Фиаско

– Да не писал я тот очерк. – Она будто приросла к месту и повернулась ко мне. – Там и словечка моего нет.

– Но вы ведь зачинатель всей этой грязи, – возразила она, резко нажимая кнопку вызова лифта. – Вам же предложили добыть папины ордена. Вы…

– И я их достал, – выпалил я.

Она дернулась и недоверчиво глянула на меня.

– Они у меня с собой, – пояснил я, приподнимая чемоданчик.

– Ой, как же это чудесно! – Глаза у нее радостно вспыхнули.

Спустился лифт, громыхая дверьми, принял нас четверых. В квартире Татьяна тут же отправила детей в их комнату, взяла у меня пакет и присела за обеденный стол. Секунду-другую колебалась, потом высыпала ордена и медали на белую полированную поверхность. Тускло замерцало золото наград и разноцветье орденских лент. Татьяна взяла в руки один из орденов, разгладила ленточку и осторожно положила назад. Затем взяла еще один орден и его положила рядом, затем еще один…

– Припомните, не упоминал ли ваш отец фамилию Рабиноу?

Она отрицательно мотнула головой, сосредоточенно раскладывая ордена и медали в том порядке, в каком их прикрепляют к одежде.

– Как же насчет Рабиноу?

– Нет, не припоминаю. – Она быстро взглянула на меня, в глазах ее блеснула озабоченность.

– А в чем дело?

– Похоже, отец ваш был тесно связан с ним, а его подозревают в мошенничестве, в том, что он входит в мафиозную группировку и является тайным осведомителем спецслужб.

Она нетерпеливо вздохнула и прямо спросила:

– Что вам нужно, Катков? Деньги?

– Нет, Таня. Мне нужна правда.

– Мне тоже. Но я не верю, что когда-либо найду ее.

– Все зависит от того, где искать.

– И вы знаете где? – живо спросила она.

– Да, знаю. В США.

– В Америке? – переспросила она даже с каким-то испугом.

Я молча кивнул.

– Ну что ж, теперь можно выезжать за рубеж без особых проблем. Почему бы вам не поехать туда?

– Да я думал, но прежде хотел кое о чем договориться с вами. Должен предупредить: это будет грязная работа и она может поднять со дна еще больше грязи. Может статься, что, разыскивая доказательства невиновности вашего отца, я наткнусь на факты, свидетельствующие о его принадлежности к коррумпированным аппаратчикам.

Она решительно кивнула.

– Мне все равно. Я должна знать правду. Что еще?

– У меня за душой даже ломаного гроша нет. Чуркина внимательно посмотрела на меня, потом на награды, затем опять на меня, взгляд у нее был понимающий и доброжелательный.

– Не знаю, есть ли в Москве более честный человек, чем Катков.

– Спасибо за комплимент. И зовите меня по имени. Ну пожалуйста.

– Вот что, Николай, – сказала она, улыбаясь совсем по-дружески. – Прикиньте, сколько потребуется денег?

20

На следующее утро я отправился за визой в американское посольство. Но все это оказалось не таким простым. Я вернулся домой к Юрию не солоно хлебавши. Как он и предвидел, чтобы дозвониться до агента Скотто в Вашингтон, потребовался целый день.

– Так вы хотите встретиться еще разок? – сказала она со своим характерным нью-йоркским акцентом. – Вам требуется мое приглашение, чтобы приехать?

– Да, в посольстве требуют, чтобы кто-то в США поручился за меня. Боюсь, без приглашения визы мне не получить.

– А как насчет вашего брата в Бруклине? – пошутила она.

– Даже если бы он и существовал, я ведь еду не к нему, а к вам, миссис Скотто.

– Что за нужда заставляет вас лететь на свидание со мной?

– Есть у меня кое-какая информация.

– Не шутите? Какая это информация?

– А та самая, которую вы ищете.

– Не дразните меня, черт побери, выкладывайте, что нашли.

– Документы Владимира Ильича Воронцова.

– Боже! А что в них? Небось, всякая ерунда насчет той сделки с нефтепроводом?

– Не торопитесь. Если я выложу все сейчас, то мне и лететь к вам незачем.

– А вы не хитрите? Понапридумывали, чтобы СБФинП оплатил вашу поездку?

– Все будет оплачено и без вашей конторы. Хитрю, чтобы заработать себе на жизнь. Я передаю вам все документы, а вы, как только узнаете что по своей линии, дадите мне знать. Договорились?

– На сделки я не иду, господин Катков, особенно с журналистами. У них, похоже, всегда проблемы, когда надо определяться, чью сторону занимать.

– Из вас вышла бы неплохая коммунистка, миссис Скотто. Они считают, что средства информации на то и существуют, чтобы при всех случаях поддерживать государство, запудривая мозга народу.

– Может, стоит записаться в компартию?

– Боюсь, что они теперь запрещены, но что касается меня лично, я хотел бы встать на вашу сторону.

– Слишком многого хотите.

– Уверен, вы заговорите по-другому, когда увидите документы. Что вы решаете? Посылаете приглашение?

Она сердито вздохнула.

– Я направлю его диппочтой в наше посольство. С кем из иммиграционных чиновников вы разговаривали?

Глядя на визитку перед собой, я продиктовал Скотто фамилию этого сотрудника, после чего стал соображать, как оформить себе заграничный паспорт.

За последние 80 лет все советские граждане обязаны были иметь при себе внутренний паспорт, в котором, помимо прочих записей, имеются и две важнейшие: штамп о прописке, что, по существу, запрещает гражданину жить там, где захочет, и пресловутая графа «национальность», позволяющая дискриминировать всех людей неславянского происхождения при найме на работу или при поступлении в учебное заведение.

Декларируя свободу личности, власти вынуждены были объявить, что существующий внутренний паспорт не соответствует конституции страны и будет в неопределенные времена заменен пластиковым удостоверением личности без этих дискриминационных пунктов.

С внутренним паспортом за границу не уедешь. Требуется выездная виза. Появилось даже особое слово «отказники», означающее граждан, в первую очередь евреев, кому отказано в визе. Сторонники реформ объявили такие порядки тоже противозаконными, справедливо утверждая, что достаточно иметь только заграничный паспорт, без всяких выездных виз.

Однако Министерство иностранных дел, по горло заваленное заявлениями о выдаче загранпаспортов, оформляло их не меньше месяца, если не больше. Целые дни я простаивал в очередях, заполнял всякие форменные бланки, преодолевал козни злонамеренных, мелочных чиновников. От их прихоти зависело многое в судьбах тех, кто собирался выехать за рубеж. Они могли поиздеваться над ними, задержать выдачу паспорта, а то и вовсе не принять заявление.

Вечера я проводил у Юрия дома, наводя порядок в его библиотеке и думая о Вере. Меня так и подмывало позвонить ей, но я останавливал себя. Безусловно, она знает, как мне сейчас несладко, неуютно, тем не менее мой бипер молчит, она не пытается связаться с Юрием. Со своей стороны, Юрий обмолвился, что, поскольку Веру не интересует, как я живу-поживаю, и поскольку вскоре я уеду из Москвы, продолжительная разлука все расставит по своим местам.

Прошла месячная бумажная морока, подходила моя очередь в ОВИРе, где выдавали паспорта. В мечтах я уже видел себя в Вашингтоне – в апреле там вовсю пригревает солнышко, не то что в Москве, где еще холодно. Паспортистка с сумрачным серым лицом заставила меня испытать несколько тревожных минут, заинтересовавшись моей пропиской.