороги, и двинулся в Локоть. На окраине меня задержали и отвели в караульное помещение. Я без обиняков назвался братом начальника штаба бригады, и меня тотчас же отвели к нему на квартиру. Приказав жене выйти, он распечатал конверт.

— Напрасно стараетесь, — сказал он злобно. — Дело Советов гиблое, Красная армия не вернется. Писулек мне больше не шлите. А если придешь еще раз, подготовим тебе петлю по размеру.

— Что же, — ответил я, — и для тебя, братец, осина будет подготовлена. Выберем самую крепкую, чтобы, не приведи бог, не свалился.

На том и разошлись. Илья распорядился отвести меня в поле и отпустить. В установленном месте я встретился с друзьями, и мы скрытыми тропами добрались до базы отряда. Больше никогда я с братом не встречался…»

Изучая личный состав в полицейских частях, незымаевцы обратили внимание на то, что среди наемников вермахта есть и здешние уроженцы. Был там, конечно, и уголовный сброд, и бывшие кулаки, и отпетые антисоветчики, которые по озлобленности и бесчеловечности соперничали с гестаповцами. Но были и другие. Незымаев вспомнил свой давний разговор с Енюковым о том, что всех мерить одной меркой нельзя. Одни служили в Красной армии и ранеными попали в плен. Другие, выйдя из окружения, не смогли пройти через фронт. Некоторые только и ждали случая, чтобы пробиться с оружием в руках к партизанам.

Просматривая списки командного состава подразделений бригады Каминского, Павел Гаврилович особо заинтересовался Фандющенковым Павлом Васильевичем, 29 лет, уроженцем села Хутор-Холмецкий. Был он начальником штаба двух батальонов полиции. Это имя врач уже однажды слышал из уст бывшего штурмана дальней авиации Виктора Старостина. Припомнилось Незымаеву и другое. Еще задолго до войны в доме его родителей на Привокзальной улице жила молодая работница Комаричского районного отделения госбанка Раиса, уроженка их родного села Радогощь. У девушки был жених, рабочий Радогощенского лесничества, по имени Павел. Парень изредка навещал Раю, бывал в их доме. В то время Незымаев еще учился в семилетке, и у него были другие интересы. Да и разница в годах не помогала их сближению. Потом Раиса вышла замуж, и вскоре ее мужа призвали в Красную армию. Служил он где-то в Белоруссии. Закончил военное училище, стал лейтенантом и выписал туда жену с ребенком. Павел Гаврилович подробно расспросил о нем родителей, и они вспомнили: жених, а потом муж Раисы носил фамилию Фандющенков Павел Васильевич. Парень был честный, работящий, из хорошей семьи. Теперь у Павла Гавриловича не было сомнений, что речь идет об одном и том же лице.

Сопоставляя все полученные сведения, Павел сделал вывод, что Фандющенков ищет связи с партизанами и, возможно, подозревает о наличии подполья в Комаричах. К этому времени Павел уже догадался, что офицер, освободивший из тюрьмы летчиков Старостина, Вишнякова и группу попавших в плен красноармейцев, был именно он. Среди близкого окружения Фандющенкова Незымаева заинтересовали также бывшие лейтенанты Красной армии, тоже уроженцы здешних мест: Михаил Семенцов, Семен Егоров, Константин Никишин, Юрий Малахов и еще несколько офицеров полицейского гарнизона.

После некоторого колебания Павел рискнул. Встреча с Фандющенковым состоялась в установленном месте, в роще за кладбищем.

— Ночи не сплю, вижу своих, — тихо сказал Фандющенков. — К вам пойду не один. За мной десятки таких же, как и я. Они ждут не дождутся перейти фронт или податься в партизаны. Район невелик, кругом родственники, друзья детства. Все косятся, презирают, обходят стороной. Срам один…

И после некоторого раздумья добавил:

— Не знаю, поверишь или нет, но я и мои друзья пошли на службу к Каминскому не ради спасения шкуры, а ради того, чтобы вернуться к своим не с пустыми руками. У нас, военнопленных, было два выбора: примириться со своей участью, любой ценой сохранить жизнь или бороться с врагом в его рядах хитро и тайно… Мы избрали второй путь, постоянно ходим на острие ножа. Примите нас как своих, а не как чужих.