Фиаско

– Наемный убийца в Москве склонил меня к мнению, что вы уже приняли решение.

– Убийца? – переспросил он с явной обидой, глаза его сузились от гнева. – Почему вы так думаете? Я предпочитаю оружие умственного поединка, тщательно выбираю цели и очень редко промахиваюсь.

– Я не собираюсь обидеть вас, но тот малый в лифте искал у меня не коэффициент умственного развития.

Рабиноу ткнул пальцем в газету и сказал:

– Ребята с крупнокалиберными убойными ружьями. Подумайте только. В мире кругом насилие; чем больше у тебя достижений, тем интенсивнее на тебя охотятся. Спортсмены, кинозвезды, предприниматели – все мы плывем в одной лодке. К сожалению, в мире бизнеса оружие и охранники стали такой же неотъемлемой частью, как женщины и компьютеры.

Откинувшись на спинку стула, он посидел так минуту другую, потом встал и пошел к камину, а я подумал, что его слова были бы хороши для надгробной надписи. На мраморной надкаминной полке стояли в рамках семейные фотографии: обожаемой жены, миловидной дочери – вот она ребенок, вот выпускница колледжа, вот невеста, смеющихся внучат, гордых родителей и всяких родственников. Он взял один снимок и передал мне.

– Вы случайно не знаете, кто это?

Из надраенной серебряной рамки на меня глядел пожилой мужчина лет семидесяти, с карликовым пуделем на руках. Сходящиеся к носу глаза, отвислый нос и широкая улыбка придавали ему вид чем-то удивленного верблюда.

– Ваш отец, наверное?

Рабиноу отрицательно мотнул головой и улыбнулся.

– Это мой учитель. Восемьдесят лет назад, когда он приехал сюда, его звали Мейер Сачовлянский.

– А-а! – воскликнул я, вспомнив, – Мейер Лански, не он ли?

Рабиноу просиял.

– Он был великий человек, честный бизнесмен в бесчестном мире бизнеса и гений во многих ипостасях. Наши семьи приехали сюда из одного и того же городка.

– Из Гродно, помнится, на польской границе. Глаза Рабиноу блеснули, в них зажглось любопытство.

– Я ведь журналист, мистер Рабиноу, и занимаюсь журналистскими расследованиями.

– Об этом мы поговорим попозже, – проворчал он, возвращая портрет на место. – А сейчас я хотел сказать, что Мейер знал все, что нужно было знать о бизнесе, и учил меня. Даже в ФБР считали, что он мог бы успешно заправлять всей корпорацией «Дженерал моторз».

– А мне говорили, будто он и в самом деле ею заправлял.

– Должен был заправлять, но предпочел другую стезю… – Рабиноу вернулся к столу, лицо его посуровело, и он добавил: – Евреем по рождению он не был.

– Почему и сменил фамилию?

– Его здорово оскорбили дважды, к вашему сведению, Катков. Мейер гордился тем, что принадлежал к евреям, как, впрочем, и я горжусь. В тридцатых годах он срывал нацистские сборища в Нью-Йорке, а после войны, когда Израиль сражался за свое существование, он не продавал оружие арабам. Но израильтяне все равно не признали его за своего и отказали ему в гражданстве – эта обида и доконала его.

– Они не хотели иметь дело с людьми, которые играют не по правилам?

– Не по правилам?! – негодующе воскликнул он. – Да вообразите только, где бы были израильтяне сегодня, если бы они играли по правилам! Он уговаривал меня не повторять его ошибку, но я не внял его предостережению.

– А вас исключили из гильдии адвокатов до этого совета или после?

Глаза Рабиноу вспыхнули от негодования.

– Все это сплетни, все было не так. У Мейера получилась размолвка с некоторыми деловыми партнерами, итальянцами. Тогда в отместку, чтобы досадить ему, они бросили меня на растерзание акулам. – Он переводил взгляд с одной фотографии на другую. – Пришлось ради благополучия семьи изменить фамилию, но не привычки – я и сейчас играю по правилам.

Сокрушался он прямо-таки мастерски, если бы не последние события, свидетелем которых я был.

