Ференц Лист

Адам недовольно стискивает зубы: как бы не так! Златокудрый мальчик, перед которым склоняется весь свет?! Что толку, что Анна переселилась в Вону? Не видит она ничего дальше своего носа.

Но это всего лишь безмолвный диалог. Так они только думают. Вслух не говорится ни слова. И всё же ребёнок ощущает это. И чутьё подсказывает ему: нужно обнять их обоих, радующихся сейчас свалившейся с неба нежданной удаче, пяти золотым дукатам. Обнять, сблизить их снова. Ведь это он, Ференц, породил между ними рознь, значит, он должен и восстановить между ними мир.

Адам очень скоро понял, что, помимо фортепиано, Ференцу нужно изучать теорию и композицию. Он отправляется к знаменитому Антонио Сальери. Маэстро в тот год исполнилось семьдесят два, но был он свидетелем смены целых эпох: знал знаменитого либреттиста Метастазио, театральных деятелей Кальцабиджи и Да Понте, сурового музыкального диктатора Глюка [6] , пережил расцвет и увядание венецианской оперы, дружил с Гайдном и Моцартом, был учителем Бетховена и Шуберта, руководил Венской оперой, сам написал немало опер, подолгу вёл беседы — как друг, не как придворный — с императором Иосифом.

6

Здесь перечислены имена ряда выдающихся деятелей искусства XVIII века, с которыми посчастливилось общаться композитору Антонио Сальери (1750—1825). Пьетро Метастазио (1698—1782) был крупнейшим оперным либреттистом XVIII века, на либретто которого писали оперы очень многие композиторы, в том числе молодой Глюк и Моцарт. Что касается Раньери Кальцабиджи (1714—1795), то, будучи, как и Метастазио, итальянским оперным либреттистом, он в 50-х годах XVIII века проникся идеями оперной реформы, во многом отрицавшей каноны старой итальянской оперы. Это способствовало его сотрудничеству с крупнейшим оперным реформатором Кристофом Виллибальдом Глюком (1714—1787), в результате чего возникли знаменитые реформаторские оперы: «Орфей», «Альцеста», «Парис и Елена». Ещё один театральный деятель — Лоренцо Да Понте (1749—1837) — особенно прославился как либреттист трёх опер Вольфганга Амадея Моцарта (1756—1791): «Свадьба Фигаро», «Дон Жуан» и «Так поступают все». На его либретто писал свои оперы и Сальери.

Маэстро Антонио Сальери в это время уже почти не выходил из дому. Лицо сморщилось, нос стал маленьким в сравнении с выпиравшим вперёд волевым подбородком. Сальери с участием отнёсся к талантливому мальчику из бедной семьи. Он отказался от какой-либо платы за учение и сказал:

— Завтра утром мальчик должен быть здесь. Старый человек вроде меня просыпается чуть свет и не знает, куда себя деть. Так что начнём с утра. Наперёд предупреждаю: у меня нот ни порядка, ни системы. Когда меня мучит печень, занятие будет продолжаться десять минут. А если накануне я хорошо высплюсь, промузицируем и до обеда. Надоест мне всё это — я разгоняю школяров. Деньги мне не нужны. Я и без того намного больше зарабатываю, чем могу истратить. Так что о плате не будем и говорить.

Очередной концерт назначили на 1 декабря 1822 года в Зале сословий.

Взявший на себя обязанности устроителя знаменитый Диабелли слал сообщения: «На балконе ещё есть три свободных ряда...» «два...» и наконец: «Билетов больше нет».

Декабрьский номер «Музик цайтунг» опубликовал полную программу концерта:

Клементи: «Увертюра».

Гуммель: Концерт для фортепиано си минор исполняет Ференц Лист.

Роде: «Вариации». Исполнит Леон де Сен-Любен.

Россини: ария из оперы «Деметрио и Полибио». Поёт мадемуазель Унгер.

Фантазии на фортепиано. Импровизирует по желанию публики двенадцатилетний Ференц Лист.

