Февраль

Марков и Орлов быстро открыли форточку в окне установили винтовки, и, когда тройка офицеров поравнялась с окном, раздались два выстрела. Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. Забрав знамя и кассу, все офицерство моментально покинуло полк. Путь был свободен. Весь отряд вышел во двор.

Залпом вверх сигнализировали тревогу. Освободили арестованных с гауптвахты. Немедля послали делегатов в ближайшие команды с предложением влиться в нашу восставшую часть. Первой без колебания откликнулась рота эвакуированных в составе 1000 человеки присоединилась к нам. Через короткое время влилась подготовительная учебная команда.

ПЫШКИН. Наш полк имел серебряные трубы за Лейпцигское сражение с Наполеоном. Капельмейстер взмахнул рукой, и грянула «Марсельеза», которую разучивали к приезду президента Пуанкаре к царю. Как только мы вышли за ворота, нас сразу же окружили рабочие и пошли рядом. Кумач появился всюду — и на шинелях, и на штыках.

Преображенцы, услышав «Марсельезу», притихли. Они готовились к строевым учениям и находились во дворе. Под нашим напором ворота казармы рухнули, и мы заполнили их двор. Преображенцы как будто только этого и ждали. Мы звали их присоединиться. Начались крики «ура!», выстрелы в воздух, преображенцы строились во дворе — они тоже хотели скорее вырваться из казарм на улицу, к другим воинским частям, к народу.

Михаил Леонидович Слонимский, 20 лет, беспартийный. После Октября — советский писатель.

СЛОНИМСКИЙ. Мы готовились к занятиям, в это время с улицы послышалась стрельба и крики: «Выходите, товарищи!» Ворота казармы были открыты. Подошедшие с возгласами: «Ура, товарищи, за винтовки!» — побежали в казармы. Треснули закрытые двери цейхгауза, раздался выстрел, и фигура командира лежала на «своем месте». Оставив в казармах дневальных, мы со своим оркестром присоединились к восставшим. Я шел в строю по Литейному проспекту, шедший рядом со мной молоденький паренек из Волынского полка воскликнул, взмахнув руками, как крыльями: «Мы идем вперед, в неизвестное!» Выговорил он эти слова восторженно, с пафосом и великой надеждой. Рядом с нами шли рабочие. Солдаты, вынесшие им винтовки, говорили им:

— Нам бастовать никак нельзя, за это расстрел. У нас один выход — восстание и победа.

Мы шли вперед в неизвестное. Вот сдалась уже школа прапорщиков, в которой я должен был получить первый офицерский чин. Выстрелил жандарм у ворот управления, но тотчас же винтовка была вырвана из его рук, и он бледный, в кругу разъяренных солдат, умолял: «Господа, не убивайте! Я же не знал, что у вас революция!»

Впереди шли волынцы с оркестром, они вели нас на Выборгскую сторону, на соединение с рабочими.

ШУЛЬГИН. Неистово звонил телефон.

— Алло!

— Вы, Василий Витальевич? Говорит Шингарев. Надо ехать в Думу. Началось... Получен указ о роспуске Думы... Сегодня утром Родзянко нашел его у себя на столе... Не посмели вручить, прислали с курьером.

Мы поехали. Шингарев говорил:

— Вот ответ... До последней минуты я все-таки надеялся — ну, вдруг просветит господь бог, уступят... Так нет... Не осенило — распустили Думу... А ведь это была последняя возможность...

— Вы думаете, началась революция?

— Похоже на то...

— Так ведь это конец.

— Может быть, и конец... а может быть, и начало...

Мы выехали на Каменноостровский... Несмотря на ранний час, на улицах была масса народу... Откуда он взялся? Это производило такое впечатление, что фабрики забастовали... А может быть, и гимназии... а может быть, и университеты... Толпа усиливалась по мере приближения к Неве. За памятником «Стерегущему» она движущимся месивом запрудила проспект!.. Автомобиль стал... Какие-то мальчишки, рабочие, должно быть, под предводительством студентов, распоряжались:

— Назад мотор! Проходу нет!

