Филарет – Патриарх Московский 2

Иван Васильевич нахмурился и опустил глаза в кружку с квасом, которую хотел опорожнить в себя, но не донёс до губ. Он дёрнул головой, словно ему мешал тесный воротник, и скривился.

— Вот же ж, блядство какое! И что делать? Как быть?!

— Да ни как! Пусть всё идет, как шло, но нельзя им давать единовластвовать. Можно попробовать ввести в церкви что-то похожее на боярскую думу или малый, постоянно действующий собор. Можно назвать этот орган — «Духовная коллегия». Такую реформу церкви проведёт царь Пётр в 1721 году. Правда до этого он отобрал все земли у монастырей. Его «Монастырский приказ» управлял всем монастырским хозяйством, землями и имуществом.

Самое интересное, что в «записных книгах», Монастырский приказ упоминался уже в 1628 году, то есть в бытность Филарета патриархом. Получается, что Монастырский приказ создал он, пытаясь перевести под его управление монастырское имущество, а значит провести секуляризацию1 по инициативе церкви.

* * *

1 — На самом деле, в тексте письма место про изгнание оседлых ногаев с Бузана не выдуманное автором, а оригинально-историческое.

2 — Секуляризация — изъятие (отъём) церковной собственности (движимого и недвижимого имущества) в пользу монархов, феодалов, общин городов, государств и так далее.

Глава 19

В 1580 году Иван Грозный всё-таки издаст указ об изъятии земель у церкви. Не всех, правда, земель, а лишь тех, что монастыри захватили вопреки решению стоглавого собора с 1950 года. Через четыре года, в 1584 году, царя Ивана Васильевича убили. Может быть по этой причине, а может Годунов возжелал править с сестрой своей воедино. Но «попаданец» ни изучая историю по источникам, ни находясь в «реальном времени», так ещё и не понял ни причины опричнины и намечающихся репрессий, ни причины гибели царя и кому это было надо.

Вполне возможно, что Шуйским, давно подкрадывавшимся к трону, ослабившим царскую власть неразумными деяниями и захватившим трон в конце концов. Однако предпосылок этому Фёдор тоже не видел.

Сейчас в царёвых «любимцах» ходили: Фёдор и Алексей Басмановы, Малюта Скуратов-Бельский (детей мужского пола не имел), Фёдор и Василий Колычевы, Захарьины — родственники бывшей царицы Анастасии.

Хотя и были они царёвыми «любимцами», но меж собой не ладили до мордобоя, а потому вместе не собирались. Царь предпочитал с ними общаться наедине и уж точно без «попаданца».

Ещё был некто Андрей Яковлевич Щелкалов, дьяк и посольский пристав. Тот тоже частенько появлялся при дворе и шептался о чём-то с Иваном Васильевичем. Щелкалов, кстати, по словам царя, тоже недолюбливал, как и Фёдор, англичан. И, что интересно, с Щелкаловым «сношались» все «любимцы» царя. Такую информацию выдала Фёдору его тайная служба наружного наблюдения после взятия дьяка в «работу».

— Слушай, Иван Васильевич, я тут тебе про ариан распинаюсь, а, честно говоря, не знаю, какого символа веры ты придерживаешься. Не посчитай за дерзость, поясни…

Государь вдруг потупил глаза и зарделся, как «красна девица». Внутри у Фёдора похолодело.

— «Не уж то я и тут прокололся? — подумал он. — Вот я дубина!»

— А ты, Федюня? — вопросом на вопрос «ответил» царь.

— Мне, государь, если по правде, всё едино. Там, откуда я прибыл, православие зиждется на Никейском символе веры. Оттого и здесь я следую ему.

Царь открыл было рот, но «попадданец» продолжил:

— Однако здесь я, что-то растерялся. Признаться, мне совершенно непонятно, как можно в каждом храме служить по-своему чину. Я же осознал себя здесь только прошлой весной — ещё года не прошло — во многих церквях не был, но слышал, что и крестят младенцев по-разному, и покойников отпевают по своему. В большинстве деревень, что в лесах стоят, православных храмов то и нет, а те, что стоят, те совсем не православные. На некоторых и крестов-то нет. Сам видел.

