Ференц Лист
Шрифт:
Вернувшись в Париж, Лист еще некоторое время состоял в тайной переписке с Адель. Но у этой страсти не могло быть будущего. Впоследствии, вспоминая грехи молодости, Лист с горечью признавался Лине Раман: «В это время борьбы, страданий и мучений я пытался яростно разбить, разрушить и уничтожить любовь Адель. Но я оказался только жалким и несчастным трусом»[151].
Тем не менее Лист тут же снова оказался вовлеченным в водовороты светской жизни. В мае 1833 года в письме, адресованном Валери Буасье, он окончательно подвел итог своим «упражнениям в высоком французском стиле»[152]: «Более чем четыре месяца я не имел ни сна, ни отдыха: аристократы по рождению, аристократы по таланту, аристократы по счастью, элегантное кокетство будуаров, тяжелая, удушливая атмосфера дипломатических салонов, бессмысленный шум раутов,
Лист и не подозревал, что главное испытание ждет его впереди. Вскоре счастье и боль, блаженство и муки, обиды, страдания, всепрощение — всё, что несет в себе настоящая любовь, — сольются для него в одном-единственном имени — Мари д’Агу.
Мари Катрин Софи де Флавиньи (Flavigny, 1805–1876) родилась во Франкфурте-на-Майне в семье французского эмигранта виконта Александра Виктора Франсуа де Флавиньи (1770–1819). Ее мать Мария Элизабет Буссман, урожденная Бетман (Bethman; 1772–1847), принадлежала к семье немецких банкиров: банк ее отца и дяди был хорошо известен в городе. В 16 лет Мария Элизабет вышла замуж за партнера отца Якоба Буссмана (Bussmann; 1756–1791), которому родила дочь Августу (1791–1832). Через неполные три года вполне счастливого брака супруг скоропостижно скончался, но горевать девятнадцатилетней вдове пришлось недолго: молодой красавец-француз покорил ее сердце, и вскоре фрау Буссман стала мадам де Флавиньи. В этом браке родилось трое детей: в 1798 году Эдуард, умерший в младенчестве, через год — Морис Адольф Шарль (1799–1873), наконец, в последний день 1805 года, Мари Катрин Софи.
Мари считала родными языками немецкий и французский: раннее детство она провела в Германии, а в 1809 году семья переехала во Францию, на родину отца. Вскоре у девочки проявилась явная склонность к литературе. Гораций, Овидий, Вольтер, мифы и история Древней Греции стали ее излюбленным чтением. Впоследствии Мари с удовольствием рассказывала, как однажды, когда ей было всего 11 лет, она встретила в саду доброжелательного старого человека, который, «погладив ее золотистые волосы, сказал несколько приветственных слов, обращенных к ней». Это был Иоганн Вольфганг фон Гёте, который, считала Мари, таким образом благословил ее на литературное творчество. Трудно сказать, насколько этот эпизод достоверен, но он поистине сродни листовской легенде о поцелуе Бетховена!
Уроки музыки девочке давал Гуммель, отмечавший, что она «чрезвычайно музыкальна».
Мари еще не исполнилось четырнадцати лет, когда умер ее отец. Они с матерью вновь переехали во Франкфурт, где Мари стала часто посещать оперные спектакли, познакомилась с произведениями Глюка и Моцарта.
Возвратившись в Париж, шестнадцатилетняя девушка для завершения образования поступила в школу при монастыре Святого Сердца (Sacr'e Coeur), играла в часовне на органе и даже руководила детским хором. Одно время у нее даже появилось желание стать монахиней. Еще одна аллюзия на характер и судьбу Листа…
Но по окончании школы в 1822 году Мари всё же предпочла монастырскому уединению блеск светского общества. Постепенно умная, красивая и прекрасно образованная женщина превратила свой парижский дом в модный аристократический салон, в котором царили изящные искусства и проходили философские диспуты, бывали аристократы по рождению и аристократы духа.
Мари не останавливалась на достигнутом. Имея явные способности к языкам, она самостоятельно выучила английский и свободно писала на нем.
