Фея из Преисподней
Шрифт:
– Госпожа, – произнес ифрит, – простите, но вам придется поплакать.
– Да, знаю.
Расскажи я кому, что «плаксы» источают сок только тогда, когда рядом кто-то плачет, покрутили бы у виска, не обнаружив никакой чудной и интересной информации. Ну, что ж, поехали. Хатико, померший хомяк, китобойный промысел…
Воспоминания Харона, телохранителя Императрицы Сисиль Ебельмании.
Кровать я видите ли во время секса ломаю…Значит, это очень хороший секс! К чему был этот приказ выращивать настоящую нежнятину среди мира цветов? Да, я только тыкну пальцем в эти розовые лепестки, как они тут же отлетают! Я уже две недели хожу без того, что мне причитается,
Атланты – сильнейшая раса, наги – жесточайшая раса. Почему я, гордый представитель мужественных народов, сижу в огороде в надежде получить урожай, а вместе с ним и секс? Мне теперь жить по принципу «ебать-копать»? Мои предки находили женщину, закидывали её на плечо и уносили в дом. Так и женились, так и плодились. И ничего. Никто из них не выращивал хреновые цветы, на которые подышишь, и они помрут. Успокаивает лишь то, что и Лайму не перепадает. Он то болеет, то книги с позами определенными читает.
Уже поздно, пора идти на новый пост. Какой? Опять следить за цветами. Но Сисиль весь день сидит над ними, и я обязан следить всю ночь хотя бы потому, что ценю все её старания. Беру с собой книгу, чтобы не заскучать, обхожу дворец, захожу в сад и слышу безумный надрывный плач. Сисиль? Со всех ног бегу к лавке, на которой она всегда сидит, и сталкиваюсь с Эльфией, Подсолнухом и Лаймом, что смотрят на меня безумными и встревоженными глазами. Что вообще происходит?
Подхожу ближе и вижу дико орущую Сисиль. Рядом с ней сидит Азазель и едва поспевает подставлять под цветы пробирки. Взглянув в мою сторону, он неопределенно жмет плечами, сохраняя потрясающее равнодушие:
– Мы сок собираем.
Воспоминание № 19
Благодаря таланту и сообразительности Азазеля лекарство было приготовлено в считанные сроки, а после роздано населению для скорейшего выздоровления. Могу совершенно точно, без переносного смысла сказать, что данное зелье я выстрадала, и в некотором роде ныне селяне лечатся моими аристократичными розовыми слезами. Я плакала так долго и так сильно, что мои глаза болели ещё два дня, а тереть их было вовсе невозможно – кожа воспалилась и жутко зудела. Но это малая жертва за решенную проблему, ведь цветочная болезнь миновала, и даже пожары стали тише, а после и вовсе сошли на нет стараниями поданных, вернувшихся в строй. Наступил очередной период затишья, после которого, как я уже поняла, вновь последует очередное испытание моей помотанной нервной системы. Обычно, после черной полосы наступает белая, будто бы в поощрение за потраченные труды, однако, у нас она была серой – после всех трагедий мы вступали в трудовые будни, в которых не менялось ничего, кроме количества производимого товара.
Сегодня был тоскливый день. В небе, затянутом мрачными, почти черными, тучами, сверкала молния, и норовивший вот-вот сорваться дождь знаменовал полное окончание лесных пожаров. По округе пронесся раскатистый гром, и селяне на площади ускорили шаг, чтобы добраться до домов раньше ливня. Единственная деревенская лошадь испуганно ржала, пытаясь сорваться с места вместе с телегой, но Кирка, чью могучую фигуру я могла разглядеть даже из окна спальни, успокаивающе хлопал животное по шее. Рядом с ним играючи носились дети, но одного взгляда на них было достаточно, чтобы душа преисполнилась жалостью: в изношенных, зачастую порванных одеждах, босые, растрепанные они весело смеялись, используя в качестве игрушек палки и камни.
