Феномен Солженицына

Что же до причин массового уклонения евреев от фронта, то здесь концепция Александра Исаевича как раз не совпадает с «народным чувством», – во всяком случае, с тем, которое отразил в своём стихотворении «Про евреев» Борис Слуцкий. («Они солдаты плохие…»)

Вопреки этому расхожему мнению, А. И. считает, что евреи как раз солдаты очень хорошие. (Ведь доказали же они это у себя в Израиле). Но – не расчёт им был воевать за Россию:…

Но отклоняю свое сомнение! – пусть 1,5% были выдержаны безупречно. Однако эта война должна была быть для евреев особой, «газаватом»: не Россию предлагалось им защищать, но – скрестить оружие с самым, может быть, страшным врагом всей еврейской истории. Не мобилизации следовало ждать, нотолпами добровольцев ломитьсяв военкоматы! Не освобожденным по болезни – «зайцами» цепляться к фронтовым эшелонам. (И одновременно – какая возможность возвыситься во мнении русских, укрепитьсвое положение в России!)

Но – не видели мы такой картины. Того массового львиного порыва, как при защите Израиля от арабов – не было. Наверняка.

Но враг – безусловный и страшнейший! Но выдающееся военное мужество евреев доказано шестидневной войной! Что же помешало?

Какая причина?..

Расслабляющий расчёт: страна здесь – не наша,кроме нас – много Иванов, им все равно воевать, они и за нас повоюют с Фрицами, а намлучше сохранитьсвою выдающуюся по талантам нацию, и без того уже вырезанную Гитлером.

Это до такой степени противоречит всему моему опыту, что заведомую и очевидную чушь такого объяснения у меня даже и не возникла потребность опровергать. Тем более,что картину, которую А. И. почему-то не случилось наблюдать (толпы еврейских мальчиков, добровольцами ломившихся в военкоматы) я видел и на примере своих старших братьев (двоюродных – родных у меня не было), и на многочисленных примерах близких друзей.

Может быть, это и не глубокое и даже не искреннее убеждение Александра Исаевича, а чисто умозрительная «рабочая гипотеза»? Не знаю, не берусь судить. Но в чем он безусловно искренен, так это – в реплике о «выдающейся по талантам нации».

В этой иронической фразочке у негопрорвалось чувство.

Миф о пресловутой еврейской талантливости почему-то особенно его волнует. А в том, что это – именно миф, у него нет и тени сомнений:…

В литературе –повально талантливы– а гдевеликие писатели?В музыке сплошь талантливы – а гдевеликие композиторы?Для такого несравненного народа – достаточно ли в философии – одного Спинозы? В физике – Эйнштейна? В математике – Кантора? В психоанализе – Фрейда?

Пассаж этот совершенно замечателен. Но – не тем, что для подтверждения пресловутой еврейской талантливости ему недостаточно в музыке – Бизе, а в физике – Эйнштейна. (Таких как Эйнштейн, кстати сказать, во всей мировой физической науке было – раз, два и обчёлся: он да Ньютон. Только эти двое изменили наше представление о Вселенной). Не мыслью – неважно, верна она или абсурдна – поразил меня этот солженицынский абзац, а – опять! –бурным выплеском чувства,с необычайной силой искренности вырвавшимся в немличным отношениемк раздражающему его мифу о несравненной талантливости иудейского племени.

Многие историки сомневаются в том, что Сталин был антисемитом: предполагают, что антисемитизм для него был – не более, чем орудием в его сложной политической игре.

Даже про Гитлера рассказывают, что он будто бы однажды – то ли сказал, то ли написал, – что настоящим антисемитом он никогда не был: просто политическим гением своим понял, что зло должно быть персонифицировано, и лучшей персонификации мирового зла, чем евреи, ему не найти.

Не знаю, может, оно и так.

Но насчёт Александра Исаевича у меня сомнений нет. Теперь я уже точно знаю, что его антисемитизм – самый что ни на есть настоящий, искренний, «нутряной».