В 1826 году девушка познакомилась с графом Шарлем Луи Констаном д’Агу (d’Agoult; 1790–1875), принадлежавшим к одной из старейших аристократических фамилий Франции и имевшим за плечами героическую военную карьеру. Поступив во французскую армию в 17 лет, граф очень быстро дослужился до чина полковника, во время Наполеоновских войн получил пулевое ранение в левую ногу. Мари прониклась его рассказами о военных походах, о подвигах французских солдат, о трагических событиях, участником которых графу довелось быть. Возможно, среди утонченных и изнеженных
завсегдатаев светских салонов молодая женщина почувствовала в лице графа д’Агу настоящую надежную опору. Надо сказать, Мари с детства была склонна к депрессиям, и человек, прочно стоящий на земле, а не витающий в облаках, был ей просто необходим. Она не любила графа, но бесконечно уважала его. Этого оказалось достаточно, чтобы на последовавшее вскоре предложение руки и сердца ответить согласием. 16 мая 1827 года состоялось бракосочетание. Через год родилась дочь Луиза (1828–1834), еще через два — Клер (1830–1912).Однако, несмотря на казавшуюся столь прочной основу брака, вскоре между супругами начался разлад. Граф не понимал страстного увлечения жены литературой и музыкой, а той казались приземленными и незначительными его интересы. В 1832 году, после смерти ее единоутробной сестры Августы, у Мари началась тяжелая депрессия, спровоцированная раздражением семейными разногласиями.
После выздоровления она вновь со всей страстью отдалась светской жизни. В ее салоне зазвучала новая музыка: Берлиоз, Россини, Шопен. Настало время познакомиться с «парижской сенсацией», «Паганини фортепьяно», «мечтой всех дам Парижа», «молодым венгерцем Франсуа Листом».
Знакомство состоялось в конце весны 1833 года в одном из парижских салонов. Молодые люди сразу обнаружили общность взглядов и интересов, почувствовали взаимное притяжение. Захватившую обоих беседу захотелось продолжить… Лист получил приглашение посетить салон Мари и вскоре стал бывать у нее не только на светских раутах, но и в «неприемное время», подолгу оставаясь наедине с удивительной женщиной, свободно рассуждающей о философии, литературе и музыке. Уединенные прогулки приносили обоим искреннее наслаждение, они все больше сближались. Наконец, летом, когда графиня переехала в замок Круасси (Ch^ateau de Croissy), музыкант с радостью воспользовался приглашением навестить ее.
Он прекрасно понимал, что мысли о Мари постепенно захватывают его целиком. Он сам испугался своих чувств и даже пытался бороться с собой, но это была любовь — настоящая, глубокая, причиняющая страдания. Насколько же чувство, которое испытывал Лист теперь, было непохоже на его отношения с Каролиной де Сен-Крик! Тогда это была чистая безоблачная романтическая влюбленность; теперь — запретная всепоглощающая страсть. Словно предчувствуя терзания, через которые ему придется пройти, Лист попытался спастись единственно возможным способом — погрузиться в творчество.
Он обратился к сочинениям своего друга Берлиоза. В первую очередь сделал фортепьянную транскрипцию его «Фантастической симфонии» — «Эпизод из жизни артиста. Большая фантастическая симфония. Партитура для фортепьяно» (Episode de la vie d’un Artiste. Grande symphonie fantastique. Patition de piano). Лист впервые употребил по отношению к этому сочинению термин «партитура для фортепьяно», весьма точно отражающий тот переворот в фортепьянном искусстве, который он совершил: «Если не ошибаюсь, то партитурой „Фантастической симфонии“ Берлиоза я первый указал путь к иному способу. Я сознательно стремился переложить для фортепьяно не только музыкальный остов, но и все многочисленные детали, всё многообразие гармонии и ритма, как если бы дело шло о воспроизведении некоего священного текста. Моя любовь к искусству удваивала мое мужество. Хоть я и не льщу себя Надеждой, что этот первый опыт целиком удался, всё же он обладает тем преимуществом, что указывает путь, по которому следует идти в будущем, и что благодаря ему в будущем окажется уже невозможным аранжировать произведения мастеров так, как это делали раньше. Я назвал мой труд партитурой для фортепьяно, чтобы сделать совершенно ясным мое намерение: шаг за шагом следовать оркестру, оставляя на его долю лишь преимущества массовости воздействия и разнообразия звучаний»[154].
До Листа фортепьянные транскрипции воспринимались исключительно как облегченные развлекательные аранжировки модных популярных мелодий. Лист поднял этот жанр на принципиально новую высоту, наглядно показав не только его серьезность и важность в деле пропаганды настоящей музыки, но и возможности, по выражению Шумана, «симфонической трактовки фортепьяно», поистине инструмента-оркестра.
Чтобы «закрепить успех», вслед за симфонией Лист написал на ее главную тему фортепьянную пьесу «Навязчивая мысль (L’idee fix'e). Andante amoroso». Отныне путь дальнейшего развития жанра фортепьянной транскрипции был определен.