Фэнтези-2006

— Пора, Кайрэ, — сказал он. — Поспеши. Мы уходим.

— Да, — выговорила я через силу. — Да.

Он скользнул по проходу, царапая утоптанную землю концами крыл, иззелена-белой молнией прянул вверх и исчез в проломе.

Запоздало я прижала пальцы к губам. Чуть не вырвалось! Господин разорвал бы меня в клочки, если бы я посмела приказывать его сыну. Все внутри свело от страха. Некоторое время я не могла отдышаться.

А сарай тем временем опустел. Последним кое-как выбрался черный ублюдок, таща за собой уже окоченевшее тело. Трупоед проклятый, чтоб ты подавился.

Вокруг не осталось ни единого живого. Только моя добыча еще дышала. Но и это ненадолго.

Ладно. Пусть отвалят подальше. Еще одной драки… может, и выдержу, но потом долго отлеживаться буду. А сюда, в разгром, никто из наших уже не сунется. Разве только какая-нибудь мелочь безобидная, за объедками с барского стола.

— Подруга…

Очнулся.

— Ну что тебе?

— Воды…

— Обойдешься.

Он повозил головой по тряпью, вздохнул поглубже и раскашлялся. В груди у него хрипело и хлопало.

Человек кашлял, брызгая себе на подбородок розовой пеной, а я сидела и думала — что за хилые твари, эти смертные. Вот этот, например. Ткнули его чем-то острым в грудь — и пожалуйста, человека нет, есть пища для червей. И чего болтал «будь здорова, будь здорова»?.. Себя бы поберег, доброжелатель убогий.

Потом человек лежал, закрыв глаза. Отдыхал. Темные с проседью волосы облепили ему лицо. Пена сохла, пепельной коркой стягивая губы. Больная плоть щедро лучила в ночь напряженный неистовый жар. Я даже видела этот жар — красноватым маревом, ореолом, окутывающим тело. Его дыхание пахло кровью. Человечьей кровью, сладкой, терпкой, пьяной. У меня жгло под языком.

— Темно, — он отдышался и теперь снова смотрел на меня. — Где… эти?

— Ушли.

— А ты?

— А я тебя сторожу. Чтоб не украл никто.

В темных глазах человека дрожало пламя. Он смотрел и смотрел, и я отвела взгляд. Не люблю играть в гляделки, пропасть их побери.

— Я умираю? — спросил человек.

— Да.

— Ты посидишь со мной?

Я не ответила.

Пропасть.

Пропасть.

Поерзала задом по полу, подтянула колени к груди, обняла их. Левое, искусанное, распухло и нудно болело. Болел измочаленный живот. Болела рука. И ухо тоже. Пропасть.

— Подруга, — не унимался человек. — Как звать-то тебя?

— Не твое дело.

— Это… не имя.

— Кайрэ. Кайрэ меня зовут.

— А меня Юго.

— Да знаю я.

— Меня в детстве… обзывали. Юго, Юго, ревет как белуга…

Я фыркнула.

Помолчали.

— А у Юго есть подруга, — пробормотал человек после долгой паузы. — У нее когтей… до черта.

Закрыл глаза и заткнулся, наконец.

Он умер перед рассветом, когда петухи прокричали второй раз. Я, конечно, могла бы его поторопить, да только к этому моменту мне все было едино. Когда он перестал дышать, я натянула одеяло ему на лицо, кое-как поднялась и поковыляла к выходу.

На всплывшее к потолку слабо сияющее пятно я и не взглянула. Еще чего. Сказала только, пнув перевернутую жаровню:

— Пока не рассветет, не вздумай высовываться.

Он не ответил, конечно. Может, и не услышал, а если услышал, то не понял. Впрочем, меня это уже не интересовало. Он сейчас соображает меньше воздушного шарика.

Пропасть.

Все тело затекло и онемело. Ерунда. Теперь я нескоро хоть что-нибудь почувствую.

Буря улеглась, холодный воздух пах снегом и солью. В прорывах туч поблескивали звезды, земля внизу осторожно переводила дыхание. Я летела одна в пустом небе.

