Феодора. Циркачка на троне

Тимофей уверенной поступью вошёл в зал для аудиенций, старательно играя роль обиженного благодетеля. Он и не подозревал, что все уже подготовились к его приходу, евнухи и девушки в прополомах собрались в сплочённые ряды у трона вместе с почтенными матронами. Тимофея удивило, когда казначей приказал ему встать на колени перед Феодорой и поцеловать изящную ногу императрицы, а не просто поклониться ей. Но Феодора была прекрасна, она улыбнулась, будто ей доставило удовольствие приветствие Тимофея. Патриций подумал, что даже на коленях выглядит величественно, хотя эта поза и была болезненной.

— Милосердная Августа, — начал он, — выслушай мольбу твоего верного слуги, который, как известно, твоей милости, тоже патриций. — Он помедлил, но Феодора не произнесла ни слова. — В это бурное время тяжело быть патрицием и бедным...

Девушки у трона все как одна прошептали:

— Бедный патриций Тимофей!

Эта реплика озадачила вельможу, однако он всё же почувствовал в ней ободрение.

— Напомню тебе, великолепная Августа, что патриций должен тратить деньги на укрепление своей позиции в обществе. И более того, у меня есть дела...

— Какая у тебя большая грыжа! — в унисон произнесли евнухи, словно в церкви.

На этот раз Тимофей уже не был так уверен, что понял правильно.

Он начал было подниматься, но потом вспомнил, что должен стоять на коленях. С усилием он изложил свою тщательно продуманную жалобу: простые люди, ростовщики, умоляли его, патриция, заплатить им долги, а он, патриций, даже не мог заикнуться о деньгах, которые они задолжали ему!

— Бедный патриций Тимофей!

Снова девушки. И снова хором. В отчаянии Тимофей протянул к императрице руки:

— Выслушай меня! Это неслыханно! Я так обременён заботами...

— Какая у тебя большая грыжа!

Тимофей оборвал свою речь на полуслове, застонал и тут же услышал весёлый смех. Он поспешно бросился вон из зала к спасительной двери. Феодора не произнесла ни слова.

Многие могущественные богачи на летних курортах Босфора и Хризополя почувствовали, что капризы Феодоры и наивная вера Юстиниана в реформы становятся опасны. И с этим вполне согласились радикальные прасины.

Мятеж начался без предупреждения. Он зародился на улицах города и проник в Священный дворец, представлявший собой как бы отдельный город. Когда великий Константин заложил основание будущей метрополии в 326 году от Рождества Христова, он попытался придать ей вид старого Рима, хотя живописная полоса земли, врезавшаяся в голубую водную гладь, сильно отличалась от Древнего Рима, возведённого на заболоченной равнине в устье илистой реки. Константин наметил семь возвышенностей, подобно древним семи холмам, и выстроил свою резиденцию на первой и самой лучшей из них, с видом на море.

Город не только распространился за пределы древних стен Константина, но и вылез за мощные укрепления Феодосия примерно на семнадцать миль. Прокопий, сириец, забросивший свои обязанности, чтобы написать историю своего времени, так сказал об этом великом наплыве населения: «Толпы самых разных людей прибывают в город со всего света. Каждый из них ведом каким-то своим делом, или надеждой, или случаем, чтобы обратиться с просьбой к императору. Все они становятся жителями, понуждаемые тщеславием или страхом. Случается, что этим беженцам нужно новое жильё».

По мере роста города разрастался и Священный дворец, названный так по имени Священной комнаты. Вокруг этой старой резиденции появились новые сооружения, например дворец Дафны, сенат и сокровищница. Другими словами, во времена правления Юстиниана образовался лабиринт правительственных учреждений и церквей, которые тянулись от маленького Дома Феодоры, расположенного вне стен дворца, до такой же маленькой церквушки Святой Ирины у причала в бухте Золотой Рог.

На этой куполообразной возвышенности были свои собственные укреплённые крепости, маяк и мощные стены. Таких стен не знали в Древнем Риме, они появились после первого варварского нашествия. В Священном дворце нашли приют далеко не все учреждения города. К примеру, университет находился на главной улице Мезе. А сам ипподром, который демократические фракции считали местом своих собраний, не только примыкал к Священному дворцу, но был связан с ним коридорами. Нельзя сказать, что вельможи отгородились стенами от простых людей, как в феодальной Европе, просто правители прятались от своего народа. Порядок в государстве за одну ночь мог быть нарушен бунтом. Все слои населения за дворцовыми стенами, включая студентов, упорно придерживались своего данного законом права совершать переворот, если их не устраивал правитель.

