Филимон и Антихрист

В эти-то дни радостных волнений неожиданно для него, для Ольги и для всего института собрался учёный совет с единственным пунктом в повестке дня: «Докторская диссертация Василия Васильевича Галкина». «Что бы это значило?» — вопрошал себя Николай Авдеевич, не умея понять подоплёки происходящих событий. Мрачными всполохами осеняли догадки, но Филимонов гнал их прочь. Нет, не может Вася пойти на сговор. Да и чего ради? Какую цель могли они преследовать?

Его ум, способный проникать в глубины математических пучин, не мог провидеть несложные ходы Зябликовых манёвров. Они были неестественными для всякого здорового человека, а потому и не приходили в голову Филимонова.

«Чистый математик» академик Ипатьев, седенький, словно обсыпанный снегом старичок, сидел у края стола радом с председателем; возле него, подавая ему бумагу, карандаши, помещалась пожилая, но бойкая в движениях женщина — то ли жена, то ли секретарь: время от времени наклонялась к патрону и что-то говорила на ухо, видно, поясняя места из речей, которые он плохо слышал. Несколько раз к Ипатьеву обращался академик Буранов, при этом рука председателя касалась руки старика и будто бы её пожимала.

Николай Авдеевич заметил одно странное обстоятельство: активнее всех говорили о диссертации — и говорили хорошо, хвалебно! — как раз те члены совета, которые прежде выступали против; они же, эти члены совета, особенно близко стояли к Зяблику и, как давно заметили в институте, выступали в совете дружной колонной, заваливая или вознося диссертанта, в зависимости от симпатий Зяблика. Теперь же, с возвышением их патрона, колонна оживилась, приподняла голову, их голоса звучали громче. Они и сидели рядом, занимали всё правое крыло стола и задний стол облепили плотно, точно мухи.

И ещё обратил внимание Филимонов: хорошо аттестуя диссертацию Галкина, «активисты» — он так называл людей Зяблика — всё время швыряли камешки в него, в Филимонова, намекали на отсутствие у «руководителя группы» докторской степени и, следовательно, «основательной теоретической подготовки».

Походило на то, что учёный совет они избрали местом для нанесения очередного удара по группе Импульса.

Плохо думал о Зяблике, называл выскочкой, интриганом, злым и дурным человеком, искренне удивлялся, как это людей таких поднимают наверх, доверяют им высокие посты. Повторял вслед за многими другими: «Рука в министерстве. Тянут за уши». В другой раз все стрелы критические на себя обращал. «Денежки народные берегут, — думал о своих утеснителях, — видно, не верят мне, — и то сказать: поводил я их за нос».

— Мы помним шум, поднятый в кругах полиметаллистов в связи с открытием группы Импульса, — тогда у всех на устах было имя Филимонова, одного только Филимонова. Но сейчас, вникнув в суть диссертации, мы видим уровень математических знаний Василия Васильевича Галкина, ближайшего сотрудника Филимонова, его помощника. Нас теперь не удивляет новизна открытия, математические аспекты их работы. Правда, шум оказался преждевременным, открытия в сущности нет, но там, видимо, были математические разработки, которые уже тогда обратили на себя внимание.

Голову поднял академик Ипатьев:

— Мы обсуждаем работу Галкина, а не Филимонова!

Ипатьев хотел было встать, но его удержала сидевшая с ним рядом женщина. Академик на минуту смолк, но вдруг откинул седенькую голову, почти прокричал: «Вам, сударь, неведом уровень знаний Филимонова, вы не смеете судить! И тем более, сталкивать лбами двух учёных, ссорить товарищей по делу. Да-с! Нужен такт и уважение к коллегам. Да-с, сударь!»

Женщина склонилась над учёным, успокаивала его, и Александр Иванович наклонился к Ипатьеву: они, видно, были товарищами, Буранов гладил его руку, успокаивал. Кажется, нервы старого человека были сильно изношены: голова дёргалась, руки дрожали над белым листом.