Диабелли устроил новый концерт. На этот раз в «Кернтнертор-театре». Ференц Лист только участник. Но он сыграл рондо из Концерта Риса ми-бемоль мажор с таким успехом, что на 12 января 1823 года назначается новый концерт — снова в Зале сословии.

Ференц Лист играет блестяще. Ему долго и восторженно аплодируют. Среди присутствующих в концерте секретарь Бетховена Шиндлер.

В антракте Шиндлер подошёл к отцу и сыну Листам и сообщил:

— Я подготовил ваш визит. На следующей неделе представлю мальчика Бетховену.

— Я слышал, господин Бетховен не любит вундеркиндов, — скромно заметил Адам Лист.

Шиндлер ответил с улыбкой:

— На днях он всё же прослушал одну девочку. Мадемуазель Блахетка — ровесница вашему сыну.

— И как? Маэстро остался доволен?

Шиндлер поправил очки в чёрной оправе и с грубоватым юмором заметил:

— Бетховен не прогнал малютку. И это уже большой успех...

Однако визит к Бетховену, несмотря на все заверения, закончился полнейшей неудачей.

Было февральское утро. Дул ветер. На подернутой гололёдом мостовой то и дело падали прохожие.

Пока Листы добрались до церкви Чёрных испанцев, пошёл снег — не такой, как у них на родине, — мягкий и пушистый, а колючий, больно впивающийся своими иглами в лицо.

Шиндлер ожидал их; пристально осмотрел платье маленького Ференца.

— Маэстро не любит вынаряженных мартышек.

Но Ференцу он кивнул одобрительно:

— Одежда в порядке.

Они начали медленно подниматься по лестнице. На втором этаже, перед двустворчатой дверью, на которой кое-где вздулась пузырями краска, они остановились. Шиндлер достал ключ, вставил его в скважину, открыв дверь, пропустил гостей вперёд.

Ференц и его отец остались в передней, а Шиндлер бочком проскользнул дальше. Мальчик думал только об одном: через несколько минут он предстанет перед великим мастером.

Между тем из внутренних покоев до них не доносилось ни единого шороха, словно там не было ни души. А потом вдруг кто-то заговорил, а вернее, громко закричал. Мальчик испуганно вцепился в отцовскую руку.

И вдруг снова наступила тишина.

Ференц не знал, что происходит, но Адам Лист тотчас же догадался, он уже знал, что в паузах между выкриками Шиндлер излагает Бетховену свои соображения. Разумеется, не на словах, а на бумаге. Бетховен к атому времени уже не скрывал своего недуга. Посетителям он со словами: «Говорите... пишите чётче!» — пододвигал «разговорную» тетрадь.

И вдруг зазвучал рояль. Нет, это была не та музыка, что понравилась бы профессору Черни или маэстро Сальери. Друг на друга падали громыхающие камни аккордов, потрясавшие не только сердечко ребёнка, но и весь дом: казалось, сами стены содрогались от этой титанической музыки.

Немного погодя появился Шиндлер, он был бледен. Ни слова не говоря, он буквально вытолкал гостей за порог и только уже там, на лестнице, объяснил:

— Разъярён как людоед!

На лице Шиндлера было какое-то смешанное выражение стыда и гордости.

— Чуть не избил меня... Очень страдает.

Шиндлер на минуту остановился у входа в церковь Чёрных испанцев, но стрелы колючего снега тотчас же обратили их всех троих в бегство. Они нашли прибежище за столом небольшого кафе.

— Очень разгневался? — спросил Ференц с тревогой, но и любопытством.

— Сейчас он пишет великую музыку, — не удостоив ответом мальчика, сказал задумчиво Шиндлер. — Возможно, самую могущественную, какую когда-либо создавал человек. Девятую симфонию!

Накануне достать билетов на концерт Листа 13 апреля 1823 года было невозможно. Заказов поступило в два раза больше, чем было мест в Зале редутов.

Пока оркестр играл вступление — на этот раз Концерт си минор Гуммеля, Ференц у рояля ждал взмаха дирижёрской палочки. Но вот он распрямился, руки его коснулись клавиш...