Фиалковое зелье

Балабуха меж тем облюбовал первый этаж. Он прогулялся в кухню, заглянул зачем-то во все кастрюли – они были пусты, но одним своим видом приятно напоминали о пище. Гиганту до ужаса хотелось есть. В «Венской усладе» он так, чуток перехватил пирожного, можно сказать, только на зуб положил. Но, тщательно обследовав кухню, артиллерист обнаружил только заплесневелый кусок хлеба и, крайне недовольный, пошел осматривать другие помещения.

«А все-таки молодец этот Гиацинтов… – подумалось ему, когда он стоял на пороге утлого чуланчика, в котором как попало была свалена всякая старая рухлядь. – В первый же день, можно сказать, сделали дело… Теперь уж нас Чернышёв точно не сможет обвинить, что мы не справились с заданием».

Владимир меж тем закончил обыскивать очередную комнату и перешел в соседнюю. В сундуках лежали какие-то обветшалые ткани. Заметив столик с выдвижными ящичками, Владимир подошел и стал один за другим их вытаскивать.

Пачка затупившихся перьев… Давно пора их выбросить. Медальон с миниатюрой… На обратной стороне миниатюры надпись: «Камилла фон Рихтер. 1802 год».

Мимо.

Владимир извлек следующий ящик. В нем сидела маленькая серая мышка с умненькими глазками и длиннющим хвостом.

Не успел молодой офицер и глазом моргнуть, как мышка выскочила из ящика, приземлилась на лежащий на полу ковер и что есть духу кинулась бежать по нему в угол комнаты, где, очевидно, находилась спасительная норка.

– Сюда! Скорее сюда!

Услышав этот вопль, Балабуха опрометью кинулся прочь из чулана, но не рассчитал, что дверца была чересчур низка по его росту, и с размаху как следует приложился лбом о притолоку. Добраницкий, в это мгновение поднимавшийся по лестнице на второй этаж, подскочил на месте и бросился вверх, но запнулся о ступеньку и всем телом рухнул вперед.

– Сюда, скорее! Да где вы там все пропадаете!

Когда Балабуха и Добраницкий, отталкивая друг друга, наконец ворвались в комнату, где находился Владимир, они застали крайне странную картину. Их друг и предводитель стоял в углу на коленях и, отвернув угол ковра, изучал пол.

– Что, что такое? – возбужденно вскричал Балабуха.

– Дело в том, что… – начал Владимир, но тут бросил взгляд на Добраницкого и оторопел: – Август! Ты что, ранен?

– Я? – поразился тот. – Как? Куда?

– Да вон же, у тебя кровь течет! Так и хлещет!

– Кровь? – застонал Август. Поглядев на свой сюртук, он обнаружил на нем здоровенное кровавое пятно. – Ой! – Он закатил глаза, очевидно, собираясь уже падать в обморок, но все же догадался сунуть руку за отворот сюртука. – Ах ты черт! – выругался он. – Бутылка!

– Какая еще бутылка? – поразился Балабуха.

– Бутылка разбилась, когда я упал на лестнице, – горестно объявил Добраницкий, облизывая пальцы. – А вино-то, кстати, было очень даже ничего!

– Что за бутылка, откуда она взялась? – не отставал Владимир.

Август смущенно почесал нос.

– Из погреба, – нехотя признался он. – Тут, внизу.

– Август, – не выдержал Балабуха, – ты осел!

– А, а! – вскричал рассерженный поляк. – Осел, значит, да? А камень кто нашел? Тот самый, с одеждой? Если бы не я…

– Август!

– Если бы не моя трость, вы могли бы год ходить мимо этого озера и ничего бы не заметили!

– Август, – кротко сказал Владимир, – ты молодец. Помолчи только немного, ладно?

– Да я вообще ничего не говорю! – возмутился Добраницкий. – Очень надо!

– Ты что-то нашел? – спросил Балабуха у Владимира.

Тот кивнул и рассказал друзьям, что, когда из ящика стола выскочила мышь, она пробежала по ковру. Владимир машинально проводил ее взглядом и тут заметил на ковре какое-то подозрительное темное пятно.

– Кровь, – мрачно сказал артиллерист. Владимир утвердительно кивнул.

– На всякий случай, – объяснил он, – я приподнял ковер и на полу, возле самого края, обнаружил вот это.

– Дайте, дайте мне взглянуть! – нетерпеливо вскричал Добраницкий и, оттеснив гиганта, наклонился над полом. – Тут что-то написано! И буквы какие-то странные!

– Он писал своей кровью, – угрюмо ответил Гиацинтов.

На светлом полу явно виднелся ряд жирных, дрожащих, неуверенных букв. Их очертания сильно смазались, и все же написанное вполне можно было прочесть.

– Первая «c», – сказал Балабуха, морща лоб. – Вторая…

– «E», нет, не «e»…

– Похоже на латинское «h», – неожиданно сказал Добраницкий. – Потом «e»…

– И латинское «m»… Chem…

– Эта черточка – «i», клянусь!

– Ну да, ну да, верно… А в конце… «n».

– Chemin, – прочитал вслух Владимир. – Да, верно… Chemin.

Глава 14

Место преступления. – Неописуемое коварство невидимого агента Сотникова. – Артиллерист свирепствует. – Озарение, которое нуждается в разъяснениях.

Первым нарушил внезапно наступившее молчание Балабуха.

– Значит, – тяжелым голосом сказал он, – его убили в этой комнате… то есть они думали, что убили его… Какое-то время он еще оставался жив и, лежа на ковре, истекая кровью, ухитрился незаметно написать на полу это слово… Наверное, ему было очень тяжело – вон какая в конце слова жирная черта… Он терял силы…

Добраницкий нахмурился.

– Chemin – это по-французски дорога? – внезапно спросил он.

– Верно, – сказал Гиацинтов.

– В смысле, дорога, которая ведет сюда? – уточнил Август. – Или имеется в виду какая-то другая дорога?

Офицеры озадаченно переглянулись.

– Что-то непонятно, – признался Балабуха.

– Вот-вот, и мне тоже, – закивал Добраницкий. – Положим, если бы я лежал в этой комнате – брр! – и истекал кровью, то я первым делом озаботился бы написать имя человека, который меня убил. При чем тут какая-то дорога и зачем, если уж на то пошло, писать ее по-французски?

– Мне кажется, я понял, – медленно промолвил Гиацинтов. – А ты, Антон?

– Э… гм… Кажется, я тоже понял, – нерешительно сказал Балабуха, косясь на него.

Владимир вернул угол ковра на место и поднялся на ноги.

– Вот что, друзья. Возвращаемся на берег озера. О том, что мы были в доме, никому ни слова. Август! Ты запрешь ворота, чтобы не было заметно, что мы тут побывали. Антон! Ты заберешь одежду. Она послужит доказательством того, что Жаровкин исчез не просто так, что его убили… И, конечно, графа Адлерберга тоже придется поставить в известность.