Финал Секатора

Дверь была выбита из косяка через секунд десять. Вломившаяся двухметровая мулатка долго осматриваться не стала. Грубо оттолкнула Нинель на кровать, замахнулась на меня. Я увернулся, но мне помешала маленькая площадь комнаты и разница в весе.

И не только она. В такие моменты, как был тогда, мужчина наиболее беззащитен: невероятно сложно переключиться в боевой режим из режима предвкушения долгожданного соития. Меня грубо прижали к окну, а затем вцепились в глотку обеими руками.

— Альбина… мы же на одной стороне, — прохрипел я. — Помнишь, как мы тогда… в парке всех уделали…

— Уйди! Пошёл нахрен отсюда!

— Отпусти! Отпусти его! — кричала где-то сзади Нинель, возможно, даже пытаясь ударить свою служанку.

Боже, как я не люблю, когда в рукопашном поединке мой противник — женщина. Я люблю женщин, даже таких, как Альбина, а «бьёт — значит любит» — это не про меня. Я применил приём, освобождающий от горлового захвата. Перехватил руку, сделал подножку, чтобы она больно ударилась коленом о край стола, одновременно разворачивая и заламывая руку за спину. Сказал тихо, стараясь, чтобы было слышно только двоим:

— Альбина, ты не сделаешь этим её счастливее. И не сделаешь счастливее себя. Отпусти её. Она взрослая. Она сделала выбор, я… люблю её, а она — меня, зачем ты пытаешься выполнить то, о чём тебя не просят, ты не сделаешь этим лучше не нам, ни своим страхам, а я обещаю, что не обману её и не сделаю ничего, что нам повредит.

Мулатка извернулась и дала мне в челюсть. Я взвыл, отпуская захват, и попытался ударить в ответ.

А после меня толкнули во всё ещё открытое окно — спиной вперёд. Взметнувшаяся занавеска чуть задержала меня, я схватился за неё одной рукой, услышав, как трещит что-то сверху — не то ткань, не то крепление гардины к стене.

Но равновесие я уже потерял. Не знаю, был ли у Альбины опыт выбрасывания нежданных гостей в окно, но провернула она более чем ловко.

Просто схватила меня за ботинок и предала дополнительный импульс, окончательно выкидывая меня в окно.

Каким образом я не разбил черепушку и сломал шею, упав с пятиметровой высоты — я не знаю. Ровно так же не знаю, почему никто толком не заметил моего падения.

Болели нога, рука, рёбра. Болели сильно — так болят только переломы.

— Всё идёт по плану… всё идёт по плану, — бормотал я, сидя на асфальте и слушая, как ругаются наверху, как громко, почти по-детски плачет Нинель.

Долечил перелом ноги, попробовал встать, но силы иссякли. Лёг обратно на асфальт, некоторое время обдумывал план мести. Де-факта это было покушение на убийство, и можно было просто заявить куда положено. Но факторов было слишком много — неизвестно, как бы повели себя родители Нинель, чью сторону приняли, и не наняли бы какого-либо адвоката. Сложно будет сохранить при этом честь Нинель Кирилловны и не оказаться в глазах общественности каким-нибудь вором или насильником.

Возникла и другая мысль — снова полезть наверх. Снова попробовать, применить что-нибудь из навыков, чтобы получить преимущество. Кинектировать, поджечь… Но так я решил навлечь на себя ещё бОльшие проблемы — и на себя, и на Нинель Кирилловну. Я уже неплохо понимал Кодекс и знал, что применение навыка без надобности в таких случаях считается превышением самообороны вроде применения огнестрела. Поэтому я отложил планы на месть на потом.

К тому же, в амурных делах гораздо серьёзным оружием бывает простое слово. А я сказал уже достаточно.

В общем, я проиграл битву, но не проиграл войну.

— Помощь нужна? — спросила та самая девица, которая общалась на французском на скамейке.

— Воды-ы… — прошептал я.

Незнакомка кивнула, скрылась в общежитии. Спустя пару минут из окна первого этажа бросили бутылку воды. Я жадно выдул половину и снова забормотал — предстояло долечить распухающую руку.

— Ого, никогда не видела, как люди сами себя лечат, — сказала незнакомка, голос был игривый-игривый. — Может, залезешь ко мне?

— Позже… когда-нибудь… в следующей жизни, — отозвался я, хотя понимал, что вероятность близка к нулевой.

Возможно, это было неправильно. Но я привык не переживать из-за каждой помощи, которая сперва казалась бескорыстной, а затем оказалась совсем не такой — жизни не хватит.

Снова позвонили, на этот раз — Алла.

— Алё, — сказал я.

— Ну чего?! Ты где?! Мы едем на Дворцовую… Есть шанс успеть.

— Эм… заедьте за мной, — вздохнул я. — Адрес продиктую.

Поднялся, подобрал бутылку и выброшенную следом сумку.

Мой реципиент в глубине сознания одновременно ликовал и сокрушался. Что ж, подумалось мне. Первый блин комом. Хотя зрительные и тактильные ощущения от этого неудачного раза вышли настолько яркими и долгожданными, что стоили десятка других подобных случаев. Примерно с такими мыслями я отправился к ближайшему перекрёстку.

Когда я перелезал через ограждение под саркастическим видом того самого постового — мне снова позвонили.

Судя по неопределившемуся номеру, это был отец. Я поднял трубку.

Глава 3

— Алло? — послышался голос отца.

— Отец, я очень рад тебя слышать, но…

— Что «но?» Тебя где черти носят?

— Да вот. Из окна женского общежития выбросили. Только что.

Почему-то показалось забавным этим поделиться. Отец пару секунд обдумывал эту информацию.

— А. Ну, пожалуй, если тебя ни разу не выбрасывали из окна женского общежития, то жизнь прожита зря. Я у твоих соседей в гостях. Планировал заглянуть в твою холостятскую конуру, потом проследил твой телефон с пистолетом — они в Санкт-Петербурге. А мне скоро уезжать.

— Блин! Обидно. Такая уж работа у меня, пап, — сказал я и резко вздохнул — сломанное и недолеченное ребро дало о себе знать. — Жаль, что не встретились.

— Да. Я, собственно, все равно съездил и посмотрел. Ну… бедненько. Не думаешь расширяться? Или ты опять ту мою сумму проиграл?

— Думаю. Не проиграл, даже слегка приумножил. Если нужно — я могу её вернуть, я вполне могу и сам заработать.

— Брось. Верю, — хмыкнул отец.

— Сида видел? Он тебя вспомнил?

— Вспомнил. И сказал, что у него свадьба седьмого июля. Видимо, тогда попробую нанести дополнительный визит. Ты там же будешь?

Значит, Сид с Софией в моё отсутствие наконец-то определились с датой. Я прокрутил в голове все ближайшие события и не сразу подтянул нужную ассоциацию, почему эта дата впечаталась в память.

А впечаталась она потому, что бывшая императрица Елизавета Петровна именно на эту дату установила мне ответ на ультиматум. Что я выбираю — этот мир или все остальные. Разрушение или предательство. Спасение жизни тысяч людей или — скорее всего — завершение цикла перерождений.

Будет ли ждать меня в этом случае та самая нирвана, или же мое сознание обратиться в ничто — вопрос был интересным, но получить ответ на него в любом случае я бы хотел как можно позже.