Третьих петухов я не услышала, но явственно ощутила перемену в воздухе. Ветер упал, пресекся свободный эфирный поток, будто срезанный ножом. Границы сошлись, беззвучно закрылись двери, оставив после себя только легкую дрожь в тонких слоях. Серединный мир замкнулся словно мыльный пузырь. Где-то за облаками, над краем окоема всходило солнце.

Чувствуя как костенеют крылья, я пошла на посадку. На взгорке топорщился еловый лесочек. Обломком базальта, пущенным из камнемета, я пропахала его насквозь, а за мной ворохом сыпались на землю срезанные ветки. Повезло — я с размаху врезалась в мох и палую хвою. Покатилась было вниз, но застряла растопыренными крыльями в кустах, сикось-накось, лицом вниз. Одно крыло мне удалось сложить, второе уже окаменело и осталось торчать парусом.

Интересно, чем еще одарит меня Господин за то, что я не сумела долететь до своей распроклятой тумбы? Еще семьдесят лет валяния в кустах носом в землю? Где вся радость — наблюдать жизнь муравьев и прочих лесных тараканов.

Ну и ладно. Зато здесь никто не будет лапать меня за голову и говорить глупости.

Ага, а вот и соседка для меня.

В двух шагах от моих кустов, в ямке между камней расположилась маленькая лесная лужица. Края ее были подернуты ледком, но центр уже протаял, и бурая, настоянная на палой хвое вода недружелюбно смотрела на меня.

Рассветный ветер лизнул мне щеку, посыпал спину еловым мусором, потом пощекотал лужице хребет. Темная шкурка поежилась, пошла рябью.

Холодно ей, глупой. Она только что очнулась от смертного сна и не узнавала ничего вокруг.

Ну что ты хмуришься? Привыкай. Эта каменная болванка еще намозолит тебе глаза.

Я шевельнула застывающими губами и, как ни странно, мне удалось выговорить несколько слов. Несколько дурацких слов, навсегда застрявших в памяти.

— Будь здорова, подруга, — сказала я маленькой лесной луже. — Будь здорова.

Алексей Пехов Пожиратель душ

О его приходе сообщили птицы. С десяток ворон оставили ветви черных елей и с возмущенными воплями бросились прочь. Спустя несколько минут из-за деревьев появился незнакомец. Со стороны могло показаться, что густые еловые лапы поспешно раздвинулись, пропуская человека, чтобы он наконец-то покинул лес.

Не оглядываясь на угрюмую зеленую стену, чужак прошел по утопающему в утренней росе небольшому лугу и остановился у сонного, ленивого, прячущегося в перину тумана ручья. Сняв с плеча сумку, положил на траву посох, зачерпнул ладонями воды и, фыркая, умылся. Вода пахла хвойной свежестью и… смертью. Смерть витала над этим краем. Раскинув черные кожистые крылья и накрыв своей тенью землю — от низких, изъеденных безумными ветрами, гор на юге, до свинцового холодного моря на севере. Быть может, другие люди не смогли бы ощутить незримое тягостное присутствие Пожирательницы Жизни, но этот человек не раз и не два общался с той, которая уводит в Бездну. И узнал ее дыхание.

Не обращая внимания на неприятный привкус, он с удовольствием напился, затем наполнил флягу. Ручей остался к такому самоуправству безучастен, и чужак, наверное в насмешку над ним, тонким пальцем с длинным, покрашенным в черный цвет ногтем, провел по спокойной глади. Вода на миг взволновалась и тут же успокоилась: стали видны бело-черные камешки на дне и отражение бесцеремонного наглеца.

Любой смог бы опознать в нем уроженца далекого жаркого Сдиса. Худой, смуглый, с запавшими щеками, огромным орлиным носом, высоким открытым лбом и тонкими, сжатыми в одну линию губами. Бритая голова, кустистые брови. Небольшая черная бородка придавала сдисцу донельзя нелепый вид, и в мире нашлось бы много шутников, не упустивших случая посмеяться над путником, если бы не одно «но». Глаза. Стоило весельчакам посмотреть в них, и смех застревал где-то в горле. Два черных, безучастных провала под густыми бровями многих заставляли отводить взгляд. Особо суеверным казалось, что на них смотрит сама Бездна. Возможно, в этом была доля правды.