Феномен Юрия Арабова (сборник)

Из кантемировской жизни Никиты зрелый Арабов ни за что не пропустил бы сцены заключения героя в тюрьму. Платонов пишет, что Никиту взяли по подозрению в краже москательных товаров из сельпо. Следователь пожалел немого, сильно истощенного человека, не найдя в его деле прямых улик. Никита просидел в тюрьме пять суток, его выпустили. Зрелый Арабов уж сделал бы в сценарии настоящие допросы.

На отдании лета Никиту разыскал на базаре старый отец, давно решивший, что сына нет в живых.

– А Люба жива? – глухо, с трудом спросил Никита.

– В реке утопилась, – сообщил отец. – Но ее рыбаки сразу увидели и вытащили.

Из этого краткого рассказа старика зрелый Арабов развернул бы эпизод. Как Люба простудилась в холодной воде, как лежала в больнице, как у нее кровь горлом идет. А особенно как Люба целый месяц по реке Потудань, по берегу, взад-вперед за сто верст ходила – думала, Никита утонул и всплывет.

Вместо этого эпизода Сокуров берет сцену из рассказа Платонова «Сокровенный человек». Один мужик, рыбак, годами думал о смерти, любил он рыбу, но не как предмет пищи, а как особое существо. В фильме – камера на берегу – показана лодка, в ней два человека рассуждают о смерти. «Смерть – это переселение в другую жизнь, – говорит мужик. – Гляди, рыба между смертью и жизнью стоит, – поучает он гребца. – Рыба – существо священное». «Пробуй, потом мне расскажешь», – соглашается гребец. И мужик в белой рубахе, босой, сигает в Потудань [16] .

16

М. Ямпольский в своей статье называет мужика служащим ЗАГСа. Видимо, критик опирался на режиссерский сценарий. В фильме же показан совсем другой человек, не бывший военный, а просто молодой мужик, с двумя руками (мне-то показалось, что служащий ЗАГСа у Сокурова однорукий, левый рукав его висит пустой). Да и откуда у большевика взяться мистическим мыслям? (Ямпольский М. Платонов, прочитанный Сокуровым // Сокуров. С. 44.

Сокуров разбивает эпизод на три кадра. Лодка, затем снятый в воде пловец (говорят, плывет с открытыми глазами сам Сокуров). И, наконец, выныривает мужик и с помощью гребца забирается в лодку.

Так выныривает из смерти и Никита. Рассказ отца про Любу вытаскивает героя из небытия, в которое он погрузился и с которым, казалось, навсегда смирился.

Поздней ночью Никита вошел в комнату к Любе, дверь была не заперта. «Люба, это я пришел», – сказал Никита в темноте. Люба лежала на кровати, укрывшись с головой. Ей казалось, что она видит сон.

– Растопи печку посильней, а то я продрогла, – попросила она.

Люба сошла с кровати и села на полу против Никиты.

– Тебе ничего сейчас, не жалко со мною жить?

– Нет, мне ничего, – сказал Никита тихо. – Я уже привык быть счастливым с тобой.

Сокуров записал в «Дневниках»: «Река Потудань» – это новая (для русской литературы традиционная) история «слабого сердца», для которого счастье оказалось «тяжким трудом» [17] . Но мне кажется, благодаря решению сценариста – передать метафору времени – фильм перешел границы частной истории Никиты Фирсова, «слабого сердца». «Одинокий голос человека» – выражение через экран конкретного времени. Трагического для народа, для всей России, бесчеловечного и жестокого. Русский человек представлен в долготерпенье (по Тютчеву), несущим свой тяжкий крест. Обратим внимание: в фильме никто ни разу не пьет, даже базарный сторож. Говорю такое потому, что слишком расхож миф о повальном пьянстве народа. Даже после беспредела Гражданской войны люди на реке Потудань какое-то время жили по традиционным нравственным правилам.

17

Сокуров. С. 35.

К сожалению, будущее всех персонажей фильма предсказуемо.

«Скорбное бесчувствие»

В 1980 году Арабов и Сокуров написали сценарий «Лес на песке». Но через фильтр Госкино он не прошел. Тогда для того же Сокурова кинодраматург пишет сценарий о Тютчеве. На «Ленфильме» с Арабовым заключили договор и выплатили аванс – 1200 рублей. Сценарий «Тютчев» Госкино вернуло со следующей формулировкой: «Эпоха показана слишком мрачно, а ведь в ней было веселое имя – Пушкин!»