Я позвала Ольху, спросила у нее, есть ли в замке ненужные ткани, однако, подобного излишка на складе не оказалось, и я без зазрения совести приказала сорвать несколько огромных штор, что своей громоздкостью давно мусолили мне глаза. Жена Кирки и Ольха пообещали изготовить из них детскую одежду, и, поймав удовлетворение
в собственном решении, я отправилась в купальни, чтобы после упасть в мягкую и вкусно пахнущую кровать.Купальню я любила во многом потому, что она была мраморная, а ещё очень большая, походя на круглый бассейн, окруженный колоннами и статуями нимф. Здесь не было розового цвета, не было стопок документов, не было людей с их постоянными претензиями и недовольствами, и, находясь в одиночестве, тревожные мысли улетучивались, очищая разум. Купальня была единственной прихотью, которую я выказала, будучи Императрицей, ведь её нужно было ежедневно чистить и ежедневно заполнять горячей водой, пары от которой заполняли всю комнату, делая её похожей на хамам. Ольха любезно вбрасывала в бассейн лепестки садовых цветов, и каждое принятие «ванны» превращалось в нечто поистине волшебное и долгожданное.
Скинув с себя всю одежду в небольшой комнатке перед купальней, я вбежала в окутанное паром помещение, упав в воду бомбой. Сегодня здесь пахло жасмином, и, вынырнув на поверхность, я шумно вдохнула в себя горячий влажный воздух, отплывая к бортику. Впрочем, не было части замка, где не было бы проблем, и даже в моем личном райском саду она была – рабочая купальня для аристократов была лишь одна, а потому все фавориты посчитали себя достаточно знатными, чтобы покуситься на эти владения. И не только фавориты…
– Знаешь, Сисиль, теперь я понимаю, почему у тебя грудь плоская – если столько раз в воду подобным способом входить, всё, что есть, сплющится.
Плотный пар чуть развеялся, и на противоположном конце я увидела два черных рога, пламя между которыми временно потухло. Азазель облюбовал купальню в самый первый день своего прибытия, и сколько бы я ни старалась выпихнуть его прочь, он приходил вновь и вновь. Спешу признаться, что долго я не старалась, ведь в присутствии Азазеля была своя польза – из-за врожденных способностей он невольно поддерживал температуру воды постоянно высокой. Своего рода мой личный мощный нагреватель.
– Если сидеть в воде столько, сколько ты, можно стать овощем на пару, – не менее язвительно ответила я, усаживаясь на бортик и свешивая ноги в воду – сегодня вода оказалась слишком горячей. Кругом был белый пар, поэтому стеснения я не испытывала, а даже, если бы его не было, фигура Сисиль не стоила того, чтобы её можно было жадно разглядывать.
– Слишком горячо? – спросил Азазель, очевидно, услышав всплеск воды с моей стороны, и я согласно угукнула. – Вот и хорошо.
– Эй, сделай чуть прохладнее. Я выгляжу, как рак!
– Такая же красная, странная и с клешнями?
– Азазель, ты сейчас себя описал.
Он усмехнулся и замолчал. Я же повернулась в поисках мыла, но не нашла ни его, ни мочалки. Едва я попыталась встать, чтобы обойти помещение и поискать пропажу, как мне в лицо прилетело что-то мягкое. Моя розовая мочалка.
– Ты что, мылся ей? Это же моя!
– У меня пока нет своей мочалки, – ответил он совершенно невозмутимо, хотя я и не видела его лица. Послышался всплеск воды – надеюсь, он выходит отсюда!
– И это значит, что надо пользоваться моей?! Давай, я обо все твои вещи оботрусь?
Вынырнув из воды рядом со мной, Азазель вдруг схватил рукой мою лодыжку и утянул обратно в бассейн. Быть может, ему казалось, что это весело, но я без промедления выплюнула воду изо рта прямо ему в лицо. Ифрит нахмурился, но в сторону не отплыл, наоборот, придвинулся так близко, что спиной я врезалась в бортик, а грудью почувствовала его грудь. Без малейшего колебания он наклонился к шее и впился в нее жестоким поцелуем, блуждая руками по телу и пытаясь коленом раздвинуть мне ноги. Что, вот так просто? Без конфетно-букетного периода и таинственных заигрываний? Без предварительных ласк и признаний? Может, разум и в шоке с моего распутства, вот только гормончики в кровь уже попали, а руки Азазеля были такими горячими, что даже в окружавшем нас кипятке, я отчетливо чувствовала их на коже. Он дышал тяжело и даже хрипло. Едва я прикоснулась к нему руками, как ифрит вздрогнул всем телом, прижимаясь ко мне ещё ближе.