Слово попросил Зяблик. И, не дождавшись разрешения председателя, заговорил. Стоял прямо, гордо, временами наклонялся, упираясь в край стола обеими руками. Тяжёлая, вся в кольцах рыжих кудрей голова покачивалась. Зяблик в эти минуты особенно сильно походил на льва. И выражение лица, огненный блеск сощуренных, едва видневшихся глаз, и внезапная, чуткая устремлённость вперёд — всё в нём дышало нелюдской силой.

— У нас часто совершаются несправедливости, знания одних присваиваются другими, старшие эксплуатируют младших. Я ничего не хочу сказать о группе Импульса, — я о другом, о явлении, наблюдаемом столь часто в научных кругах, и в нашем институте, в частности. Шум поднимают о людях случайных, несостоятельных — нередко забредших в наш дом по какому-то недоразумению. Филимонов тут ни при чём, да и не о нём речь. Группа Импульса своё взяла, громкие речи о ней отзвенели. Хватит! Нам, товарищи, надо заниматься делом, а не ловить журавлей в небе.

Зяблик склонился над столом, эффектно уронил кудлатую голову, будто ожидал аплодисментов. Но вот он опять вскинул на людей взгляд близко поставленных глаз и долго и упорно разглядывал Филимонова, привлекая к нему внимание всех других членов совета. Продолжал:

— У нас в науке зародилось странное и уродливое явление — сотрудничество коня и всадника: один везёт — другой едет. Везут обыкновенно молодые, в интригах и кознях не искушённые. И Галкин в этом роде явление характерное. С мозолями на руках, из гущи народной пришёл в храм науки молодой, пытливый и талантливый человек. «Таланты сидят в потёмках», — говорил Чехов, и эту мудрость как нельзя лучше доказывал Галкин. О группе Импульса шумели, — да, шум катился по всей Москве. И, действительно, кое-что там было. Не стану тут говорить о личных вкладах — чьих заслуг больше, чьих меньше — одно можно утверждать наверняка: если в группе Импульса работают такие талантливые люди, мы можем вновь возродить надежду на успех этой группы.

Не все присутствующие в зале проникали в тайный смысл речи Зяблика: противопоставляя Галкина Филимонову, он принижал роль последнего, вбивал клин между учёными. Ипатьев слышал ядовитый подтекст, — обхватив голову руками, качался из стороны в сторону. Многие члены совета — из нейтральных, не посвящённых в закулисные тайны института, насторожились, завертели головами, точно глухари при звуках шагов охотника. Филимонов как-то незаметно для себя отвлёкся от речей и думал уже о другом импульсаторе — о таком, который бы изменил сетку молекул не одних только чёрных металлов, а и полиметаллов — то есть цветных сплавов разных специальных соединений. И, как всегда, далеко ушёл в своих мыслях. Над ухом прозвенел голос Ольги:

— Говорите по делу! Зачем отвлекаетесь!

Зяблик покачал головой и проговорил благодушно:

— Вас не затем пригласили на учёный совет, чтобы выслушивать ваши поучения. Да-с, товарищ…

Частицу «с» произнёс, подражая Ипатьеву.

Как раз в этот момент Филимонов отвлёкся от своих дум, поднял голову и — увидел, да, увидел обращённые на него не глаза, а жёлтое свечение. Точно фары поместились на месте глаз Зяблика и льют мерцающий, зеленовато-жёлтый свет. Излучают волны, импульсы. Филимонов отвернулся. «Не человек он, робот! Система, приспособленная для жизни в нашей среде. Одолеть его будет трудно.

Пелена едкого, душного тумана ползла в душу, становилось зябко, не по себе. Не робкого был десятка Филимонов, но как учёный он знал силу неразгаданных тайн природы. Кто знает, какая программа, какие возможности вложены в это существо, принявшее облик человека. Вон ведь как он быстро усваивает всё наше, человеческое: Ипатьев произносит слово с частицей «с», и он тут же перехватил. Какой же совершенной должна быть его приспособительная система! И что там у него внутри: саморегулирующийся набор электронных перфокарт или биолазерные, фотонные блоки?