То же произошло с другими сценариями Арабова: «Крейсер» и «Две танцовщицы» (по неосуществленному замыслу Пушкина). Киностудия выдавала аванс, а Госкино сценарий заворачивало. Пять и пять тысяч, полагавшиеся по договорам, проплывали мимо. Но и на полученные с неба авансы Арабов, при своих скромных расходах, мог продержаться два года. Позднее Юрий Николаевич вспоминал, что на студии понимали, когда заключали договор, – Москва сценарий прихлопнет. Но шли навстречу молодому автору. Почему-то кажется, вспоминал Юрий Николаевич, что весь этот процесс держался на одном человеке – редакторе Дмитрии Молдавском, литературоведе, специалисте по Маяковскому. Он просто давал возможность подзаработать, зная заранее, что шлагбаум будет в Москве закрыт.

Вы не ошиблись, Юрий Николаевич. Именно главный редактор Второго творческого объединения «Ленфильма» Дмитрий Миронович Молдавский, автор нескольких книг по русскому народному творчеству, был ангелом-хранителем неоперившихся, страждущих авторов. Именно в то время помогал он нашей с Борисом Золотаревым, московским писателем, заявке на двухсерийный фильм «Тайный советник» (о великом хирурге и педагоге Н. И. Пирогове). Не получилось. Зато мы несколько раз тепло общались, даже в неформальной обстановке.

В 1983 году механизм возврата сценариев дал сбой, и «Скорбное бесчувствие» прошло через Госкино. Арабов впервые получил 100 % по договору, а Сокурову начали платить зарплату.

И все же почти готовый фильм был запрещен приказом директора «Ленфильма» В. Аксёнова от 20 декабря 1983 года. «По отсмотренному материалу невозможно определить, каков будет идейно-художественный итог этой работы».

При помощи друзей и просто порядочных людей Сокуров завершил самостоятельно съемки основных недоснятых сцен. Были отстроены и сняты сложные макеты, сняты эпизоды бомбардировки дома. В письме Сокурова первому заместителю председателя Госкино СССР Н. Сычеву от 15 августа 1985 года режиссер предлагает: «Фильм может быть показан руководству Госкино» [18] .

18

Сокуров. С. 94.

Вероятно, именно в ту пору мне довелось посмотреть «Скорбное бесчувствие». Во ВНИИ кино под личную ответственность нашего директора В. Баскакова Госкино разрешало привозить на научные просмотры фильмы, которые присылались в министерство на получение «добро».

Признаюсь, я смотрел картину Сокурова – Арабова без энтузиазма. Мне фильм «Скорбное бесчувствие» показался калькой английских «фильмов абсурда» 60-х годов: «На помощь!» Р. Лестера, «Если…» Л. Андерсона, «Тупик» Р. Полански [19] .

19

Польский режиссер работал тогда в Англии.

В то время я ничего не знал о кинодраматурге Арабове. Не читал репортажа Ольги Шервуд со съемочной площадки «Скорбного бесчувствия» (первоначальное название картины – «Седьмая степень самосозерцания»). Арабов объясняет журналистке: «Если вспомнить пьесу Шоу «Дом, где разбиваются сердца», то действие ее происходит между членами одной семьи и их близкими друзьями в доме старого шкипера Шотовера. Время действия – война, которая потом будет названа Первой мировой. Дом-корабль Шотовера – это как Ноев ковчег, где люди, сознательно отгородившись от внешнего мира, пытаясь переждать беду, затевают жуткую игру, в которой ложь не отличить от правды, слезы мешаются с хохотом, вымысел становится жизнью, а жизнь… жизнь терпит полный крах, потому что не может быть полноценной, замыкаясь сама в себе. И вот, когда игра людей в этом доме доходит до некой кульминации, старик Шотовер, этот безумный мудрец, говорит:

«Покайтесь!» [20]

Историю, которую мы рассказываем, продолжал Арабов, не надо воспринимать как сцены из английской жизни. Сам Шоу назвал свою пьесу лишь фантазией. Эта история, как нам кажется, могла произойти в любой стране, в любое время. Первая мировая война открыла новую страницу не только в истории как таковой, но и в истории взглядов на человека. Она разрушила представление о человеке – центре и смысле вселенной. Человек стал щепкой. Мы не можем с этим согласиться. Наш фильм о том, что человек, не отгораживающийся от мира, способен в нем что-то изменить.

20

Сокуров. С. 87–88.