Фигурные скобки
Шрифт:
— Да, хорошо. А почему плохо?
— Да нет, просто спросила. Мирно живете?
— Мирно, конечно.
— Даже «конечно»? Ну, конечно — она же большая… Еще не замужем?
— Помолвлена.
— Во как! Надо же… А ты? Ты ведь женат?
— Мы сейчас, — говорит Капитонов, — не совсем вместе. Что у тебя в ушах — серебро?
— Нравятся серьги?
— Наверно, тяжелые?
— А по-моему, они мне очень идут.
— Да, конечно, идут.
Предмет, без которого современный человек, где бы он ни был, ощущает по крайней мере тревогу, появился в руках у нее. Она глядит на экранчик:
— Спрашивают,
Президента Гильдии. Это все из-за тебя, Капитонов! Правление утвердили, а Президента нет. Прямо там в ресторане выбирают сейчас… А тебе не пришло? Ты что, отключил телефон?
— Мне безразлично, кого они там избирают.
— Было бы здорово, если бы избрали тебя.
— Угу, — сказал Капитонов.
— Что «угу», Капитонов? Из тебя бы получился отличный Президент.
— А разве голосование не тайное?
— Видишь, тебе не безразлично!
— Какое сегодня число? — спросил Капитонов.
— Вот это да! Отгадай.
— Ладно, не важно.
— Не можешь? Потому что оно не двузначное, вот и не можешь!.. А я свое загадала. Ты мое отгадай… Ну? Почему ты молчишь? Я загадала двузначное.
— Прекрати, я не буду.
— Ну пожалуйста. Я загадала.
— Сказал же, не буду.
— Хочешь, я к нему прибавлю… сколько прибавить?.. четыре?
— Мне все равно.
— И отниму… два?
— Мне все равно.
— Ну? Я прибавила и отняла. Говори же!.. Молчишь?.. Двадцать четыре!
— Мне все равно. Я не знаю, что ты задумала.
— Врешь! Ты отгадал! Двадцать четыре!
— Я не отгадывал. Это ты мне внушаешь. Я не знаю, что ты задумала.
— Ты плохой, Капитонов. А по-твоему, я их каждый день надеваю?.. Вот скажи, Капитонов, почему я к тебе: «Капитонов, Капитонов!», а ты меня даже ни разу не назовешь по имени? Ты со всеми так в постели? Это твой принцип?
— Нет, почему ж…
— Надо было раздеться догола, чтобы ты увидел на мне серьги.
— Я их видел и раньше.
— Когда? Мы знакомы несколько часов.
— Вот я и видел.
— Да ты очки на себе не видел. Как ты мог увидеть на мне серьги? Капитонов, залезай под одеяло, пожалуйста. Водка не греет. Мне холодно.
23:16
Больше она не кричит «Капитонов!», да и вообще не кричит. А потом
23:28
она говорит (поскольку в коридоре шумят какие-то люди):
— Наши с банкета.
«Наши с банкета» идут и спорят о чем-то насущном — того ли избрали и о качестве кухни…
Она вызывает такси.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Я только дома ночую.
Тут
23:32
сосед за стеной — тоже с банкета.
— Пожиратель Времени, он все время блюет, — говорит Капитонов.
— Знаю, знаю… Ну, скажите на милость, порвались колготки.
Капитонов тоже оделся, Капитонов намерен ее проводить.
— Мне тут термоноски продали, белорусско-российского производства. Утверждается, что уменьшают трение при ходьбе. Не проверял, правда.
— Дашь на память?
— Ну, тогда уж на счастье. Уменьшение трения при ходьбе —
это же к счастью.— Мужские. Значит, на память… Давай.
23:56
Когда спускаются по лестнице, она ему говорит:
— А тебе никогда не кажется, что действительно кто-то его съедает или, не знаю, объедает, что ли?
— Ты о времени?
— Да, о личном времени, которое отпущено каждому из нас. Кто-то объедает всю его мякоть, всю самую сочную плоть, а остается какая-то шелуха. Одна шелуха, шелуха событий. И только.
— Если ты о том, кто у меня за стеной, боюсь, это не наш случай. Не похоже, что он питается вкусненьким. Ты же слышала, он только блюет.
— Да нет — я вообще.
— А у меня эти два дня как раз бесконечные. Это потому что не сплю, наверное. Или, кто его знает, может быть, это он мне навыблевывал столько…
— Прости, Капитонов, но у тебя сейчас лицо усталого человека.
— Вот и день все не может закончиться.
— Все закончится, не переживай.
И это действительно последние слова этого дня.
Наступил
00:00
Снег повалил. Таксист ждет, не выключая двигателя, а по лобовому стеклу ерзают «дворники».
— Хочу тебе признаться, я бы, может быть, на тебя и не запала вовсе, если бы ты не сделал это. Просто я бы не смогла тебя по-настоящему разглядеть. Хотя это была не твоя игра, но и по его правилам ты сыграл восхитительно. Ты так и не понял Водоёмова? Он же сам этого добивался. Водоёмов только хотел казаться такой обаяшечкой, на самом деле он был плохой человек, суетный, злой, невыносимый. Я это знаю лучше других. Он и тебя тоже использовал. Нашел, вытащил из Москвы, заманил в ту кладовку. Ты правда ничего не понимаешь? Это же было самоубийство! Ты был для него… ну, как золотой пистолет! Но тебе не надо себя ни в чем упрекать. Ты лучше и больше любого пистолета из золота! Ты был просто блистателен, просто блистателен! По-человечески мне жаль Водоёмова, а по-женски — нисколечко. Береги себя, Капитонов. Помни Нинель. Чао, товарищ! Никогда не спала с убийцами.
Капитонов провожает взглядом отъезжающую машину. Ему не хочется возвращаться в гостиницу. Как-то ему нелегко, словно он проглотил тяжелую гайку. Он бы сел на скамейку под фонарем, да ее запорошило снегом.
А ведь за ним наблюдают.
Он резко разворачивается — в сторону подкрадывающегося автомобиля: это старые «жигули» с разбитой фарой. Он заприметил их, когда Нинель произносила свой прощальный монолог про порочность Водоёмова, — машина тогда проезжала здесь так же медленно, как сейчас, только в противоположную сторону, а на перекрестке «жигули» развернулись.
Автомобиль останавливается, с Капитоновым поравнявшись, и водитель, изогнувшись, приоткрывает Капитонову дверцу.
— Хозяин, едем! Куда?
Вот вам и разговоры о победе института такси над неорганизованными бомбилами.
Капитонову просто хочется сесть.
Дверца не закрывается с первого раза — приходится хлопнуть сильнее.
Восточный человек улыбается Капитонову, ждет.
— Минутку, — говорит Капитонов. — Щас придумаем. — Соображает, спрашивает: — Тебя как зовут?