Шингарев высунулся в окошко.

— Послушайте. Мы — члены Государственной думы. Пропустите нас...

Студент подбежал к окошку.

— Вы, кажется, господин Шингарев?

Студент вскочил на подножку.

— Товарищи, пропустить! Это член Государственной думы товарищ Шингарев!

Бурлящее месиво раздвинулось, мы поехали... Со студентом на подножке. Он кричал, что едет «товарищ Шингарев», и нас пропускали, иногда отвечали: «Ура товарищу Шингареву!»

Автомобиль опять стал. Мы были уже у Троицкого моста. Поперек его стояла рота солдат.

— Вы им скажите, что вы в Думу,— сказал студент. И исчез.

Вместо него около автомобиля появился офицер. Узнав, кто мы, он очень вежливо извинился, что задержал.

— Пропустить. Это члены Государственной думы.

Мы помчались по совершенно пустынному Троицкому мосту.

— Дума еще стоит между «народом» и «властью»,— сказал Шингарев.— Ее признают оба берега... пока...

ЧУГУРИН. Оружие мы добыли вот как. Утром я собрал человек 20 айвазовцев и повел их на Лесную, где был склад оружия. Когда подошли к складу, оставил отряд за углом, а сам с тремя рабочими подошел к проходной. Там стояли два солдата и городовой. Городового мы мигом скрутили, а солдаты сами ружья отдали. Тут и айвазовцы подоспели. Солдаты провели нас в караульное помещение. Там уже слышали о восстании волынцев, и к нам бросились с криками радости.

Унтера, которого они все побаивались, заперли в клозет и побежали открывать цейхгауз. Нагрузили винтовками и патронами полную тележку и повезли на место сбора нашей колонны. Теперь у многих были винтовки, а молодые расхватали сабли и револьверы. В это же время подошли другие наши ребята, которые бегали на текстильную фабрику, и принесли несколько штук кумача. Тут же его стали резать на флаги и банты. Теперь все чувствовали себя вполне готовыми для революции.

Исай Ильич Мильчик, 28 лет, рабочий, левый эсер, позднее — большевик, журналист.

МИЛЬЧИК. 27 февраля улицы Выборгской стороны были полны народа. После вчерашнего кровавого побоища в центре рабочие-выборжцы ждали натиска царских войск на их район и настороженно всматривались в начало Большого Сампсониевского проспекта, в сторону Литейного моста, откуда могли появиться эти войска. Около часу дня какой-то потрясающий ток привел в движение и волнение черную громаду рабочего люда. По Сампсониевскому, рассекая толпу, с грохотом несется автомобиль, туго набитый солдатами с винтовками в руках. На штыках винтовок — нечто невиданное и неслыханное: развеваются красные флаги. Солдаты обращаются направо и налево к толпе, машут руками по направлению к клинике Вилье, что-то кричат. Но грохот машины и гул многотысячной толпы заглушают слова. Но слов и не надо. Красные флаги на штыках, возбужденные, сияющие лица, сменившие деревянную тупость, говорят о победе... С молниеносной быстротой разносится весть, привезенная грузовиком: восстали войска.

С угла Нижегородской и Лесной появились солдаты. Они шли без строя, густой толпой. С невиданной радостью встретили их рабочие. Некоторые солдаты чувствовали себя растерянно, но в их ряды вливались рабочие, внося в солдатскую среду бодрость и решимость бороться до конца. Рабочие и солдаты объединялись в общие колонны. Серые шинели солдат перемешивались с черными пиджаками и пальто рабочих, на головах солдат появились штатские шапки, а на головах рабочих — солдатские фуражки.

Где-то впереди стояли наши товарищи из Выборгского райкома, они разделили колонну на две части. Мы пошли к Московскому полку.