До зимы 532 года Юстиниан скорее раздражал, а не вызывал гнев населения. Тогда никто ещё не выступал против Феодоры. Но экономист, Иоанн из Каппадокии, усилил сбор налогов, а новые законы Трибония стали вызывать беспокойство. Более того, Белизария и другого командующего Мундуса, по-видимому гунна, отозвали с границ, но не для сохранения мира, а для начала новой войны.

Это была невероятная задумка Юстиниана. Император хотел собрать колоссальную армию, чтобы совершить поход за море и завоевать потерянную империей провинцию в Африке, которая уже в течение трёх поколений принадлежала королевству вандалов, а также завоевать Сицилию, Италию, Испанию, Галлию и даже сам Древний Рим. Известно, что Белизарий не выразил особой радости по поводу отправки всей константинопольской армии за море. Последний императорский флот, отправленный завоёвывать Африку, странным образом сгорел, а последний поход вероотступника Юстина завершился в пустынях в устье Тигра и Евфрата. Что бы ни произошло, плата будет очень высокой. Экономист открыто выступал против похода: «Если мы победим, что мы получим? Провинцию. Если мы проиграем, то потеряем всё. Армию, флот, а это много значит. Ставки слишком неравны».

Кроме того, заметил Иоанн, в Палестине уже шла гражданская война, и правительство пыталось подавить еретиков-самаритян. Чтобы справиться со злобными отступниками, требовались солдаты и деньги. Большинство населения совсем не хотело войны. Уличные ораторы, пьяницы и портовые грузчики открыто заявляли: если император не передумает, его надо свергнуть. Но император не передумал. В казармах и доках полным ходом шли приготовления к войне. В это время одна из фракций предъявила свои претензии. Прасины страдали под натиском любимчиков императора — венетов. Цирковые фракции имели множество последователей среди населения провинций и самого Константинополя, но действовали более открыто в шумном Антиохе и бурной Кесарии, нежели в благополучной столице. Раньше фракции защищали города: прасины, венеты и другие были ответственны за определённые участки городских укреплений. Они всё ещё имели различное оружие, но в обыденной жизни больше времени посвящали спорту, чем военным упражнениям. Однако они выбрали для себя определённые цвета и под туниками носили запрещённые короткие кинжалы. Зелёный цвет преобладал среди беднейших и безработных слоёв и в отколовшихся церквах, так венеты называли манихеев, евреев и самаритян. Будто в то время политические партии сформировывались из стражи императора, масонов, атлетов, рабочих, оборванцев и разбойников!

Самые опасные из всех нарушающих закон — юнцы. Ночью они буквально наводняли город, носили оружие и одежду гуннов. «Эту одежду они приобрели, — заметил Прокопий, — на ворованные деньги. Под туниками, на бедре, они прятали маленькие обоюдоострые кинжалы и, как только сгущались сумерки, собирались в группы, чтобы грабить свои жертвы, похищая у них одежду, золотые украшения и тому подобное».

В то время богачи по привычке одевались в старье и носили дешёвые побрякушки, отваживаясь с наступлением темноты выйти на улицу. Венеты не боялись ареста и бесчестили женщин даже днём, не обращая внимания на прохожих. После того как преступные клики венетов вытеснили прасинов с улиц, другие граждане стали нанимать вооружённых венетов для убийства своих врагов.

«Среди них началось своего рода соперничество, — вспоминает Прокопий, — они хвастались своей силой и мужеством, убивая одним ударом невооружённого человека, повстречавшегося на их пути. Если какой-нибудь судья игнорировал их советы, ему выносился смертный приговор. Ростовщиков вынуждали отказываться от причитающихся им денег. Сыновья знатных вельмож вступали в ряды этих убийц, заставляя своих отцов передавать им имущество».

К удачливым разбойным группам присоединялись и девушки, поэтому обескураженные прасины начали менять свои цвета или покидать город. В то же время из деревень и провинций в Константинополь стекались целые семьи, чтобы пожаловаться на налоги, которыми обложили держателей лавок, фермеров и всех владельцев лодок. Простые люди шли за помощью к императору, избранному по воле Божьей, они свято придерживались своего права на свободу слова и общественных собраний.

По настоянию народа, такое собрание состоялось на открытии игр на ипподроме 13 января 532 года. Из-за беспорядков Юстиниан не назначил консула, отвечающего за игры. Он сам устраивал состязания, а поддержание порядка возложил на префекта города. «Правительство, — с удовольствием писал Прокопий, — вело себя как тиран, но как бессильный тиран».

Было воскресенье. В перерыве между двумя забегами с места поднялся демарх прасинов и обратился к Юстиниану, сидящему в императорской ложе. Писцы зафиксировали последовавший далее спор. Поскольку голос Юстиниана был не слышен на арене, за него говорил глашатай.