Фихте

В этой черте кантовской философии Фихте сразу увидел ее слабость. И он пытается освободить «критическую философию» от этой слабости, увести ее из области чистой спекуляции, где она оставалась у Канта, в область практических действий. То, что эта попытка Фихте не удалась и что это невозможно было осуществить в рамках той эпохи и с позиций его класса из-за тех субъективно-идеалистических следствий, которые Фихте выводил из «критической философии», — это уже другая сторона вопроса. В данном случае важно помнить, что Фихте понимал переход от «критической философии» к наукоучению не только как спекулятивный процесс, но и как стремление придать практическую направленность тем тенденциям философии Канта, которые Фихте признавал правильными. Та неудачная полемика, которая велась между Кантом и Фихте на грани XVIII–XIX вв., имеет своей основой полное непонимание Кантом указанных намерений Фихте [7] .

7

Ср. Кант. Разъяснение относительно фихтевского наукоучения (см. 57).

Готовность к компромиссам Фихте считал недостойной философа, и, кроме того, она противоречила существу его философии. Владевшая Кантом боязнь быть каким-либо образом втянутым в «дела мира сего» была настолько чужда Фихте, что многим своим современникам он казался загадочным, а его поступки неоднократно вызывали у них то недоумение, то восхищение или даже благоговейный страх. Не раз слушатели Фихте указывали, что он рассматривал свои лекции не просто как выполнение взятых на себя общественных обязанностей, а как своего рода миссию, к выполнению которой он, Фихте, призван. Карл Форберг, например, записал: «Основной чертой его (Фихте. — М. Б.)характера является высочайшая честность. Такой характер обычно мало интересуется деликатесами и тонкостями поведения… Лучшие места из написанных им носят всегда характер величия и силы. Тон, которым он обычно говорит, резок и оскорбителен. Да и говорит он не столь красиво, но все его слова полны значения и веса… Его дух — это беспокойный дух; он жаждет возможности многое свершить в этом мире. Речь Фихте гремит, как буря, рассыпающая удары молний. Он не бередит… но поднимает душу… Его взор карает; его поступь полна непокорности. Фихте хочет через посредство своей философии руководить духом эпохи; он знает ее слабые стороны и потому подходит к делу со стороны политики» (52, стр. 72).

Другой слушатель, Иоганн Георг Рист, следующими словами передает в своих «Воспоминаниях» впечатление, которое на него произвел Фихте в Иене: «Беспощадность и императивность его (Фихте. — М.Б.) дедукций и положений мне вполне нравились, но, с другой стороны, мой свободный дух не смог подчиниться тому железному принуждению, которое последовательности ради стремилось подмять под себя все обстоятельства жизни. Фихте воистину был могучим человеком; часто я в шутку называл его Бонапартом философии, и много сходства можно было найти у них обоих. Не спокойно наподобие мудреца, а как бы сердито и воинственно стоял этот небольшой, широкоплечий человек на своей кафедре, и его каштановые волосы аккуратно обрамляли морщинистое лицо… Когда он стоял на своих крепких ногах или шагал, то казался вросшим в землю, на которую опирался, казался уверенным и непоколебимым в ощущении своей силы. Ни одного нежного слова не изрекали его уста и ни одной улыбки; казалось, что он объявил войну этому миру, противостоящему его Я, и стремился сухостью скрыть недостаток изящества и достоинства» (51, стр. 65).

Даже в оценках таких враждебно настроенных к Фихте современников, как юрист Ансельм Фейербах (отец философа-материалиста Людвига Фейербаха), подчеркивается, хотя и с отрицательной стороны, беспокойная склонность Фихте к деятельности, к активному влиянию. А. Фейербах в письме к своему другу характеризует Фихте в следующих словах: «Я заклятый враг Фихте как аморального человека и его философии как отвратительнейшего порождения сумасбродства, которое уродует разум и выдвигает в качестве философии безумства фантазии, подверженной брожению… Я настоятельно прошу тебя не предавать гласности это суждение о Фихте. Он неукротимый зверь, не терпящий сопротивления и считающий каждого врага его бессмыслицы врагом его личности. Я убежден, что он был бы способен играть роль Магомета, если бы мы жили в эпоху Магомета, и вводить свое наукоучение мечом и темницами, если бы его кафедра была королевским троном»(50, стр. 51).

В заключение еще отзыв поэта и философа Гёльдерлина. В одном из своих писем 1794 г. он сообщает: «Теперь Фихте является душой Иены. И благослови господи, что он ею является. Другого человека с подобной глубиной и энергией духа я не знаю. Он отыскивает и определяет в отдаленнейших областях человеческого знания принципы этого знания, равно как и принципы права, и затем с той же силой ума продумывает самые смелые, далеко идущие выводы из этих принципов и излагает их, несмотря на власть тьмы, причем пламенно и с определенностью, соединение которых мне, бедному, без этого примера, вероятно, показалось бы неразрешимой проблемой» (53, стр. 96). Вскоре после этого Гёльдерлин в письме к Гегелю пишет о Фихте как о «титане, который борется за человечество и круг влияния которого наверняка не ограничится стенами аудитории» (51, стр. 39).