Даже физический облик еврея вызывает у него омерзение. И, будучи натурой – как-никак – все-таки артистичной, художественной, он не может этого утаить:…

В лагерной баньке стояла ванна, украденная зэками со строительства, в ней мылось вольное начальство, теперь разрешили и единственному из заключенных – Бершадеру. Шумная бригада зэков, неожиданно запущенная, застала его там. Не помню более неприятной мужской наготы. Бершадер лежал в ванне, поджав ноги, и казался круглым жирнымкомом пудов на шесть. Как свисали у него жирные щеки со скул, так свисали дальше волосатые мешки грудей, и жирные мешки на ребрах, и волосатый огромный живот.

Наверно, этот лагерный кладовщик Бершадер и в самом деле был омерзителен. Но в самой этой его омерзительности Солженицын видит – и подчеркивает – именно еврейские черты:…

…низенький, неприятно-жирный, с хищным носом и взглядом, толстыми похотливыми губами…

А с какой нескрываемой, почти детской радостью вываливает на нас Александр Исаевич целую коллекцию собранных им высказываний о еврейской ущербности, духовной и творческой еврейской неодаренности. И уж совсем особенное удовольствие, особый, так сказать, кайф он получает, когда удается ему сыскать такие суждения, исходящие отсамих евреев:…

Аполлоний Мелон, например, ещё 2 тысячи лет назад упрекнул евреев, чтоони неспособны к самостоятельному творчеству, а всегда – подражатели.Отто Вейнингер, которого уж не обвинишь ни в личной, ни в национальной зависти, пишет: «Еврей беден тем внутренним бытием, из которого только и может вытекать высшая творческая сила». «У еврея нет глубокого чувства природы. И потому он не понимает земельной собственности». «Еврей не хочет оставить трансцендентного, он не чувствует, что непостижимое придает цену существованию. Он хочет представить мир возможно плоским и обыкновенным». «Евреи с жаром ухватились за дарвинизм, за смехотворную теорию происхождения человека от обезьяны. Они обнаружилипочти творческуюспособность в качестве основателей того экономического понимания человеческой истории, которая вовсе устраняет из неё – Дух». Он отмечает «подвижность» еврейского духа, великий талант к журнализму, расположение к сатире и лишённость юмора, высокую степень в образовании понятий (отсюда – юриспруденция). И – отсутствиеблагочестия,«лишающее его возможности воспламениться высшим восторгом». Нет чувства демиурга.

И другой еврейский автор, С. Лурье – в тон ему: недостаток евреев – «неумение воспламеняться стройной связью явлений и красотой форм в природе и искусстве…Эстетическая ограниченность… Отсутствие сердечного жара».

(Может быть, это отчасти объяснит нам черты современного беспредметного искусства?)

Последнюю догадку А. И. высказывает уже от себя. И тут, вишь, евреи виноваты.

Высказав тьму таких вот догадок и соображений, Солженицын ставит наконец главный вопрос: как нам (то есть – русским) с ними (то есть – с евреями) быть?

Не сейчас, разумеется, а – завтра. Когда Россия станет свободной….

Трудность в том, чтони в ту, ни в другуюсторону до конца сдвинуть этого вопроса нельзя:большинство евреев и не уедет в Израиль(когда отпадут нелепые, глупые нынешние ограничения) и не ассимилируются до конца (это для них – национальное самоубийство!) – онижелаютостаться непременно среди нас, но постоянно помня о своём двойном подданстве, двойной лояльности.

Говорят иногда: «да мы хотели бы забыть считать себя евреями, перестать отличать себя от русских». Это неискренне, это неправда. Они хотят считаться русскими, да, ноглавная боль и главная любовь у них будет всё-таки –Израиль и «мировой еврейский народ».

Это желание евреев «остаться непременно среди нас» представляет – по Солженицыну – для России, для русских, смертельную опасность. Не потому, что евреи сознательно хотят ей (России) зла, а потому что такова их природа. Иначе они не могут, – даже если бы хотели….

Ведь и без мирового центра, и не сговариваясь нисколько, они отлично всегда понимали друг друга, действовали слаженно и однонаправленно. Замкнутое множество со своей отдельной сердечной болью, со своим ощущениемродавыше, чем индивидуальности, общееврейского возвышения выше, чем своего собственного – ведь они не по дурному умыслу, не по заговору против нас, они простомеханически и физиологическиникогда не смогут отказаться от предпочтительной тайной взаимовыручки, котораяделает евреев как бы тайным обществом, подпольной партией.