Царь тяжело вздохнул.

— Вот то-то и оно, Федюня. Нет единства в нашей вере. От новгородской ереси жидовствующих едва отбились. А ведь сия ересь глубоко не только в народ ушла, но и по княжеским хоромам схоронилась. Многие знатные семьи её приняли. Даже дед мой — по первой жене прадеда — Иван, что звался Молодой, и бабка Елена — жена его — даже в темницу Царём Иваном посажены были за сию ересь. Да и сейчас многие знатные семьи чтут веру жидовинов, скрывая её за арианством.

Царь посмотрел Фёдору прямо в глаза, тот отвёл.

— Я не жидовин, Федюня, но тоже не принимаю никейский символ веры. Скурвились византийцы тогда, попав под влияние «папы», а потом на Флорентийском соборе вообще вошли в унию с Римом. И в Руси сейчас не греческая, Федюня, а русская вера.

— Плохо понимаю я в этом, государь, — признался Фёдор. — Понятно, что верить в то, подобен Христос Богу, или Он с Богом единосущен — разница огромная. Но ведь, кто правду сию знает? Церковники? Вот уж нет! Только Бог один! Двумя перстами или тремя молиться… Тоже сие, по моему, — от лукавого, что христиан и русский народ запутать и разобщить хочет.

— Вот и я о том им толкую. Думаешь, что с Сильвестром и Адашевым разругались? Уморили они меня своими нравоучениями.

— Да уж… Тяжела ты шапка Мономаха, — только и смог сказать «советник». — Сколько бед и забот! Ах, спаси Аллах!

Мысленно же Попаданец запаниковал. Он представил окружающие Ивана Васильевича проблемы и его окутал настоящий ужас. Ему захотелось куда-нибудь убежать и спрятаться. Да хоть в ту же Литву или Польшу. Или в Швецию? А может уехать в Османскую империю принять ислам стать там визирем? Говорят, шах ценит грамотных людей. Или в Британию? Ведь звал же Дженкинсон. Получить баронство… Не-е-е… Этим веры никакой нет. А может рвануть в Америку? Через Испанию… Или в Индию через Персию. «По крайней мере здесь во дворце мне находиться совершенно расхотелось», — думал, дрожа от страха, Михаил Трубецкой.

— А ты думал, — вздохнул Иван Васильевич. — Тут ещё Анастасия преставилась. Раньше обнимет меня, прижмёт к груди, погладит по голове… И легче становилось. Страх уходил, а сейчас? Кому я нужен? На кого опереться? Все только и алчут: дай, дай, дай! А где взять? У кого забрать? Нет землицы! Нет людей! Вот и доносят они друг на друга, да грабят, грабят, грабят. Аки волки! Да ты ещё…

Фёдор удивлённо «вскинулся».

— То — не так, это — не так, а как сделать чтобы стало «так», не говоришь. Ты даже не говоришь, за что я народ то казнил? Или казню… Тьфу, дьявол тебя забери! Про Новгород — понятно. Снова, небось, к Литве, или к Шведам захотят примкнуть. А здешних-то за что? Неужели за ересь, да татьбу на власть царскую?

— О том история умалчивает, — вздохнул «советник», продолжая размышлять, куда бы ему удрать от царской милости и от царских хлопот.

«Вот так и Курбский со товарищи… Подёргались-подёргались, как „дурилки картонные“ на верёвочках, и сбежали туда, где поспокойнее. Где можно пасквилями о власти российской себе на хлеб с маслом зарабатывать. Ничего с веками не меняется».

Фёдор, поняв, что надо подумать о том, что делать и как быть дальше в спокойной обстановке, обратил внимание на ожидающий ответа взгляд царя, вздохнул и развёл руками.