Суждение Гёльдерлина, конечно, не лишено преувеличения. Оно проистекает из того восхищения Французской революцией в студенческие годы, которое владело им так же, как и Гегелем и Шеллингом. Восхищаясь Французской революцией, Гёльдерлин увидел в Фихте человека, который словом и делом выражал в Германии идеалы этой революции. В этом он был не так далек от истины. С этих позиций Фихте должен был ему показаться «титаном, борющимся за человечество», ибо Фихте в этом отношении действительно превосходил на целую голову многих немецких мыслителей. Его положительное отношение к революционному перевороту по ту сторону Рейна не было преходящим увлечением. Само собой понятно, что история во многом поправила оценку Фихте современниками, как Гёльдерлином, так и другими. Но суть в том факте, что Фихте в отличие от большинства немецких идеологов того времени намеревался своей философией вмешаться в ход истории, практически в ней участвовать.

Над этим намерением Фихте многие издевались, указывая на умозрительность и абстрактность его философии. В упреках, которые бросались в его адрес по этому поводу, не было недостатка, и, очевидно, основания для этого имелись. Однако этот аспект его личности представляет не только психологический интерес. Стремление Фихте воздействовать на мир своими идеями — существенный момент для оценки его философии, ибо для такой личности, которая стремилась к непосредственно практической деятельности, первостепенное значение неизбежно приобретали великие исторические события того времени. Действительно, Фихте находился всякий раз под глубоким впечатлением этих событий и придавал большое значение их теоретическому осмыслению. В первую очередь это относится к центральному историческому событию той эпохи — к Французской революции. Ее цели и задачи, ее достижения и последствия занимают важнейшее место в деятельности Фихте, во всяком случае так было до 1800 г. Но и позже творчество Фихте остается связанным с революцией, так как революция являлась истоком, из которого выросло его мышление.

ФИХТЕ И ОСНОВНЫЕ ОБЩЕСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЭПОХИ

Во времена деятельности Фихте происходили решающие изменения в соотношении сил между феодализмом и капитализмом в Европе. С одной стороны, Фихте был свидетелем революционного переворота во Франции, а с другой стороны, он продукт «немецких обстоятельств», которые Энгельс кратко охарактеризовал в статье «Положение в Германии»: «Это была одна отвратительная гниющая и разлагающаяся масса» (8, стр. 561). Обе эти стороны получили теоретическое отражение в трудах Фихте. Его творчество, возникшее под впечатлением революции, охватывает проблемы буржуазного общества на определенной ступени его развития и затем отражает эти проблемы в условиях изживших себя общественных отношений Германии. Немецкие буржуазные мыслители того времени, как заметил Маркс, не поняли, что в основе их теоретических идей лежали материальные интересы, обусловленные материальными производственными отношениями (см. 6, стр. 184). Противоречия и непоследовательность, черты утопии и иллюзии, идеалистические крайности и моменты пессимизма в трудах Фихте являются проявлением этого положения. Такого рода отрицательным сторонам в трудах Фихте противостоят положительные, прогрессивные, революционно-демократические высказывания, выводы и требования. Эти последние и составляют непреходящую ценность.

Прогрессивность многих идей Фихте определяется, однако, не «немецкими обстоятельствами», не отсталостью общественных отношений тогдашней Германии, а соответствием хода мыслей Фихте общественно-историческим задачам той эпохи, которая нашла свое высшее выражение во Французской революции. Разрушение феодализма и утверждение новых буржуазных отношений составляли сущность эпохи, в которую жил Фихте. Фихте принадлежал к числу немногих немецких мыслителей, которые увидели в данном процессе главную проблему эпохи и исходили из этого в своем творчестве, — в этом состояло его величие. Но вместе с тем в своем творчестве он зависел от таких социальных условий и идейных традиций, которые нисколько не соответствовали достигнутому благодаря Французской революции этапу развития буржуазного общества, т. е. от «немецких обстоятельств». Именно это противоречие между национальным и мировым развитием буржуазного общества отразилось во внутренних противоречиях творчества Фихте; этим объясняются как положительные, так и отрицательные черты его творчества.

При анализе творчества Фихте следует сначала рассмотреть не «все более и более безнадежный развал» в Германии того времени, а ту объективную логику социального развития во Франции (см. 10, стр. 480), из которой этот философ сам исходил, смысл которой он пытался постигнуть и с точки зрения которой он критически рассматривал жалкую немецкую действительность.

То, что относится к Фихте, относится и ко всей классической немецкой буржуазной философии. Последняя немыслима без творческого обращения к французскому примеру. Отношения к нему составляют одну из ее фундаментальных и главных тем, и знание этих отношений необходимо для ее понимания и объяснения. Фальсификация классической немецкой философии со стороны буржуазной историографии всегда начиналась с отрицания или принижения этих связей, и это продолжается и в наши дни. Осознавая эти взаимоотношения, классические буржуазные мыслители находились в согласии с историческим процессом, и благодаря этому в их мышлении проявлялись определенные реалистические черты.

У Фихте эти черты особенно наглядно выступают в эволюции его отношений к Французской революции. Еще в 1791 г. он рассматривал Французскую революцию как такое движение, которое приносило мало пользы широким народным массам и поэтому имело мало смысла. Всю свою надежду на улучшение социального положения плебейско-крестьянских слоев народа, из которых он сам вышел, Фихте в то время возлагал на реформы сверху. Но когда мелкая буржуазия во Франции в союзе с народными массами в своей борьбе пришла к революционно-демократической диктатуре якобинцев, тогда Фихте коренным образом изменил свое отношение к французским событиям. Отныне Французская революция стала для него «богатейшей иллюстрацией к великой теме — права и достоинства человека» и «важной для всего человечества» (см. 22, стр. 103).