Фейерверк
Шрифт:
Лера хотела поиздеваться над ним. Но, заметив часы на стене, всполошилась. Репетиция! Как она про нее забыла!
Лера схватила свои вещи, оделась и так, с растертой вокруг глаз тушью, выбежала за дверь.
– Сумочку возьми! – крикнул он ей и выбросил на площадку ее сумочку.
Лера вытащила губную помаду, нарисовала на его двери большой толстый член и написала «козел».
Она спустилась в метро. И ехала через кольцевую ветку, так было быстрее. Рядом с ней стояли какие-то азиаты и рассматривали новенький телефон. Крутили его в руках, радовались, как дети.
Лера протиснулась дальше. Вспомнила, как приехала впервые в Москву с Котовым. Они тогда были молодые, полные сил. Только и думали, что вот сейчас завоюют мир. У Юры из-за спины выглядывала гитара, и он расчехлил ее и начал бренчать прямо в вагоне, и смеялся, и был такой невероятно непосредственный.
Дальше она пересела на другую ветку, вокруг нее стиснулись люди, так сжали ее, что ей показалось, вот сейчас у нее внутри что-то лопнет.
По дороге в театр она купила воды в магазине и жадно пила на ходу.
Параллельно ей тихо двигалась иномарка. Остановилась. Из машины вышел Виктор Семенович.
– Лера! – позвал он.
Она развернулась на него, и такими смешными показались ей его седые волосы бобриком и какая-то старческая моложавость, что она засмеялась.
– Я звонил. Ты недоступна. Не обижайся, – подошел он к ней. – Ты бы еще на работу пришла. Садись в машину. Я тебя довезу.
Она села в машину.
– Поехали, – сказал он. – Я знаю ресторанчик. Грузинский. Они сейчас снова в Москве открываются.
– Не могу. У меня репетиция, – она все никак не могла остановиться: смеялась и смеялась.
– Что с тобой? Что смешного?
– Ты смешной, – выговорила она сквозь смех. – Посмотри на себя, ты похож на Фавна!
Он ударил ее ладонью. Лера замолчала, смотрела на него испуганно.
– Проспись! – сказал он ей, открыл дверь и вытолкнул ее.
Лера осталась одна на улице. Ее душили злоба и отчаяние. Она хотела выплакаться и не могла. Ей казалось, что все в жизни устроено так, чтобы ей было плохо.
У служебного входа стояли актеры и курили. Она поздоровалась с ними. К ней подошла помреж и сказала, что у нее есть изменения в графике. Лера не слушала ее, смотрела на лица своих коллег. И ей казалось, что они все ненавидят ее, ведь она их ненавидела за то же, за что ненавидела себя: лицемерие, предательство и тщеславие.
Она вошла в театр, взяла ключи от гримерки, поднялась на второй этаж. Открыла дверь. К ней подошел режиссер.
– Лерочка, ты была права! И сцену нужно делать по-другому. Героиня не должна стреляться и уж тем более закалываться! Ни за что! Это глупо. Абсолютно глупо. Подумаешь, граф! Да разве мало таких графов!
Портниха из пошивочного делала замер, нужно было перешить рукав.
– Вот так, – говорила она, и булавка торчала у нее во рту. – А теперь вот так.
Лера слушала их и не слышала. Она пошла прямо по коридору, свернула в цех декораций, какие-то тюки с кулисами лежали на полу. Лера упала на них и начала заворачиваться, ее душило отчаяние, и ей хотелось стать коконом.
– Лера! – услышала она над собой голос помрежа. – Репетиция
же!– Оставьте ее, – сказал режиссер. – Она готовится к роли. Разве не видите?!
– Актриса! – восхищенно произнесла над ней молодая актриса.
Через неделю сыграли премьеру. О Лере написал серьезный театральный журнал. В гримерку завалился с охапкой цветов Виктор Семенович.
– Лерочка! – вытащил он из кармана бордовый футлярчик. – Солнце мое! Хорошо, что ты тогда мне позвонила ночью. А то бы я так тянул и тянул. Выходи за меня замуж.
Он вез ее по ночной Москве, в районе Пушкинской площади у Леры зазвонил телефон.
– Да, – сказала она.
– Ты знаешь, – сказал ей неизвестный женский голос, – что Юра Котов умер?
– Какой Юра?
– Юра Котов! Ты забыла?
Лера отключила телефон.
– Кто такой Юра Котов? – спросил Виктор Семенович.
– Не знаю, – ответила она и отвернулась к окну.
Политика
Дядя Леша – краснолицый, маленького роста с крепким стриженым затылком мужичок стоял у подъезда и курил. Он уже вмазал сто пятьдесят водки и, встретив Витьку Бадина, соседа со второго этажа, доложил ему, что сейчас еще догонится соткой и пойдет смотреть «про политику».
– Чего смотреть? – переспросил Витька Бадин.
– Политику! Ты чего, ток-шоу не смотришь? – дядя Леша удивился.
– Нет. Не смотрю. Времени не хватает. Работы много.
Витька сегодня пострадал из-за политики. Вот как это случилось. Он работал на рыбном заводе, на погрузчике, и поцапался с одним из менеджеров, когда отгружал в холодильник ванну с засоленной горбушей. Он поставил ванну в проем и забаррикадировал одного из менеджеров, который в это время вел там учет. Тот потом примчался и давай качать права. Менеджер был человеком новым на заводе и приходился каким-то близким родственником генеральному. Витька этого не знал, поэтому со свойственной ему искренностью и простотой послал этого менеджера куда подальше. Тот оскорбился, ударил Витьку. Витька – его. Потом они закурили. Вроде как помирились и начали говорить за футбол.
Менеджер любил футбол и болел за «Челси».
– Потому что Абрамовича команда!
– И что? – возражал ему Витька.
– Как что? Абрамович, он же наш?
– Я за «Локомотив» болею. Там Палыч.
– Что твой Палыч!
– А что твой Абрамович!
– Я англичан вообще не уважаю, – воскликнул Витька.
– У них футбол! У них королева!
– А у нас Палыч! Он выйдет в своей шапочке-«петушок», и его команда сразу всех побеждает.
– Зато у них фунт стерлинга, Стинг и «Роллс-Ройс».
– А у нас подлодки сильные.
Витька горячился. Менеджер тоже. Снова закусились, и начали толкаться. Этим все и закончилось. И только после, когда Витька ставил погрузчик в гараж, к нему подвалил бригадир, лысый и пузатый мужчина лет пятидесяти шести. Он предупредил:
– Короче, попал ты, Витюня! По полной попал. Пиши по собственному.
– Как так?
– На фига ты его толкал?! Он же племянник генерального.
– А я знал. Мы с ним за футбол спорили.
– Ну вот и доигрался.