– Все это хорошо. А полмиллиарда долларов, вырученных от продажи наркотиков и найденных в подвалах одной из ваших фабрик?

– Одной из моих фабрик?

– Да, той, что в восточной части Балтимора.

– А-а, Балтимор, кое-как застроенный город, прекрасная в этом отношении перспектива. Я приобрел там немало всякой недвижимости и не могу помнить все виды своей собственности.

– Готов на что угодно спорить, что мистер Лански помнил бы.

– Это уже третий пропущенный мяч, Катков. Вы знакомы с бейсболом?

– Допустим, вы не помните всех названий своих компаний. Но то здание принадлежит корпорации ИТЗ. Теперь припоминаете?

– Ну и зануда же вы, черт бы вас побрал.

– Это необходимое качество моей профессии. Скажите, компания ИТЗ ваша или не ваша?

– Разумеется, моя. Я создал ее для бизнеса в России. Можете не верить, дело ваше, но мои родители подвергались гонениям, как и Мейера и, по-моему, ваши. Они и уехали, чтобы дети обрели лучшую жизнь. Теперь у меня лучшая жизнь, но я по-прежнему заинтересован делать деньга, заинтересован даже больше, нежели прежде. Другими словами, я готов делать все, чтобы ваша и моя страна становились все более демократичными.

– Выходит, мы единомышленники, мистер Рабинович?

Он откинулся на спинку стула и с каким-то сожалением улыбнулся.

– С одним только различием, Катков: ваши родители никуда не уезжали и вынесли все до конца. В вас заложены здоровые гены. Вы обладаете силой воли и нужным нахальством.

– Кроме того, у меня нет выбора. Вначале вы не хотели спорить со мной. А как теперь?

– Все еще колеблюсь. Страшно за вашу страну. Он замолк на минутку, собираясь с мыслями, и поправил себя: – За нашу страну. Вы отдаете отчет в том, какие чудовищные вещи там сейчас происходят? Маргарет Тэтчер понадобилось целых двенадцать лет, чтобы приватизировать всего пятнадцать процентов английской экономики. А Ельцин пытается сделать это одним махом. Без частных капиталовложений ему не обойтись, однако инвесторам трудно решиться на долгосрочные капиталовложения при существующей в стране всеобщей коррупции. Она не отпугнет Рабиновича, потому что ему коррупция привычна, как мать родная, но она уже достала других предпринимателей. Иностранные банки, которые годами сотрудничали с Советским Союзом, сворачивают свой бизнес в России и уносят оттуда ноги. Большинство из них теперь не дадут ни цента займов для закупки зерна в любой зарубежной стране.

– К сожалению, все так и есть. Но какое это имеет отношение к моей персоне?

– Имеет. Но не к вам лично, а к характеру вашей работы. Я сказал, если помните, что об этом мы поговорим попозже. В последнее время у вас прошло несколько довольно интересных материалов.

– Насколько мне известно, мои статьи на английском языке еще не публиковались.

– А вы знакомы с еженедельником «Нью-йоркер»? – спросил он и, заметив мою реакцию, поспешил добавить: – Нет-нет, там вашего ничего не было. Это довольно солидный и довольно толстый журнал, который читают целую неделю, когда делать нечего. Ну да ладно, дело не в этом. Как-то в нем я увидел карикатуру на писателя, которого загнала в угол группа читателей. Подпись, помнится, была такова: «Ваши книги нам понравились. Премного наслышаны про них». – И Рабиноу искренне засмеялся, карикатуру он счел явно удачной и острой.

– Видимо, кто-то рассказывал вам про мои статейки?

– Не только про них, но и кое-что еще. Дело в том, что вы можете немало навредить, копаясь в том скандале.

– Навредить? Да еще немало? Вы мне льстите, мистер Рабиноу. Я ведь не один такой, есть другие газеты и журналы, что вы скажете о них?

– Вы копаете глубоко, Катков, и намерены быть впереди всех. Со своим материалом вы можете стать запевалой, а другие вам подпоют. Российская экономика в ее нынешнем состоянии подобна карточному домику. Один толчок, одна негативная публикация могут привести к целому обвалу с весьма пагубными последствиями, чего я, собственно, никак не желаю.