Ферн

– Тебе не должно быть до меня дела.

– Мне и не было до тебя дела, когда я сошел с поезда в Абилине. Но теперь мне есть до тебя дело.

Их жизни навеки сплелись вместе. Ему уже никогда не забыть Ферн, как не забыть ему и своей семьи.

– Я не хочу, чтобы ты интересовался мной.

– Тогда почему ты общаешься со мной?

Молчание.

– Ферн, я не сую нос в твои дела из праздного любопытства. Я вижу, что ты страдаешь и хочу помочь.

– То, что случилось, уже старая история. Теперь все это не имеет никакого значения. В любом случае, ничего уже не изменишь.

– Но можно изменить свое отношение к тому, что случилось с тобой.

Он видел, как она вся напряглась, как будто хотела заткнуть себе уши и не слышать его слов. Между ними вдруг начала расти стена. И вдруг Ферн сдалась.

– Восемь лет назад один человек пытался меня изнасиловать, – крикнула она, выплескивая на Мэдисона весь годами копившийся гнев и всю боль. – Это ты можешь изменить? – всхлипывая, она пришпорила коня, заставив его перейти в галоп.

Мэдисон тоже пришпорил своего Бастера, чтобы догнать Ферн.

Он готов был услышать от нее любое, но только не это. Что он может сказать ей по этому поводу, чтобы ей стало хоть немного легче?

Трудно было представить, какие тяжелые воспоминания томили ее все это время. Как только она могла жить с ними? Ее, должно быть, постоянно преследовал страх, что подобное может повториться. Мэдисон думал, что годы ушли на то, чтобы научиться защищать себя с помощью мужской одежды, притворяясь совершенно не такой, какой она является на самом деле, подавляя в себе все женское.

Эта мысль вызвала у него яростный гнев к неведомому насильнику. Если бы он попался ему в момент нападения на Ферн, он бы без колебания убил его.

Догнав Ферн и взглянув на ее заплаканное лицо, он еще больше разозлился. Мэдисон остановил обоих коней, соскочил на землю и помог Ферн спешиться.

Они стояли среди пустынной прерии, над которой было ясное голубое летнее небо. Ферн рыдала, и в ее рыданиях слышались боль, печаль и гнев, которые она носила в себе все эти восемь лет. Она прильнула к Мэдисону с доверчивостью женщины, которая, наконец-то, поделилась своей самой заветной тайной с любимым человеком.

Мэдисон почти радовался в душе. Он всегда гордился сдержанностью своих поступков, однако вот же как вышло – плачущая женщина в его объятиях и никого рядом, кроме двух коней. Он не мог вообразить, что бы сказали его друзья, расскажи он им про это, но ему было абсолютно безразлично их мнение по этому поводу. Он намеревался оставаться с Ферн до тех пор, пока она в нем нуждается.

(Ты остаешься с ней потому, что влюблен в нее.)

Эта мысль так поразила его, что на минуту Мэдисону показалось, будто это Ферн обнимет его, а не наоборот. Он, должно быть, ошибается. Не может он быть влюблен в нее. Не то, чтоб она ему совсем не нравилась. Она ему очень нравилась. Он восторгался ее мужеством, цельностью ее характера, но ведь это еще не любовь. Ему даже не нравился тип женщин, к которому она принадлежала.

Фредди бы все это очень позабавило. Мэдисон так ловко избегал сетей, которые расставляли для него наиболее искушенные в вопросах любви и соблазнения роковые женщины Бостона и Нью-Йорка, только для того, чтобы попасться на крючок фермерской дочки из Канзаса.

Рыдания Ферн прекратились.

Сердито сопя, она выскользнула из рук Мэдисона.

– Я не хотела реветь, – сказала она. – Вот что получается, когда ты пытаешься заставить меня быть женщиной.

– Ничего, я это переживу, – сказал Мэдисон, еще окончательно не придя в себя, но уже склонный шутить. – Уж лучше плачь, но не гони меня из города.

– Прости меня. Трои спас меня той ночью. Я ему многим обязана и поэтому хочу, чтобы его убийцу повесили. Но нам надо ехать дальше, – сказала она и села на своего коня. Достала носовой платок и стала вытирать глаза и щеки. – Рид и Пайк давно ждут меня. Не хочу, чтобы у них был новый повод для драки.

Как только ее минутная слабость прошла, Ферн снова замкнулась. Она даже не подождала, пока Мэдисон вскочит на коня. Но Мэдисон не мог позволить ей опять уйти в свою раковину. Не теперь и не когда-либо в будущем. Он хотел делить с ней ее невзгоды. Отныне и навеки.

Ферн нельзя было оставлять одну. Раны ее были так глубоки, что изменили всю ее жизнь. Да плюс еще полное равнодушие к ней ее отца. Ей стало казаться, что никто не любит ее, что мужчины только вожделеют ее. Он должен научить ее поверить в себя, поверить в то, что мужчина может любить ее ради нее самой, а не за то, что она хорошо работает и не потому, что может подарить ему минуты физического наслаждения.

В то же время важно было сдерживать свое собственное растущее желание к ней. Если она только узнает, как страстно он жаждет заняться с ней любовью, она уже больше не подпустит его к себе. Во всяком случае, перестанет доверять ему.

А теперь ее доверие имело для него огромное значение.

– Расскажи мне о том, как это случилось, – попросил он, догнав ее, и поскакал рядом.

– Зачем? – спросила она, поворачиваясь к нему. – Хочешь посмаковать пикантные детали?

– Ты в самом деле так думаешь?

Она отвернулась от него, стараясь подавить слезы и гнев.

– Нет, но все это случилось давно. С этим покончено.

– Не совсем. Ты все еще боишься. Поэтому ты и носишь мужскую одежду.

– Ерунда. Я ношу штаны потому, что в них легче работать.

– Ты боишься, что если наденешь платье, то будешь привлекать к себе внимание мужчин, и кто-то опять захочет наброситься на тебя.

– Это неправда.

– Тогда почему же ты боролась со мной, как будто я хотел изнасиловать тебя?

– Ты придавил меня.

– Ты врешь, Ферн. И мне, и себе.

– Разве в Гарварде учат читать чужие мысли?

– Нет, но когда тебе начинает нравиться человек, ты понимаешь его лучше, чем раньше. Чисто интуитивно.

Раньше он в такое никогда не верил. Он считал, что холодный, не эмоциональный анализ может дать куда больше сведений о человеке, чем какие-то чувства. Но теперь, полюбив Ферн, он не только мог чувствовать ее настроение, но и то, что стоит за этим. Когда ей было больно, ему тоже было больно. Он понимал, когда она не откровенна с ним.

– Я тебе безразлична, – говорила Ферн, – и нисколько не нравлюсь. Ты, возможно, решил позабавиться со мной и научить не совсем обычную женщину правильно ходить, говорить и одеваться так, как это делают настоящие леди. После этого ты поедешь в Бостон, чувствуя, что слегка облагородил хотя бы одну душу в этом варварском крае. В тебе, наверное, очень развиты общественные инстинкты. Мне говорили, что все бостонцы такие. Это наследие эры пуританства.

– У меня совсем другие намерения по отношению к тебе. Я…